377
Слово «labores» в данном случае имеет значение «praedia» – «имущество», «достояние», «собственность».
Появление гуннов на Северном Кавказе и близ Дона на территории, занятой аланами, относится примерно к 360—370 гг.
Современник появления гуннов в Европе, Аммиан Марцеллин начинает свою главу о них (Amm. Marc., XXXI, 2, 1) предупреждением, что «в древних сочинениях („monumentis veteribus“) племя гуннов („Hunorum gens“) было известно слабо („leviter nota“)». Орозий, ни на кого не ссылаясь, сразу вводит гуннов в свой рассказ о судьбах готов в IV в. (Oros., VII, 33, 10). Иордан же указывает сначала на Орозия, потом на древнюю традицию («antiquitas»), донесшую до него легенды о гуннах (Get., § 121), а затем на записи Приска (Get, § 123). Аммиан, закончивший свое произведение на 378 г., и Орозий – на 417 г., пишут, что гунны обрушились на готов неожиданно; первый говорит о «внезапном натиске», «внезапной буре» («repentino impetu, subita procella», – Amm. Marc., XXXI, 3, 1—2) их нападения, второй – о «внезапной ярости» («repentina rabie»), которой они «воспламенились против готов» (Oros., VII, 33, 10). Слова «exarsit in Gothos» повторил за Орозием и Иордан. Эти авторы, таким образом, не касаются истории гуннов до их появления в Европе, не считая рассказа Иордана о происхождении гуннов от злых духов и ведьм (Get., § 121). Одиноким и едва ли истолкованным остается свидетельство о гуннах Птолемея (Ptol., III, 5, 10), который записал, что «между Бастернами и Роксоланами – Гунны» (Χοΰνοι или Χουνοΐ). Аммиан Марцеллин, конечно, без какого бы то ни было хронологического уточнения, сообщает, что гунны жили «по ту сторону Мэотийских болот у Ледовитого океана» («ultra paludes Maeoticas glacialem oceanum accolens», – Amm. Marc., XXXI, 2, 1). Орозий указывает, что гунны были «долго заключены в неприступных горах» («Gens Hunnorum diu inaccessis seclusa montibus», – Oros., VII, 33, 10). Это сообщение может быть воспринято как отзвук далеких событий, связанных с обитанием гуннов в горах Тянь-Шаня. Таковы смутные представления европейских авторов о местах, где расселялись гунны до своего вторжения на правобережье Танаиса.
Решать трудные вопросы о происхождении гуннов, образовании крупной гуннской орды к северу и к северо-западу от Китая и ранней истории гуннов в Восточной Азии помогают китайские летописи и археологические памятники. Еще в конце IV в. до н. э. китайцы приступили к постройке «Великой Китайской стены» для защиты своих северных границ от кочевников. А в конце III в. до н. э. там создалось объединение восточных гуннов – первая гуннская «империя» кочевников-скотоводов, подчинявшаяся тюркскому роду шаньюев. Хотя часть гуннов и осталась в степях Монголии, в I в. н. э. началось движение гуннов на запад, в Среднюю Азию; затем они продвинулись на Нижнюю Волгу и во второй половине IV в. появились в южнорусских степях. О древнейшем периоде (до IV в. н. э.) истории гуннов и других дальневосточных и среднеазиатских племен существует значительная научная литература. Из новых работ советских ученых на эту тему можно назвать книгу С. В. Киселева («Древняя история Южной Сибири», М., 1949) и книгу А. Н. Бернштама («Очерк истории гуннов», Л., 1954). Несомненно, что натиск гуннов был настолько бурным и непредвиденным, а последствия его так грандиозны и тревожны, что внимание людей IV—VI вв. не останавливалось на «академическом» рассмотрении вопроса, откуда явилось грозное объединение племен, прославившее себя и своего знаменитого вождя Аттилу и за несколько лет прошедшее по Европе до ее западных пределов. Как в восточных, так и в западных владениях империи военные успехи гуннов производили потрясающее впечатление. Иероним, находясь в Палестине, писал в одном из писем (к Илиодору, от 396 г.), – в связи с движением гуннов, прорвавшихся через Дербент («Железные ворота» на побережье Каспийского моря) в Закавказье и посягавших на центр Сирии, Антиохию, – что «римское войско, победитель и владыка мира, теми побеждается, тех страшится, тех вида ужасается, которые не могут ступать и, лишь только коснутся земли, считают себя уже мертвыми». В этих словах отразилось смятение, охватившее солдат, не привыкших сражаться с бесчисленной конницей кочевников. Гунны приводили в трепет не только испытанную римскую пехоту, но и собратьев по образу жизни – других степняков-кочевников, составлявших крупный племенной союз под главенством аланов. Могущественный король готов Германарих, по словам Аммиана Марцеллина (Amm. Marc., XXXI, 3, 2), наложил на себя руки, видя, что готам не под силу сопротивление гуннам. Иордан передал другую версию о смерти Германариха (Get, § 130), но не отрицал бессилия остроготов перед гуннами. Результат победоносного напора гуннов на стоящие на их пути племена отчасти определил Аммиан Марцеллин: «По всему пространству, которое тянется к Понту, начиная от маркоманнов и квадов, шевелится [или блуждает, волнуется, – употреблен глагол „vagari“] варварская масса скрытых до сих пор племен, внезапной силой сорванная со своих мест» (Amm. Marc., XXXI, 4, 2). Таково было воздействие, по мнению писателя IV в., гуннских походов, которые, поднявшись, как «снеговой ураган в горах», произвели небывалое по силе и размерам площади передвижение племен в Европе.
Группа гуннов, ядро которой составляли гунны азиатского происхождения, при продвижении в южнорусские степи претерпела значительные изменения в своем этническом составе. Гунны стремительно прошли путь с Северного Кавказа, с Дона и Днепра на Балканский полуостров, к югу от Дуная до стен Константинополя; на запад в Потиссье и на венгерскую равнину; затем до Орлеана на Луаре, до Аквилейи и Милана в северной Италии. Этот путь в общих чертах отражен в сочинении Иордана.
Численность основного ядра гуннов этой группы по сравнению с количеством примыкавших к их союзу и следовавших за ними покоренных племен была незначительной. За время победоносного движения гуннов на Северном Кавказе и в Причерноморье и за период победоносных войн на Балканском полуострове гуннский союз вырос и сформировался. К началу V в. конгломерат племен под общим собирательным именем гуннов, первенствовавших в союзе, уже определился, и вскоре преимущественно гуннской территорией со ставкой вождя стала равнина между Тиссой и Дунаем. Говоря о гуннах при Аттиле, Иордан добавляет, что в Дакии и Паннонии они сидели вместе с различными подчиненными их владычеству племенами («cum diversis subditis nationibus insidebant», – Get., § 226). Первое отмеченное источниками крупное слияние племен произошло в конце 60-х—начале 70-х годов IV в., после того как гунны разгромили аланов, объединивших также ряд племен (Amm. Marc., XXXI, 2, 17). Непосредственно после подчинения аланов-танаитов (Ibid., XXXI, 3, 1), населявших области по Дону, гунны сокрушили близ Днепра так называемую «державу» Германариха, в повиновении которого было много «готских» (зависимых от готов) племен (Gothorum gentes; Ibid., XXXI, 3, 8). Перейдя Днестр, гунны появились на Дунае уже в виде сложного объединения племен; одни племена сопровождали гуннов в качестве военного подкрепления (так впоследствии шли за Аттилой остроготы и гепиды со своими королями), другие, оставаясь на своих местах, выплачивали дань гуннским вождям и снабжали гуннское кочевое войско продуктами земледельческого труда. Значительнейшую дань гунны – особенно при Аттиле – стали получать из казны империи. Несомненно, что в гуннский союз влились и славянские племена, по территории которых гунны проследовали. Видимо, воздействие славян на культуру гуннов было немалым, если даже та скудная традиция, которой мы располагаем в данном случае у Приска и Иордана, донесла до нас два, вероятно славянских в своей основе, слова, бытовавших у гуннов: одно из них – «мед» (у Приска) – указывает на заимствования в области повседневной жизни, а другое – «страва» (см. прим. 629, у Иордана) – на какую-то связь в формах погребального обряда. Следы славянства в среде гуннов ставят вопрос о пребывании славян на Тиссе и в Паннонии уже в V в. Соприкосновение гуннов с антами произошло в самом конце IV в. на Днепре (см. прим. 614 о реке Эрак). Когда Аттила двинулся с Тиссы на Рейн, то едва ли он увлекал за собой встречавшиеся именно на этом пути племена. В походе, который завершился Каталаунской (или Мавриакской) битвой, а затем разорением северной Италии, Аттила уже властвовал над сложившимся и в массе признававшим его союзом племен. После смерти Аттилы союз племен, создавшийся вокруг гуннов, распался и более не возродился.
Галиурунны (haliurunnae). Это готское, как замечает Иордан, слово соответствует древневерхненемецкому alruna от готского «runa» («тайна») и современному немецкому Alraune. Слово alruna обозначало некое демоническое существо – ведьму, колдунью, прорицательницу («maga mulier», по объяснению Иордана). Легенда о происхождении гуннов от галиурунн и злых духов, блуждавших в степях, создалась, конечно, в христианской среде, где хотели подчеркнуть «нечистую», «демоническую» природу гуннов. Иордан, не говоря о том, откуда он воспринял это сказание, все же вставил слово «как передает древность» («ut refert antiquitas»), т. е. либо древние книги, либо древняя молва. Легенду о происхождении гуннов повторяли в течение ряда веков. Например, она всплывает в XIII в. в сочинении «Dialogus miraculorum» известного писателя, монаха из прирейнских областей, Цезария Гейстербахского. Он пишет о безобразных женщинах («mulieres deformes»), изгнанных готами и блуждавших в лесах, о встрече этих женщин с демонами и о порождении ими могущественного племени гуннов («ех quibus processit fortissima gens Hunnorum»).
