Лонг - Дафнис и Хлоя

И он отдал ему деньги, обнял и поцеловал.

Дриас и Напэ, удивленные видом богатства, обещали отдать ему Хлою и выхлопотать у Дамона согласия. Напэ с Дафнисом остались на гумне и продолжали гонять волов вокруг тока, вытряхая зерно из колосьев молотильными граблями, а Дриас, спрятав мошну в тот же ларь, где хранились памятные знаки Хлои, поспешил к Дамону и Миртале, чтобы сватать — неслыханное дело! — для невесты жениха. Он застал их тоже за работой; они ссыпали в меру только что провеянный ячмень, жалуясь, что собрали чуть ли не меньше, чем посеяли. Дамон сказал в утешение, что везде плохой урожай. Потом заговорил о женитьбе Дафниса, уверяя, что другие женихи предлагают большие подарки; от них же, от Ламона и Мирталы, он ничего не возьмет, а напротив еще даст им кое-что сам. Напомнил также, что дети воспитаны вместе, вместе водили в поле стада, и так подружились, что их теперь не легко разлучить; наконец, что они и по возрасту муж и жена. К этим доводам прибавил он много других, как человек, получивший три тысячи драхм за то, чтобы их убедить. Ламон не мог сослаться ни на свою бедность, так как родители невесты ничего не требовали, ни на молодость Дафниса, который был в это время взрослым юношей. Истинной же причины, то есть, того, что Дафнису прочил он более завидную долю, чем брак с его дочерью, старик не хотел открывать. Немного помолчав и подумав, ответил он так:

— Разумно поступаете вы, отдавая преимущество соседям перед чужими, не соблазняясь богатством и уважая честную бедность. Да наградят вас Пан и Нимфы! Что до меня, я был бы не менее рад, чем вы. Ибо годы мои уже преклонные, я нуждаюсь в опоре, а союз с вашим домом не могу не почесть за великое счастье. К тому же и Хлоя будет отличной женой, — она прекрасная и добрая девушка, во всем безупречная. Но я — раб, и все, что есть у меня, принадлежит не мне, а господам моим. Следует, сообщив им об этом деле, испросить согласия. Ежели будет на то ваша воля, отложим свадьбу до осени. Я слышал от тех, кто приезжает из города, что господин мой будет здесь к тому времени. Тогда мы и сыграем свадьбу, а пока пусть они любят друг друга, как брат и сестра. Только, молвить правду, ты хочешь сделать своим зятем того, чья кровь благороднее нашей.

Так он сказал, обнял его и предложил чего-нибудь выпить, ибо час был полуденный. Потом проводил, оказывая всяческое внимание и стараясь его учествовать.

Дриас, который не пропустил мимо ушей последних слов Ламона, ушел, раздумывая, кем бы мог быть Дафнис.

— Его кормилицей была коза, — значит, боги о нем заботятся. Он красив и ничуть не похож на этого курносого старика и его лысую жену. Он подарил мне три тысячи драхм, — легко сказать! — да ведь козий пастух и орехов столько не найдет в лесу, сколько у него оказалось червонцев! Кто знает, не подкидыш ли он также, как Хлоя? Не нашел ли его Ламон, как я — Хлою? Не было ли при нем таких же памятных примет, какие нашел и я? Да будет так, о Пан и любезные Нимфы! Может быть, когда найдутся его родители, откроется и тайна Хлои.

Так размышляя, подошел он к своему гумну и увидел Дафниса, который ожидал ответа в большой тревоге. Он успокоил его, назвал своим зятем, сказал, что свадьбу сыграют по осени и, пожимая руку, дал ему слово, что Хлоя никому не будет принадлежать, кроме Дафниса.

Отказавшись закусить и выпить, Дафнис полетел к Хлое. Она только что выдоила овец и приготовляла творог для сыра, когда он принес ей радостную весть. С той поры, считая Хлою женой своей, Дафнис целовал ее открыто, как невесту, и помогал ей во всех работах: нацеживал подойники, заквашивал молоко на творог и сыр, сажал ягнят сосунков под матку, как собственных козлят. Потом, сделав все, что нужно, шли они купаться, ели, пили вместе, гуляли, искали спелых плодов. А плодов было вдоволь, так как наступило время года, когда все зреет: всякие груши, садовые и лесные, множество яблок; одни упали на землю, другие еще висели на деревьях; упавшие отличались более нежным запахом, а те, что на ветках — более чистым румянцем; первые имели вкус душистого вина, вторые блестели, как золото. Была одна яблоня, с которой все уже собрали, так что не было на ней ни листьев, ни плодов; все ветки были голые. И только на самой вершине осталось одно последнее яблоко, большое, прекрасное, более душистое и сочное, чем все прочие. Должно быть, тот, кто собирал плоды, побоялся лезть так высоко и не сорвал его, или же судьба сохранила прекрасный плод для любящих.

Дафнис, только что заметил яблоко, полез на дерево, как ни разубеждала его Хлоя. Видя, что он не слушает просьб ее, она оставила его и вернулась к стаду. А Дафнис взлез на вершину дерева, сорвал яблоко, поднес Хлое и молвил:

— Девушка! прекрасные летние дни вскормили это яблоко. На прекрасном дереве выросло оно. Солнце его позлатило, судьба сберегла. Мог ли я допустить, увидев его, чтобы оно упало на землю, чтобы стада, проходя, растоптали его, чтобы ползучий гад осквернил его ядом, или чтобы, оставшись там, в высоте, на диво всем, оно было испорчено временем? Афродите дано было яблоко, как награда за красоту, — и тебе я дарю его, как залог твоей победы. Судья богини был пастухом, и я — пастух.

Молвив так, опустил он тихонько яблоко за одежду, на грудь ее. Хлоя, видя Дафниса близко, поцеловала его, и ему не пришлось раскаиваться в том, что он лез так высоко на дерево, ибо она отдарила его поцелуем, более драгоценным, чем золотое яблоко.

В те дни прибыл из Митилены раб, посланный к Ламону господином его, с вестью, что он намерен приехать незадолго до виноградного сбора, чтобы видеть, не причинило ли какого-нибудь вреда нападение Метимнийцев. Уже летний зной сменила прекрасная осень. Ламон готовил все к приему господина и заботился, чтобы взоров его ничто не оскорбило: очистил родники, чтобы вода их была прозрачна, очистил двор от навоза, чтобы дурной запах не потревожил господ, привел в порядок сад, чтобы он услаждал их взоры.

Этот сад был красоты чудесной, великолепия царственного. Расположенный на высоком месте, имел он одну стадию в длину, четыре плетра в ширину, образуя продолговатый четырехугольник. Здесь виднелись деревья всевозможных родов — яблони, мирты, груши, гранаты, фиги, маслины. Рядом вились лозы, свешиваясь гирляндами с яблонь и груш, и гроздья, уже янтарные, соперничали с другими плодами. Кроме плодовых деревьев, были кипарисы, лавры, платаны и сосны. По ветвям их, вместо лоз, извивались побеги плюща, и гроздья его, уже черные, напоминали виноград. Плодовый сад находился внутри и был защищен отовсюду деревьями, не приносящими плодов, которые окружали и покрывали его, образуя непроницаемую стену. И все обнесено было невысокою каменною оградой. Каждое дерево росло на свободе, не мешая соседям, так как стволы расположены были правильно, на некотором расстоянии друг от друга; и только вверху ветви соединялись, смешивая листву. Все сделала природа, и все, в то же время, казалось, совершенным произведением искусства. Здесь были и цветники: одни из цветов выросли сами, другие были посажены. Садовник заботился о розах, гиацинтах, лилиях; а фиалки, нарциссы, маргаритки росли, никем не посеянные. Здесь летом была тень, весной цветы, осенью плоды и во всякое время года неизъяснимое очарование.

Между деревьями открывался далекий вид на равнину, где можно было отличить пастухов, пасущих стада. Взоры отрадно покоились на море и кораблях, стоявших у берега — новое наслаждение, которое увеличивало прелесть этого места. В самой середине сада, на перекрестке двух аллей, пересекавших его вдоль и поперек, возвышался храм бога Вакха с жертвенником. Побеги плюща обвивали мрамор алтаря; колонны были затканы виноградными лозами. На внутренних стенах художник изобразил подвиги Вакха — рождающую Семелу, уснувшую Ариадну, закованного Ликурга, растерзанного Пентея. Здесь можно было видеть и поражение Индийцев, и превращение Тирренских мореходов. Всюду — сатиры, попирающие гроздья, всюду — вакханки, пляшущие хороводами. Художник не забыл и Пана: козлоногий сидел на скале, играя на флейте, и под мерную песню его, сатиры скакали в точилах, вакханки плясали.

Таков был сад Дамона. Он заботился о нем усердно, очищал от сухих ветвей, подымал поникшие лозы, украшал изваяние Вакха цветами. Ключ, найденный Дафнисом, питал цветники. То был в самом деле «ключ цветов», хотя его и назвали ключом Дафниса. Ламон велел сыну получше откормить коз, думая, что хозяин, после долгого отсутствия, пожелает видеть стадо. Но Дафнису нечего было бояться: он знал, что достоин похвалы, так как удвоил стадо: волк не похитил ни одной козы, и они были толще овец. Тем не менее, желая снискать особое благоволение господина, от которого зависела женитьба его на Хлое, он посвящал стаду все свои труды и все свое внимание. Раньше обычного времени выходил с ними в поле, домой возвращался позже. Два раза в день водил на водопой; отыскивал жирные пастбища. Наделал также новых подойников, больших кадок для молока, свежих плетенок для сыру. Так заботился он о красоте своих коз, что маслом натирал им рога, гребнем расчесывал шерсть. И стадо казалось священным стадом бога Пана. Хлоя делила с Дафнисом труды и заботы о козах, не жалея времени, пренебрегая собственным стадом. И ему казалось, что, благодаря лишь ей, козы сделались такими красивыми.