Халдеи же утверждают, что из планет, которые они называют богами-покровителями, две приносят добро, две — зло и три являются средними, обладая обоими качествами. А мифы эллинов так или иначе известны всем. Благую часть они приписывают Зевсу Олимпийскому, дурную — Гадесу и рассказывают, что Гармония произошла от Афродиты и Ареса. Из них двоих он — суровый и упрямый, она — кроткая и заботливая. Обратим внимание, что с этим согласны и философы. Например, Гераклит* прямо называет войну «отцом, царем и владыкой всего» и говорит, что Гомер, когда он молит: «О, да погибнет вражда от богов и от смертных»** — «не замечает, что он проклинает источник всего сущего, ибо источник этот — в борьбе и противоположности»; еще говорит, что «Солнце не переступит положенных пределов, в противном случае его настигнут Лиссы — прислужницы Справедливости»***. Напротив, Эмпедокл называет благое начало «дружбой» и «любовью» и часто «нежной гармонией», дурное же — «пагубным раздором» и «кровавой борьбой».
А пифагорейцы определили принцип добра через многие именования: единичность, завершенность, постоянство, прямота, нечетность, четырехугольность, равенство, правая сторона, свет; принцип же зла через понятия: двоичность, безграничность, подвижность, кривизна, четность, разносторонность, неравенство, левая сторона, тьма; они считают все это началами, лежащими в основании природы. Анаксагор называет таковыми разум и беспредельное, Аристотель — форму и лишение, а Платон, часто затемняя и скрывая это, именует одно из противоположных начал тождеством, а другое — различием****. Но в «Законах»*****, будучи уже более зрелым, он говорит не иносказательно или символически, но в точных выражениях, что мир движет не одна душа, но, может быть, многие и, по крайней мере, не меньше, чем две; из них одна благотворная, а другая — противоположна ей и творит все противоположное. Посередине он оставляет место для третьей природы, не лишенной разума и самостоятельного движения, как полагают некоторые, по связанной с обоими началами, всегда стремящейся к лучшему и тоскующей по нему, и домогающейся его, как пояснит наше дальнейшее изложение, в котором учение египтян о богах более всего сближается с этой философией.
* Vors. I, № 12, В53.
** И. XVIII, 107.
*** Лиссы (Λυσσαι) — одна из многих возможных интерполяций.
**** Анаксагор (500–428 гг до н. э.): νουζ και απειρον Аристотель говорил о форме и материи — см. Metaph. VII Платон — см. Tim.
***** Legg. 896e.
49.
Итак, сложны исток и строение мира из-за противоположных и при этом не равномощных сил: превосходство остается за лучшей. Но и злое начало не может погибнуть совершенно, так как оно присуще значительной части тела и значительной части души Всеобщего и постоянно ведет упорную борьбу с лучшей силой. Поэтому в природе духовной Осирис, владыка и повелитель всего самого благородного, — это мысль и разум*, а на земле, в ветрах, водах, в небе и на звездах все здоровое, устроенное и упорядоченное сроками, сочетаниями и периодами является истечением и подобием Осириса. Тифон же в пределах души — все бурное, титаническое, неразумное и непостоянное, а в материальной части — смертное, вредоносное, возбудительное и связанное с неупорядоченными сроками, нарушением пропорций, помрачениями солнца и лунными затмениями; все это — как бы набеги и мятеж Тифона. И об этом свидетельствует имя Сет, которым называют Тифона, ибо оно означает «то, что губит» и «то, что совершает насилие», а также часто — «переворот» и опять-таки — «скачок».
Некоторые говорят, что Бебон был одним из друзей Тифона, а Манефон** пишет, что самого Тифона называют Бебоном; значение же этого имени — «задержка» и «помеха», потому что сила Тифона препятствует явлениям, идущим по надлежащему пути и влекущимся к правильной цели.
* Ο νουζ, ο λογοζ.
** Манефон, египетский первосвященник и писатель времени первых двух Птолемеев, известен прежде всего как автор грекоязычной истории Египта; ему принадлежит также ряд других сочинений; Плутарх, очевидно, пользовался его тактатом «Священные книги».
50.
По этим причинам из домашних животных Тифону посвящают самое грубое — осла, а из диких — самых необузданных — крокодила* и гиппопотама. Про осла мы уже все объяснили. В Гермополе показывают изображение Тифона в виде гиппопотама, на котором верхом сидит сокол, сражающийся со змеей. В образе гиппопотама представляют Тифона, а в образе сокола — могущество и власть, которых Тифон добивается насилием, часто напрасно, сотрясаясь от злобы и сотрясая все вокруг. Поэтому, принося праздничные жертвы в седьмой день месяца Туби, который называют днем исхода Исиды из Финикии**, египтяне налепляют на хлебцы изображение связанного гиппоптама. А в Алоллонополе существует обычай, чтобы все без исключения ели крокодилов***.
В один день они ловят их столько, сколько могут, а затем убивают, бросают против святилища и рассказывают, что Тифон ускользнул от Гора, превратившись в крокодила, и что все дурные и вредные животные, растения и явления возникают как деяния, части и движения Тифона.
* Крокодил Себек в египетских мифах — образ противоречивый: в одних он — благодетельная сила, в других роль его отрицательна.
** В римскую эпоху широко почиталась «морская» Исида: Isis Pelagia et Pharia.
*** Herod., II, 69; Aeltan.. De Nat. Anim. X, 2; Strabo, XVII, 1
51.
Опять-таки Осириса они изображают с помощью глаза и скипетра, первый из которых означает предвидение, а второй — власть; также Гомер*, называя владыку и царя всего сущего «Зевс повелитель и наставник», через слово «повелитель», как кажется, выражает его могущество, а через «наставник» — благоволение и мудрость. И часто Осириса изображают соколом, ибо тот выдается силой зрения и быстротой полета и по природе таков, что поддерживает себя малым количеством пищи. Рассказывают также, что он, пролетая над непогребенными мертвецами, кидает им на глаза землю**. Когда же он спускается к реке напиться, то ставит одно перо торчком; напившись, снова опускает его. Отсюда становится видно, что он избежал крокодила и остался цел; а если бы тот его схватил, то перо осталось бы торчащим, как он его поставил***. И везде показывают человекоподобные изображения Осириса с фаллом, подъятым в знак его производительной и питательной мощи****. И статуи его одевают в огненные покровы, потому что считают солнце телом благой энергии и как бы зримым выражением сверхчувственной сущности*****. Поэтому достоин презрения тот, кто относит солнечный шар к Тифону, с которым не связано ничего светлого, ничего спасительного, никакого порядка, рождения и движения, обладающего размеренностью и смыслом, но которому присуще все противоположное. И засуху, губящую много животных и растений, надо считать делом не солнца, но ветров и вод, которые несвоевременно смешиваются на земле и в воздухе всякий раз, как владычество силы беспорядочной и необузданной, творя несправедливость, подавляет испарения.
* Il. VIII. 22.
** Aelian., De Nat. Anim. II, 42; Porphyr., De Abstin. IV, 9, 45.
*** T.e. перо пронзило бы крокодила.
**** Фаллический элемент в культуре Осириса усилился в эллинистическую эпоху под влиянием культа Диониса.
***** Термин voητοζ, употребляемый Плутархом здесь и дальше, признан выразить представление о начале, недоступном чувственному ощущению и открывающемся только человеческой мысли. В переводе более всего напрашивается эпитет «идеальный», однако употребление его было бы слишком смелым привлечением позднейшего, вполне развившегося представления об антиподе материального мира.
52.
В священных гимнах Осириса жрецы призывают его как укрытого в объятиях солнца, а на тринадцатый день месяца Эпифи, когда луна и солнце оказываются на одной прямой, они празднуют день рождения очей Гора, потому что не только луну, но и солнце считают оком и светом Гора. На восьмой день исхода месяца Фаофи, после осеннего равноденствия, справляют праздник рождения посоха солнца, показывая, что светило как бы нуждается в опоре и поддержке, потому что начинает испытывать недостаток тепла и света, склоняясь и вкось удаляясь от нас. Кроме того, во время зимнего солнцестояния вокруг храма* семь раз обводят корову; обход называется «поисками Осириса», потому что богиня жаждет зимней воды. А идут они столько раз потому, что переход от зимнего солнцестояния к летнему совершается в семь месяцев. И говорят, что Гор, сын Исиды, раньше всех приносит жертвы солнцу, когда наступает четвертый день месяца; так это записано в книге «О дне рождения Гора». И каждый день египтяне воскуряют солнцу трояким образом: камедью на восходе, смирной в полдень и так называемым куфи на закате; какой смысл имеет каждое из этих воскурений, я расскажу позже. Они думают, что с помощью всего этого они возносят к солнцу молитвы и служат ему. Что за нужда, однако, нагромождать во множестве подобные мнения? Дело в том, что есть люди, которые прямо утверждают, что Осирис — это солнце и чтоэллины называют его Сириус**, даже если добавление у египтян артикля делает имя сомнительным. Они же доказывают, что Исида — не что иное, как луна. Поэтому-де изображения ее с рогами являются подобиями лунного серпа, а черные покровы символизируют затмения и затемнения, в которых она, тоскуя по солнцу, следует за ним. Поэтому луну призывают в любовных делах, а Эвдокс говорит, что Исида повелевает любовью. Этим рассказам присуще хоть какое-то правдоподобие, но не стоит даже слушать тех, кто превращает Тифона в солнце. Однако вернемся опять к нашему собственному повествованию.
