27. Все присутствующие с полным единодушием стали усиленно бранить меня. Если захочешь, я повторю тебе и эту брань, которая сделала меня безгласным, как каменный столб, покуда твоя спасительная беседа не разрушила моего окаменения и не превратила меня опять в человека.
Триефонт. Молчи, Критий, не растягивай этой чепухи. Разве не видишь, как вздувается мое чрево, как я беременею. Словно бешеной собакой, укушен я твоими речами. И, если я не успокоюсь, выпив какое-нибудь дающее забвение снадобье, все это, засев в моей памяти, больших бед наделает. Итак, довольно, помолись лучше, начав с «Отче», поставив в заключение преславную песнь.
28. Но что это? Никак Клеолай, широко шагая, поспешно идет и приближается к нам? Окликнем его, как ты думаешь?
Критий. Окликнем, конечно.
Триефонт. Клеолай! Не пробеги мимо, не обойди нас. Иди сюда и будь здоров. Нет ли у тебя чего-нибудь рассказать нам?
Клеолай. Будьте вы оба здоровы, достойная пара!
Триефонт. Но что за спешка? Ты совсем задыхаешься: какие-нибудь новые события произошли?
Клеолай. Пала крикливая древняя кичливость персов
И Суза, славный город,
Близка к паденью Аравийская земля.
Рука могучего властителя — над ней!
29. Критий. Это значит, что теперь, как и всегда, божество не забывает добрых, но возвеличивает их, ведя к лучшему. Мы же с тобой, Триефонт, обрели прекраснейшую участь. Я был озабочен вопросом, что оставлю я после смерти по завещанию своим детям. Тебе ведь известна моя бедность не меньше, чем мне — твоя. Но теперь хватит моим детям и того, что они будут жить в дни правления нашего императора. Богатство нас не оставит, а дикое племя не будет наводить на нас трепет.
Триефонт. И я, Критий, оставлю в наследство детям счастье видеть гибель Вавилона, порабощение Египта, сынов Персии, встретивших день рабства, прекращение скифских набегов, а там, конечно, и отражение их от наших границ. Мы же, обретя в Афинах Неведомого бога, преклонимся перед ним и, простерши руки к небесам, возблагодарим его за то, что он удостоил нас стать подданными такой державы. А другие — пусть себе болтают. Мы лишь скажем о них, словами пословицы:
"Что до того Гиппоклиду?"
АЛЕКСАНДР, ИЛИ ЛЖЕПРОРОК
Перевод Д. В. Сергеевского
1. Может быть, мой дорогой Цельс, ты думаешь, что описать жизнь Александра, обманщика из Абонотиха, его выдумки, проделки и предсказания и прислать тебе в виде отдельной книги — задача маленькая и легкая?
Если бы кто-нибудь захотел изложить все в подробностях, то это было бы не легче, чем описать деяния Александра, сына Филиппа. Насколько последний велик своей доблестью, настолько же первый известен своей низостью. Если ты все-таки готов прочесть со снисхождением и от себя добавить то, чего не окажется в моем рассказе, то я берусь выполнить для тебя эту трудную задачу и попытаюсь вычистить стойла Авгия, если и не все, то насколько хватит у меня сил. Я вынесу оттуда несколько корзин навоза, чтобы по ним ты мог судить, как стойла обширны и какое неизмеримое количество навоза накопили в течение многих лет три тысячи быков.
2. Мне стыдно за нас обоих: за тебя — что ты просишь сохранить записанным память о трижды проклятом человеке, за себя — что я прилагаю старание описать дело человека, который достоин не того, чтобы о нем читали образованные люди, но чтобы его разорвали на части обезьяны или лисицы в каком-нибудь громадном театре на глазах у всего народа.
Если кто-нибудь станет меня за это обвинять, я буду в состоянии привести подходящий пример. Арриан, ученик Эпиктета, выдающийся человек среди римлян, всю жизнь имевший дело с наукой, оказался в подобном же положении: он явится нашим защитником. Ведь он не счел недостойным себя описать жизнь Тиллибора-разбойника. Я же опишу разбойника гораздо более жестокого, так как он разбойничал не в горах и лесах, бродил не только по Мизии и по склонам Иды, опустошал не какие-то закоулки в Азии, но, если можно так выразиться, наполнил своими разбоями всю римскую державу.
3. Сперва несколько опишу тебе его самого, с возможным сходством, насколько в силах, хотя я и не искусный живописец. Итак, Александр был высок ростом, красив, имел в себе, действительно, что-то божественное, кожа его отличалась белизной, подбородок был покрыт редкой бородой; волосы Александр носил накладные, чрезвычайно искусно подобрав их к своим, и большинство не подозревало, что они — чужие. Его глаза светились сильным и вдохновенным блеском. Голос он имел очень приятный и вместе с тем звучный. Словом, Александр был безупречен, с какой стороны на него ни посмотреть.
4. Такова была его внешность. Душа же его и направление мыслей… О Геракл, избавитель от зла! О Зевс, отвратитель несчастий! О Диоскуры-спасители! Лучше встретиться с врагом и недругом, чем иметь дело с человеком, похожим на Александра. Он отличался природными дарованиями, гибкостью и остротой ума; был в значительной степени наделен любознательностью, понятливостью, памятью, способностью ко всем наукам, но пользовался всем этим в самую дурную сторону. Дав благородным качествам своей души низменное назначение, он превзошел своим злодейством Керкопов, Еврибата, Фринонда, Аристодема, Сострата. Сам он однажды в письме к Рутиллиану, своему зятю, говоря о себе с большой скромностью, счел возможным приравнять себя Пифагору. Но да будет ко мне милостив Пифагор, этот мудрец с божественным разумом. Я хорошо знаю, что если бы он в это время был жив, то по сравнению с Александром показался бы младенцем. Все же, ради Харит, не считай, что я это говорю с целью оскорбить Пифагора или пытаюсь их обоих сопоставить на основании сходных поступков. Но если бы кто-нибудь собрал все гнусные и злостные клеветы, рассказываемые про Пифагора, в истинность которых я никогда не поверю, то все это оказалось бы самой незначительной частью злодейств Александра. Одним словом, представь себе, воспроизведи своим воображением пестрый состав его души — это смешение лжи, хитрости, клятвопреступлений, козней. Представь себе человека без предрассудков, смелого, готового на опасный шаг, терпеливого в исполнении задуманного, обладающего даром убеждения и умеющего внушить доверие, изобразить добрые чувства и представить все противоположное своим истинным намерениям. Всякий при первой встрече с ним выносил об Александре самое лучшее впечатление, как о человеке благороднейшем, мягкосердечном и к тому же в высшей степени простодушном и правдивом. При всем том ему было присуще стремление к великому: никогда он не думал о малом, но всегда направлял свой ум на великие дела.
5. Мальчиком Александр был очень красив, если судить, как говорится, по соломе и как приходилось слышать в разговорах о нем. Он без зазрения совести предавался разврату и за деньги принадлежал всем желающим. Среди прочих любовников был у него какой-то обманщик, опытный в магии и заклинаниях, обещавший влюбленным приворожить любимого человека, помогавший имевшим врагов устранить их, учивший находить клады и получать наследства. Видя, что мальчик обладает способностями и с охотой готов помогать ему и не менее влюблен в его гнусный промысел, чем он — в его красоту, обманщик дал Александру образование и все время пользовался им как помощником и прислужником, выдавая себя обыкновенно за врача и умея, подобно жене египтянина Фоона,
Много составить полезных лекарств, но также и ядов.
Александр стал его преемником и наследником. Учитель, его любовник, был тианиец родом, из числа людей, близких к Аполлонию из Тианы и знавших все его представления. Ты видишь, из какой школы вышел человек, о котором я тебе рассказываю.
6. Когда у Александра стала уже расти борода, его тианиец умер, и Александр очутился в бедности, так как цветущий возраст, благодаря которому он мог кормиться, прошел. Мечты у него, однако, были отнюдь не скромные. Он вошел в сообщество с каким-то сочинителем песен для хора из числа тех, что постоянно участвуют в состязаниях, человеком с еще более гнусной душой, по имени, кажется, Коккон.
