Вот почему далеко не всегда легко и просто установить, какие идеи и мысли были запечатлены в сказках тогда, когда их еще передавали из уст в уста. Очень показателен в этом отношении круг сказок, связанных с фараоном IV династии Хуфу (Хеопс). Воздвигнутые им и его преемниками ок. 2800 года до н. э. великие пирамиды, конечно, в значительной степени способствовали возникновению легенд и преданий об их строителях. Одну из этих легенд записал Геродот, посетивший Египет в середине V в. до н. э., то есть спустя более двух тысяч лет после описываемых в ней событий.
Геродот писал: «Царь Хеопс подверг Египет всевозможным бедствиям… Он заставил всех египтян работать на себя. Одних он заставил перетаскивать камни из каменоломен Аравии до самого Нила. Другие должны были тащить эти камни, переправленные через Нил на плотах, до так называемого Ливийского хребта. Так работало непрерывно около ста тысяч человек в течение трех месяцев каждый. Народу пришлось около десяти лет трудиться только над проведением дороги, по которой тащили камни… Постройка же самой пирамиды продолжалась около двадцати лет… Подлость Хеопса доходила до того, что, нуждаясь в деньгах, он поместил свою дочь в публичный дом и принудил ее зарабатывать ежедневно определенную сумму денег». И далее, говоря о Хуфу и его преемниках, Геродот добавляет: «Насчитывают сто шесть лет, в течение которых египтяне терпели всевозможные беды… Из ненависти к этим Царям египтяне неохотно называют их имена».
Но в Египте сохранились не только сказки. Отсюда происходят и древнейшие известные в истории мировой литературы повести. Здесь авторство принадлежит одному человеку или небольшой группе лиц, вносивших последовательно при переписывании текста те или иные изменения или добавления, в особенности стилистические, пока произведение не приобретало более или менее законченную форму. Сюжетная линия обычно оставалась неизменной. В этом отношении особенно характерен рассказ о похождениях Синухета.
Известно около двадцати пяти различных списков этого произведения, относящихся к IX–X вв. до н. э. Они содержат от нескольких обрывочных строк до почти полного текста. И каждый из них имеет какую-либо особенность в языке или стиле, отличающую его от других. В основе повести, возможно, лежат подлинные события, впоследствии приукрашенные и поэтизированные. Во всяком случае, она во многом напоминает те автобиографии, которые египетские вельможи приказывали высекать на стенах гробниц, чтобы увековечить свои деяния.
К повести «История Синухета» примыкает по характеру и другая повесть – «Злоключения Унуамона», которая сохранилась, к сожалению, только в одном, и то неполном экземпляре. Этот рассказ очевидца значительно менее приукрашен, чем предшествующий, хотя, видимо, также подвергся последующей литературной обработке. Добросовестно и просто описывает Унуамон все, что ему довелось пережить и претерпеть. При этом ему нельзя так же, как и Синухету отказать в яркости и образности некоторых эпитетов, сравнений и метафор, что вообще в высокой степени присуще древнеегипетской литературе. В ней можно найти образы, которые могут поразить и современного читателя, например сравнение ощущения жгучей жажды со вкусом смерти («История Синухета») или описание достоинств корабельщиков («Потерпевший кораблекрушение»). Иногда встречаются и очень меткие выражения – очевидно, пословицы. Особую живость придает повествованию и то, что рассказ ведется от первого лица. Этот прием заимствован, видимо, из уже упоминавшихся выше автобиографических надписей; он был впервые в мировой литературе применен в Египте.
Подобные повести, возникшие в другой социальной среде, существенно отличаются от сказок. Их отличают не только иная направленность и иное содержание, а также форма и стиль. В сказках, в общем, стиль остается более простым, хотя есть и исключения.
«История Синухета» и «Злоключения Унуамона» могут быть названы историческими повестями. В них достаточно точно и объективно отобразились определенные политические события, например династические распри после смерти Аменемхета I или ослабление страны при последнем представителе XX династии – Рамсесе XII. Недаром эти литературные памятники наряду с историческими надписями и анналами привлекаются для воссоздания прошлого Египта.
Но одновременно с подобными «историческими» повестями существовали сказания, легенды, иногда даже целые циклы их, которые группировались вокруг тех или иных событий или отдельных исторических личностей. В таких сказаниях и циклах легенд события, отстоявшие друг от друга на целые столетия, сближались и становились синхронными, действия одних лиц приписывались другим, жившим многие века спустя. Герои наделялись необыкновенными способностями, истина причудливо переплеталась с вымыслом. В этом отношении очень характерна сказка о «Гиксосском царе Апопи и фараоне Секненра». Оба они вполне реальные лица, жившие, видимо, в конце XVII в. до н. э. Правильно передана и историческая канва. Действительно, Египет находился под властью гиксосов – племени, вторгнувшемся в долину Нила из Передней Азии на исходе XVIII в. до н. э. Верно и то, что фараон XVII династии Секненра начал освободительную войну с захватчиками. Он, видимо, пал в одном из сражений. Во всяком случае, его мумия, найденная в тайнике, имеет следы смертельных ранений. Естественно, что подобные события не могли изгладиться из памяти народа.
К сожалению, конец сказки не сохранился. Будь она более полной, ее, возможно, с большим основанием можно было бы сблизить с героическим эпосом, некоторые отличительные черты которого несомненно присущи кругу сказаний о фараоне Петубасте. Этот фараон правил в городах Нижнего Египта – Танисе и Буто – в VII в. до н. э., когда страна, раздробленная на отдельные области, находилась под господством ассирийцев, оставивших местным правителям лишь призрак власти. В сказаниях о нем историческая перспектива полностью искажена. О владычестве ассирийцев не упоминается ни единым словом; они просто названы «азиатами» и, очевидно, спутаны с гиксосами. В сказании о борьбе за владения бога Амона Фиванского слышны смутные отзвуки религиозных реформ Аменхотепа IV, посягнувшего на собственность храмов. Очевидно, искажен и образ самого Петубаста, который отнюдь не был столь кротким и мудрым, каким он представлен в сказаниях. Насколько мы можем судить, это был деятельный и достаточно воинственный правитель, каких было много в ту эпоху, полную смут, междоусобных войн и чужеземных вторжений. Цикл сказаний о фараоне Петубасте оформился много веков спустя после его смерти, когда Египет давно уже потерял свою независимость и сохранились только смутные воспоминания о далеком и славном прошлом, превратившемся в легенду.
Еще более легендарный сказочный характер присущ сказаниям о сыне Рамсеса II – царевиче Сатни-Хемуасе, который был верховным жрецом бога Птаха в Мемфисе. Если в преданиях о фараоне Петубасте имеется какая-то историческая основа, то в сказках, связанных с именем Сатни-Хемуаса, нет ничего правдоподобного, кроме его имени. На передний план выступает вера в чудеса, магию и волшебство. В этих сказках идеализируются и превозносятся сила и могущество Египта в противовес бессилию и слабости иноземных богов, царей, чародеев и воинов. Примером тому может служить соревнование в магии египетского волшебника с эфиопским во втором сказании о Сатни-Хемуасе, оканчивающееся посрамлением последнего. Здесь полностью исчезает историческая основа, но зато совершенствуется литературное мастерство. В сказаниях о Сатни-Хемуасе талантливо сплетено в единое целое несколько самостоятельных сюжетов: поиски магической книги, роман дочери фараона Ахуры, сон Сатни-Хемуаса и т. д. Конечно, может быть, здесь сказалось влияние греческой литературы, но как бы то ни было, с точки зрения композиции сказание о Сатни-Хемуасе свидетельствует о значительном литературном мастерстве египтян.
Выше уже отмечались некоторые характерные черты, присущие литературному стилю и языку Древнего Египта, в том числе стремление к аллитерации, ритму и созвучию. Египтян увлекала игра слов. Не могут не тронуть сложные обороты, пышные метафоры, многочисленные и не всегда понятные сравнения. Но у древних египтян была своя, отличная от нашей эстетика, и ее следует учитывать.
Действительно, современному читателю может показаться непонятным, что увлекало обитателей долины Нила и в эпоху Среднего Царства (2100–1750 гг. до н. э.), и столетия позже – в эпоху Нового Царства в сказке о «Красноречивом крестьянине». Сюжет ее предельно прост, а речи героя полны сложными сравнениями и пышными эпитетами.
Время Среднего Царства уже сами египтяне считали «золотым веком» языка и литературы. В ту пору складываются основные формы художественного творчества, вырабатывается литературный стиль, которому подражали поколения писцов.
