6. Пусть, далее, слово государственного мужа не будет ни прихотливым и высокопарным, как у мастеров панегирического витийства, плетущим венки из речений нежащих и цветистых; и, наоборот, отдавая фитилем и софистической натугой, чем попрекал Пифей Демосфена, пусть не украшается нудными энтимемами и периодами, точно отмеренными, словно циркулем и линейкой. Подобно тому как любители музыки ценят звучание струн, выражающее душу, а не поражающее слух, так пусть и в слове государственного мужа, вождя и советчика обнаруживается не мастерство и хитросплетения и в похвалу ему не ставится «умело», или «искусно», или «тонко», а пусть будет слово это выказывать нрав откровенный, подлинное благородство, отеческую прямоту и заботливость, а украшение его и прелесть составят понятия священные и мысли, всем доступные и убедительные. Пословицам, историческим примерам, преданиям и сравнениям в речах государственных принадлежит более места, чем в судебных; используемые умеренно и к месту, оказываются они весьма действенными — таковы слова оратора: «Не дайте Элладе окриветь!», или Демада о том, что он управляет обломками государственного корабля, или Архилоха:
Да не виснет над этим
островом Танталов камень!
и Перикла, увещевавшего снять бельмо с ока Пирея, и Фокиона о победе Леосфена: «…с коротким бегом справился ты славно, смотри, не обскакали б тебя в длинном!» Вообще слово государственного мужа наиболее действенно, когда есть в нем сила и значительность, пример тому — «Филиппики» и приводимые Фукидидом речи: Сфенелаида,1302 и царя Архидама, сказанная в Платеях, и Периклова1303 после мора. Что же до искусно построенных речей и периодов Эфора, Феопомпа и Анаксимена, с которыми обращались они к вооруженным и построенным войскам, то о них следует сказать:
Кто празднословит пред лицом оружия?1304
7. Однако и насмешка, и шутка имеют свое законное место в красноречии государственного мужа, если цель их — не надругательство и не паясничание, но осмысленная укоризна и вышучивание с разумной пользой. Они уместнее всего при ответе противнику. Напротив, начинать это первому и с предварительной подготовкой — смехотворство, навлекающее обвинение в злонравии; так было с выходками Цицерона и Катона Старшего, а также Евксифея,1305 который был коротко знаком с Аристотелем; ведь они именно нападали первыми. Но когда оратор прибегает к насмешке для самозащиты, это ему не только прощается, но вызывает к нему расположение, ибо сообразно с обстоятельствами.
Так, когда некто, обвиненный в кражах, хулил Демосфена за его ночные труды, тот ответил: «Понимаю, тебе не с руки, что у меня горел светильник». Когда Демад вопил: «Демосфен хочет меня учить! Свинья — Афину!» — ответ был такой: «Нашу Афину в минувшем году поймали за блудным делом». Изящно возразил и Ксенэнет1306 согражданам, бранившим его, что он в бытность стратегом бежал с поля брани: «Вместе с вами, любезнейшие!»
Пуще всего надо беречься, как бы своей шуткой не оскорбить некстати слушателей или не выставить себя самого в виде неблагородном и уничиженном, как сделал Демократ.1307 Как-то, войдя в Народное собрание, он заявил, что в нем, как и в государстве, силы мало, а вони много. В другой раз, после битвы при Херонее, он вышел к народу со словами: «Не хотел я, чтобы дела государства были так плохи, чтобы я подавал советы, а вы их слушали». Здесь есть самоуничижение, как в первой шутке — безумие; ни то, ни другое не подходит государственному мужу.
Восхищались краткословием Фокиона, так что Полиевкт1308 даже вынес такое суждение: из ораторов Демосфен — самый великий, но Фокион — самый разительный в слове, ибо у него наипространнейший смысл выражен с наибольшею краткостью. Да и сам Демосфен, презиравший прочих своих соперников, говаривал, видя, что встает Фокион: «Вот подъемлется топор на мои речи».
8. Важнее всего, чтобы речь твоя перед народом была со тщанием обдумана и не пуста и ты был огражден от провала; как тебе известно, даже сам Перикл перед каждой своей речью просил у богов, чтобы с уст его не сорвалось ни одного ненужного слова. Но когда отвечаешь противнику, необходим навык в быстроте и находчивости, потому что обстоятельства меняются стремительно и приносят с собой как раз в гражданских распрях много неожиданного. Говорят, что Демосфен здесь бывал слабее других, ибо не ко времени терялся и мешкал. И об Алкивиаде Феофраст рассказывает, что тот по своей привычке заранее обдумать не только суть, но и весь ход своих рассуждений частенько терялся и попадал впросак, принявшись посреди речи отыскивать и подбирать слова. Напротив, тот, кто отталкивается от наличных обстоятельств и ловит мгновение, умеет поразить, переубедить и нужным образом настроить толпу. Так, Леонт1309 прибыл из Византия для переговоров с афинянами, у которых в ту пору были немалые смуты; вызвав общий смех своим малым ростом, он возразил: «Посмотрели бы вы на мою жену, которая мне едва по колено!» Смех стал еще больше, а он продолжал: «Но как мы ни малы, если у нас раздор, город Византий нас не вмещает». А когда оратор Пифей возражал против почестей Александру и некто бросил ему: «Ты еще молод говорить о вещах столь важных», — отвечал: «А ведь Александр, которого вы хотите вашим постановлением причислить к богам, еще моложе меня!»
9. Кто готовит себя к многотрудным состязаниям государственной жизни, где всякое оружие идет в ход, должен придать в сопутники своему слову благозвучие голоса и мощь дыхания, чтобы не случалось ему нередко отходить с уроном из-за того, что его перекричал какой-нибудь
Крикун, буян, чей голос — Киклобора рев.1310
А вот Катон, когда не было у него надежды победить предубеждение народа или сената, сумел проговорить целый день без передышки и таким образом разрушил замысел своих противников.
О том, как готовить и произносить речи, сказано достаточно; все остальное умный человек сообразит и сам.
10. Что до начала государственной деятельности, то к нему есть два пути; первый сулит быструю и блистательную славу, но небезопасен, второй дольше и докучнее, но не в пример надежен.
Некоторые бросались в дела государства, как со скалы в море, сразу же решаясь на какое-нибудь заметное и великое, но требующее отваги деяние; должно быть, они полагали, что правильно сказал Пиндар:
Начатому делу — сияющее чело.1311
И то сказать, толпа, пресытясь и наскучив прежними правителями, охотнее приветствует нового человека, словно зрители — нового борца, а зависть бывает ошеломлена блистательным и быстрым возрастанием успеха и силы. Как говорит Аристон,1312 чтобы огню не порождать дыма, а славе — зависти, им надо разгораться побыстрее и поярче; напротив, тот, кто возрастает медленно и неспешно, то тут, то там натыкается на зависть, так что иные искатели славы увяли, не успев расцвести. Но кто, как сказано о бегуне Ладе,
Шум от паденья каната в ушах имея, увенчан,1313 —
кто отменно исполнил свою должность и явился народу как глава посольства, как триумфатор, как стратег, — с тем ни зависть, ни презрение ничего поделать не могут. Так пришел к славе Арат,1314 начав свою государственную деятельность свержением тирании Никокла; так пришел к славе Алкивиад, устроив союз с мантинейцами против Лакедемона. А Помпей даже потребовал себе триумфа, еще не успев стать членом сената, и когда Сулла возбранял ему это, бросил слова: «Восходящему солнцу поклоняются больше, чем заходящему», — и Сулле оставалось только уступить.
Незаурядное начало было у Корнелия Сципиона, и неспроста побудило оно римлян, когда тот выступил соискателем на место эдила, в нарушение закона избрать его консулом;1315 народ восхищался победой в единоборстве, которую он одержал в Испании еще совсем мальчиком, и деяниями, совершенными им чуть позже в должности военного трибуна против карфагенян и побудившими Катона Старшего воскликнуть:
Он лишь с умом, все другие безумными тенями веют.1316
Нынешнее положение наших городов, однако, не предоставляет случая отличиться при военных действиях, свержении тирана или переговоров о союзе; как же государственному деятелю начать свое поприще со славою и блеском? Остаются всенародные суды и посольства к императору, для которых тоже нужен человек, соединяющий горячность и решительность с умом. Можно привлечь к себе внимание, выступив восстановителем добрых, но забытых обычаев, каких немало было у наших городов, или искоренителем порочных привычек, распространившихся на позор или во вред городу. Случалось, что и другие дела послужили для кого-то славным началом: хорошо вести важное судебное дело, верно защищать слабого против влиятельного противника, неустрашимо выступить за правду против нестерпимого тирана. Многих возвысила готовность помериться силою с теми, чье положение в государстве внушает всем зависть и страх; ведь мощь побежденного тотчас переходит к победителю вместе с вящей славой. Конечно, по зависти напасть на мужа почтенного и заслуженно первенствующего среди сограждан, как Симмия1317 напал на Перикла, Алкмеон1318 — на Фемистокла, Клодий — на Помпея, а оратор Менеклид1319 — на Эпаминонда, есть дело не только бесславное, но еще и неосмотрительное: когда народ дурно обошелся с достойным человеком, а после, как это часто бывает, раскаялся в этой вспышке своего гнева, быстрейший способ оправдаться перед жертвой обиды — расправа с зачинщиком и подстрекателем — представляется ему и самым справедливым. Но восстать на негодяя, подчинившего себе город обманом и запугиванием, как это делали в Афинах Клеон и Клеофонт,1320 ниспровергнуть его и унизить — вот блистательный выход на сцену политической жизни. Известно мне и то, что иные стяжали власть и с нею славу, умалив полномочия ненавистного и олигархического Совета; однако такое предприятие таит для новичка в государственных делах особые опасности. Лучше уж начал Солон: государство тогда было разделено на три партии, которые именовались диакриями, недиеями и паралиями,1321 он же не соединился ни с одной из них, но принадлежал равно всем, ставя каждое свое слово и дело на службу общественного согласия, почему был избран законодателем ради примирения сограждан, и с этого началось для него государственное поприще.
