75. Неужели, лакедемоняне, тогдашней нашей энергией и благоразумием мы заслужили столь великую ненависть эллинов только лишь из-за державы, которой мы теперь владеем? Притом нашу державу мы приобрели ведь не силой, но оттого лишь, что вы сами не пожелали покончить с остатками военной силы Варвара в Элладе. Поэтому-то союзники добровольно обратились к нам с просьбой взять на себя верховное командование. Прежде всего дальнейшее развитие нашего могущества определили сами обстоятельства. Первое — это главным образом наша собственная безопасность; затем — соображения почета и, наконец, выгода. Наша собственная безопасность требовала укрепления нашей власти, раз уж дошло до того, что большинство союзников нас возненавидело, а некоторые восставшие были даже нами усмирены. Вместе с тем ваша дружба не была уже прежней; она омрачилась подозрительностью и даже прямой враждой; отпавшие от нас союзники перешли бы к вам, что было весьма опасно для нас. Ведь никому нельзя ставить в вину, если в минуту крайней опасности он ищет средства спасения.
76. Вы, лакедемоняне, например, управляете пелопоннесскими городами, установив там порядки себе на благо1. Возбудив долгим господством столько ненависти к себе со стороны союзников, как мы, вы были бы вынуждены (мы уверены в этом) или властвовать над ними силою, или подвергать себя опасности. Таким образом, нет ничего странного или даже противоестественного в том, что мы приняли предложенную нам власть и затем ее удержали. Мы были вынуждены к этому тремя важнейшими мотивами: честью, страхом и выгодой. Не мы первыми, однако, обратились к такому способу упрочения власти, но искони уже так повелось на свете, что более слабый должен подчиняться сильнейшему. Вместе с тем, по нашему мнению, мы достойны нашей власти, да и вы сами в недавнее время думали так же. Теперь вы, думая о своей выгоде, ссылаетесь на справедливость. Но соображения справедливости никого еще не заставили упустить представившийся случай расширить свое могущество с помощью силы. И следует похвалить тех, кто, несмотря на врожденное людям стремление властвовать над другими, все-таки управляют справедливее, чем это им необходимо при существующей мощи их державы. Другие, будучи на нашем месте (так нам, по крайней мере, кажется), скорее всего показали бы, сколь умеренно наше господство. Нам же за нашу умеренность выпало на долю вместо похвалы незаслуженное бесславие.
77. Хотя в деловых тяжбах1 с союзниками мы в менее выгодном положении и даже в наших собственных судах признаем за ними полное равенство, несмотря на это, они жалуются, что мы сутяжничаем и придираемся. И никто из них не обращает внимания на то, что не встречают упреков другие, также имеющие владения где-нибудь на чужбине2, хотя и управляют подвластными им более жестко, чем мы. Ведь тому, кто склонен применять грубую силу, нет нужды в судах. А наши союзники, привыкшие обращаться с нами как с равными, если только против ожидания им хоть чем-нибудь придется поступиться (будь то по приговору суда или по принуждению нашей власти), отнюдь не благодарят за то, что их не лишают гораздо более важного, а с еще большим возмущением подчиняются господствующей власти, чем если бы мы, уже с самого начала отбросив законность, открыто притеснили их. В таком случае сами они, конечно, ведь не стали бы оспаривать, что слабый должен уступать сильнейшему. Однако людей, видимо, больше раздражает несправедливость якобы им причиненная3, нежели самое жестокое насилие: в этом они усматривают пренебрежение со стороны равных себе, в другом — необходимость подчиняться насилию более могущественного. Под властью Мидянина, по крайней мере, союзники и не то еще терпеливо выносили, а наше господство им в тягость. И неудивительно: ведь всегда подвластные недовольны своими правителями. Если бы вы, одолев нас, достигли владычества над Элладой, вы скоро утратили бы расположение союзников (которого добились только из-за страха союзников перед нами), по крайней мере, если бы ваши взгляды остались теми же, какими были вскоре после того, как вы приняли командование в войне против Мидянина. Ведь обычаи у вас совершенно иные, чем где-либо в Элладе, да, кроме того, как только кто-нибудь из вас окажется за рубежом, он действует, не сообразуясь ни с этими обычаями, ни с порядками остальной Эллады.
78. Итак, не принимайте поспешно решение в столь важном деле и не возложите на себя тяжкого бремени забот, поддавшись чужим мнениям и жалобам. Прежде чем взяться за оружие, подумайте о том, сколь непредвиденный оборот1 может принять война. Ведь затяжная война обычно приносит всякого рода случайности обеим сторонам, и как сложится дело в конце концов—неясно. Начиная войну, люди сразу же приступают к действиям, с которыми следовало бы повременить, и уж после неудач обращаются к рассуждениям. Так как ни мы сами, ни вы еще не совершили подобной ошибки, то настоятельно советуем вам (пока еще есть время) принять благоразумное решение, не нарушая договора и клятв, а спорные вопросы между нами улаживать третейским судом. Если же вы с этим не согласны и все же начнете войну, то мы, призывая в свидетели богов — хранителей святости клятв, последуем вашему примеру и попытаемся дать отпор с оружием в руках».
79. Так говорили афиняне. Лакедемоняне же, выслушав жалобы союзников и речи афинян, предложили всем удалиться и стали держать совет, что им теперь предпринять. Большинство в народном собрании высказалось за то, что афиняне виновны в нарушении договора и поэтому следует немедленно объявить им войну. Тогда выступил царь лакедемонян Архидам, слывший благоразумным и рассудительным человеком, и сказал следующее.
80. «Я сам, лакедемоняне, участвовал во многих войнах1 и вижу среди вас моих сверстников, из которых, конечно, нет ни одного, кто бы по неопытности желал войны: только тот, кто не имеет такого опыта, может считать войну благом или даже легким делом. Здраво рассудив, вы сами убедитесь, что война, которую вы сейчас обсуждаете, будет немаловажной. Ведь с нашими соседями пелопоннесцами по боевым силам мы приблизительно равны и, если нужно, можем быстро напасть в любом месте на их землю. Но когда приходится иметь дело с людьми в отдаленной стране (которые к тому же опытнейшие мореходы и прекрасно обеспечены всем необходимым для войны), у которых и народ богат, и казна полна, и кораблей, конницы, оружия и людей больше, чем где-либо в Элладе, не говоря уже о множестве союзников — их данников, то можно ли начинать без подготовки войну с такой державой, да еще столь поспешно? На что нам рассчитывать? Уж не на флот ли? Но здесь мы уступаем афинянам, а если начнем строить корабли и готовить экипажи для них, на это уйдет время. Или, быть может, на денежные средства? Но денег ведь нам и так не хватает, и казна у нас пуста, а собрать частные средства будет нелегко.
81. Можно было бы предположить, что наше превосходство в числе гоплитов позволит постоянными набегами опустошать аттическую землю. Но ведь у афинян много другой земли, и к тому же они морем будут доставлять себе все необходимое. Если мы попытаемся затем поднять восстание афинских союзников, то нам также придется помогать им кораблями, поскольку большинство союзников — островитяне. Что же это будет за война? Пока мы не добьемся победы на море и не отрежем афинян от средств и путей снабжения их флота, мы постоянно будем терпеть неудачи. И примирение в таком случае не будет для нас почетным, тем более если окажется, что мы больше виноваты в войне, нежели афиняне. Не будем обольщаться надеждой на скорый конец войны, если мы опустошим их землю. Напротив, я опасаюсь, как бы эта война не осталась в наследство нашим детям. Афиняне, надо полагать, слишком горды, чтобы испытывать рабскую привязанность к своей земле, и не отступят перед войной, как будто она была им внове.
82. Впрочем, я вовсе не предлагаю закрывать глаза на ущерб нашим союзникам от афинян и отказаться от изобличения злых замыслов наших противников. Я советую только пока не браться за оружие, а сначала отправить послов с жалобами, не угрожая открыто войной, но и не проявляя готовности пойти на уступки. А тем временем самим нам следует готовиться к войне, привлекая союзниками как эллинов, так и варваров, чтобы получить откуда-нибудь помощь кораблями или деньгами. Ведь людям в нашем положении, стоящим перед такой угрозой со стороны афинян, нельзя поставить в упрек, что они принимают помощь не только от эллинов, но и от варваров. А тем временем и мы успеем закончить наши военные приготовления. И вот, если афиняне хоть в чем-нибудь уступят нашим послам — тем лучше. Если же нет, то года через два-три мы будем лучше подготовлены, чтобы в случае необходимости самим напасть на них. Поэтому, когда они убедятся, что мы уже начали приготовления и наши слова не расходятся с делом, тогда они, пожалуй, скорее пойдут на уступки и примут правильное решение, пока их земля еще не опустошена и добро не погибло. Считайте их землю только залогом, тем более ценным, чем лучше она обработана. Землю их нам нужно как можно дольше щадить, чтобы не вынудить афинян сопротивляться с мужеством отчаяния. Действительно, если мы, не подготовившись к войне, только вняв жалобам союзников, опустошим Аттику, то смотрите, как бы нам не причинить этим Пелопоннесу еще больше позора и невзгод. Ведь жалобы отдельных городов и частных лиц можно уладить, но если ради частных интересов1 вспыхнет всеобщая война, исход которой нельзя предвидеть, то ее нелегко будет завершить с почетом.
