55 Видит — не может сама тому, что видит, поверить:
Что, от обманчивых снов едва пробудясь, на пустынном
Бреге песчаном себя, несчастная, брошенной видит.
Он же, про деву забыв, ударяет веслами волны,
Бурному ветру свои обещанья вручая пустые!
60 С трав, нанесенных волной, в печали глядит Миноида,85
Как изваянье, увы, как вакханка из мрамора. Смотрит,
Смотрит вдаль и плывет по волнам великих сомнений.
Тонкий восточный убор упал с головы золотистой,
Полупрозрачная ткань не скрывает шею нагую,
65 И уж не вяжет тесьма грудей пленительных девы.
Что упадало с нее, с ее прекрасного тела,
Все омывали у ног морские соленые волны.
Но не смотрела она на убор, на влажные платья, —
Дева, надеясь еще, к тебе лишь, Тезей, устремлялась
70 Сердцем и всею душой и всею — безумная — мыслью.
Ах, несчастливица! Как омрачала ей дух Эрицина86
Плачем, не знавшим конца, тревог в ней тернии сея,
С дня того, как Тезей, на мощь свою гордо надеясь,
Отчий покинув предел, излучистый берег Пирея,
75 К злобному прибыл царю и увидел гортинские кровли.87
Город Кекропа пред тем, подавлен чумой жесточайшей,
Дал, по преданью, обет искупить Андрогея убийство
И посылать Минотавру, как дань, насущную пищу:
Юношей избранных цвет и лучших из дев незамужних.
80 Но, как от бедствий таких необширный измучился город,
Сам свое тело Тезей за свои дорогие Афины
В жертву отдать предпочел, чтобы впредь уже не было нужды,
Не хороня, хоронить на Крит увозимые жертвы.
Так на блестящем своем корабле, при ветре попутном,
85 Он к горделивым дворцам, к Миносу великому прибыл.
Тотчас на гостя глядит желанья исполненным взором
Царская дочь, что жила в объятиях матери нежных,
Средь благовонных пелен своей непорочной постели, —
Миртам подобна она, над струями Эврота88 возросшим,
90 Или же ярким цветам, под дыханьем весны запестревшим.
Девушка пламенный взор оторвать не успела от гостя,
Как уже чувствует: зной разливается жгучий по телу,
Вглубь, до мозга костей проникает пылающий пламень.
Ты, о безжалостный бог, поражающий сердце безумьем,
95 Мальчик святой, к печалям людским примешавший блаженство!
Ты, о богиня, кому Идалийские рощи подвластны!
О, по каким вы бросали волнам запылавшую деву,
Как заставляли ее о русом вздыхать чужеземце!
Как страшилась она, как сердце ее замирало,
100 Как от пыланья любви она золота стала бледнее
В час, как Тезей, устремясь с чудовищем буйным сразиться,
Шел, чтобы встретить конец или славу добыть как награду!
Хоть и напрасно, богам обещая угодные жертвы,
Не позволяла слетать молениям с уст молчаливых.
105 Как необузданный вихрь, что валит дыханием мощным
Дуб, чьи на Тавре крутом под ветром качаются ветви,
Или же ломит сосну шишконосную с потной корою,
И упадают они, накренясь, исторгнуты с корнем,
Все, что вокруг, широко своим сокрушая паденьем, —
110 Так и Тезей распластал свирепого, наземь повергнув:
Тщетно воздух пустой полубык бодает рогами!
Тут со славой Тезей обратно идет невредимый,
Свой неуверенный шаг направляет он ниткою тонкой,
Чтобы, когда Лабиринтом пойдет, по коварным изгибам,
115 Не заблудиться ему в недоступных для взора покоях.89
Но для чего, отступив далеко от замысла песни,
Стану еще вспоминать, как, родителя дома покинув,
Бросив объятья сестры, объятья матери бедной,
Плакавшей горько о том, что дочь дорогая исчезла,
120 Дева всему предпочла любовные ласки Тезея?
Иль как корабль уносил ее к пенному берегу Дии?
Или о том, как супруг с забывчивым сердцем покинул
Вскоре ее, когда еще сон ей сковывал вежды?
Долго она, говорят, кипела душой исступленной
125 И глубоко из груди исторгала звенящие клики;
То в печали, одна, поднималась на горы крутые,
Острый взор устремив на ширь необъятного моря;
То против трепетных волн бежала в соленую влагу,
Мягкий подол приподняв, обнажив белоснежные ноги.
130 Вот ее скорбная речь, последние пени несчастной,
С влажных слетавшие губ, холодевшей слезой орошенных:
«О, неужель, вероломный Тезей, увезя из отчизны,
Ты, вероломный, меня на прибрежье покинул пустынном?
Иль, обещанья забыв, священною волей бессмертных
135 Ты пренебрег и домой возвращаешься клятвопреступным?
Или ничто не могло смягчить жестоких решений?
Или в душе у тебя и малости нет милосердья,
Чтобы хоть жалость ко мне почувствовал ты, бессердечный?
Ветреный! Раньше ведь ты не такие давал мне обеты,
140 И не такие внушал ты надежды мне, злополучной, —
Радостный брак мне сулил, говорил мне о свадьбе желанной!
Все понапрасну; мои упованья развеяли ветры!
Женщина пусть ни одна не верит клятвам мужчины
И не надеется пусть, чтоб муж сдержал свое слово.
145 Если, желаньем горя, к чему-либо алчно стремятся,
Клясться готовы они, обещать ничего им не страшно.
Но лишь насытилось в них вожделение жадного сердца,
Слов уж не помнят они, не боятся они вероломства.
Боги! Не я ли тебя из вихря самого смерти
150 Вырвала и потерять скорей не решилась ли брата,90
Нежели в миг роковой тебя, обманщик, покинуть!
Вот за какую вину на съеденье зверям и пернатым
Я отдана, и никто мой прах не покроет землею.
Львица какая тебя родила под скалою пустынной?
155 Море какое, зачав, из бурной пучины извергло?
Сиртами ль ты порожден, Харибдой иль алчною Скиллой?
Так-то ты мне воздаешь за спасение сладостной жизни?
Если уж были тебе наши брачные узы не милы
Или отца-старика ты суровых укоров боялся,
160 Все же ты мог бы меня отвезти в вашу дальнюю землю;
Радостно было бы мне служить тебе верной рабою,
Белые ноги твои омывать водою прозрачной
Или на ложе твое стелить пурпурные ткани.
Но, обезумев, зачем я ветрам, разуменья лишенным,
165 Жалуюсь тщетно? Они, человеческим чуждые чувствам,
Кликам не внемлют моим и дать не могут ответа.
Он уже в море меж тем проплыл половину дороги,
А на пустынной траве и следов человека не видно.
Так и в последний мой час, надо мной издеваясь жестоко,
170 Рок не пошлет никого мои скорбные выслушать пени.
О всемогущий отец, Юпитер! Когда бы от века
Наших гнозийских брегов не касались Кекроповы кормы,
И никогда, ополчившись в поход на свирепого зверя,
На берег Крита канат вероломный моряк не закинул,
175 Умысел злой утаив под обличием, сладким для взора,
И не вкусил бы, как гость, покоя под нашею кровлей!
Ах! Но куда мне идти? Для погибшей какая надежда?
Вновь ли к Идейским горам устремиться?91 Но грозная бездна
Моря простерлась, увы, без края теперь между нами.
180 Помощи ждать от отца, которого бросила я же,
Следом за юношей мчась, обагренным погибелью брата?
Иль утешенье найду в любви неизменной супруга?
Морем не он ли бежит, выгибая упругие весла?
Кровли нет надо мной, — лишь берег, лишь остров пустынный…
185 Выхода нет мне: вокруг только волны морские бушуют,
Мне невозможно бежать, мне нет надежды, все немо,
Все безотрадно кругом и все о смерти вещает.
Пусть! Но не раньше мои потускнеют глаза перед смертью,
И не скорее душа истомленное тело покинет,
190 Чем у богов за обман испрошу правосудной я кары
И хоть в последний свой час небес обрету справедливость.
Вы, что деянья людей наказуете, мстя, Эвмениды!
Вы, на чьей голове извиваются лютые змеи,
Гневом чей лик искажен, в беспощадном сердце кипящем, —
195 Мчитесь, о, мчитесь сюда, внемлите словам моих жалоб!
Тщетно, злосчастная, их из глубин я души исторгаю,
Ах, я пылаю огнем, и душа слепа от безумья.
Раз моя искрення скорбь и по праву в груди зародилась,
Не потерпите, молю, чтоб рыдала я здесь понапрасну,
200 И, как Тезей вероломно меня одинокую бросил,
Так пусть, богини, себе и своим принесет он несчастье!»
Только исторгла она призыв свой из груди печальной
И за жестокость его в смятенье о каре взмолилась,
Волю явил повелитель богов — кивнул головою, —
205 Затрепетала земля, всколебались угрюмые воды
Моря, и сонм в небесах мерцающих звезд содрогнулся.
Разум Тезея меж тем окутался тьмой беспросветной:
Памяти сразу лишась, он все позабыл наставленья,
Те, что в прежние дни неизменно в уме его были:
