64. Не поддавайтесь уговорам таких обывателей и не гневайтесь на меня за совместно принятое нами решение воевать, если враги теперь вторглись в нашу страну и совершили именно то, что и следовало ожидать, так как вы не пожелали им подчиниться. Затем, правда, неожиданно вспыхнула еще эта эпидемия чумы, и это единственное и самое страшное из всех бедствий постигло нас вопреки всяким расчетам. Я знаю, эта-то болезнь вас особенно восстановила против меня. Но это несправедливо: ведь не стали бы вы вменять мне в заслугу, если бы имели в чем-либо неожиданную удачу. Испытания, ниспосланные богами, следует переносить покорно, как неизбежное1, а тяготы войны — мужественно. Так и прежде всегда было в Афинах, и ныне этот обычай не следует изменять. Проникнитесь сознанием, что город наш стяжал себе всесветную славу за то, что никогда не склонялся перед невзгодами, а на войне не щадил ни человеческих жизней, ни трудов, и потому до сей поры он на вершине могущества. Память об этой славе сохранится в потомстве навеки, если даже ныне мы несколько отступим, ведь таков всеобщий ход вещей2. Останется память и о том, что мы — эллины — стали владыками большинства эллинских городов, устояли в жестоких войнах и против всех и против каждого отдельного города, а город, в котором мы живем, сделали самым могущественном и богатым. Конечно, люди слабые могут нас порицать, но тот, кто сам жаждет деятельности, будет соревноваться с нами, если же ему это не удастся, он нам позавидует. А если нас теперь ненавидят, то это — общая участь всех, стремящихся господствовать над другими3. Но тот, кто вызывает к себе неприязнь ради высшей цели, поступает правильно. Ведь неприязнь длится недолго, а блеск в настоящем и слава в будущем оставляет по себе вечную память. Вы же, помня и о том, что принесет славу в будущем и что не опозорит ныне, ревностно добивайтесь и той и другой цели. С лакедемонянами же не вступайте ни в какие переговоры и не подавайте вида, что вас слишком тяготят теперешние невзгоды. Ведь те, кто меньше всего уязвим душой в бедствиях и наиболее твердо противостоит им на деле, — самые доблестные как среди городов, так и среди отдельных граждан».
65. Такой речью Перикл пытался успокоить недовольство афинян против него и отвлечь от мыслей об их тяжелом положении в настоящем. В политике афиняне следовали его советам; они больше уже не отправляли послов к лакедемонянам и начали энергичнее вести войну. В частной жизни они, однако, тяжело переносили бедствия: простой народ — потому, что лишился и того скудного достатка, что имел раньше; богатые же люди были удручены потерей своих прекрасных имений в Аттике со всеми домами и роскошной обстановкой, но более всего тем, что вместо наслаждения мирной жизнью они должны были воевать. И всеобщее раздражение афинян против Перикла не утихло до тех пор, пока они не покарали его денежным штрафом1. Немного спустя, впрочем, афиняне (как обычно и поступает толпа) вновь избрали Перикла стратегом2 и поставили во главе государства. Отдельные граждане мало-помалу примирились с потерей своих домов и имущества, а для государственной деятельности Перикла считали наиболее достойным. Пока Перикл в мирное время стоял во главе города, он всегда управлял мудро и справедливо, прочно укреплял его безопасность, и при нем город достиг вершины могущества. Когда же началась война, то оказалось, что он также правильно оценил ее важность и значение. После начала войны Перикл прожил еще 2,5 года3. А после его кончины афиняне убедились в том, насколько правильны были его расчеты и предвидения относительно хода войны. Действительно, он предсказывал афинянам победу, если они не вступят в бой с врагом в открытом поле, а вместо этого будут укреплять свое морское могущество, и во время войны не станут расширять своих владений, подвергая опасности самое существование родного города. Афиняне же после его кончины во всем этом поступили наоборот; но и в делах, которые, казалось, не имели отношения к войне, они вели политику, определявшуюся честолюбием и алчностью отдельных граждан во вред городу и союзникам. Успех в этих предприятиях мог быть полезен только немногим лицам, но их неуспех оказался пагубным для нашего города и дальнейшего хода войны. Причина была в том, что Перикл, как человек, пользовавшийся величайшим уважением сограждан за свой проницательный ум и несомненную неподкупность, управлял гражданами, не ограничивая их свободы и не столько поддавался настроениям народной массы, сколько сам руководил народом. Не стремясь к власти неподобающими средствами, он не потворствовал гражданам, а мог, опираясь на свой авторитет, и резко возразить им. Когда он видел, что афиняне несвоевременно затевают слишком дерзкие планы, то умел своими речами внушить осторожность, а если они неразумно впадали в уныние, поднять их бодрость. По названию это было правление народа, а на деле власть первого гражданина. Из преемников Перикла ни один не выдавался как государственный деятель среди других, но каждый стремился к первенству и поэтому был готов, потакая народу, пожертвовать даже государственными интересами. Отсюда проистекали многие ошибки (что и естественно в столь большом и могущественном городе), и самая значительная из них — морской поход в Сицилию. Этот поход окончился неудачей не столько из-за недооценки сил противника, а скорее по вине предпринявших его правителей. Они не заботились об успехе экспедиции, а занимались мелкими дрязгами в борьбе за руководство народом и первенство в городе, и не только вяло вели войну, но привели в расстройство своими распрями государственные дела4. Однако и после сицилийской катастрофы, когда афиняне потеряли свое войско со всем снаряжением и большую часть кораблей, несмотря на раздиравшие город распри, они все же сражались еще три года5, и притом не только против своих прежних врагов, но и против подкреплений, прибывших из Сицилии, и большинства своих отпавших союзников и даже, наконец, против Кира, сына персидского царя, который присоединился к пелопоннесцам и давал им деньги для постройки кораблей. И сдались афиняне лишь тогда, когда силы их были подорваны в результате внутренних распрей. Так действительность подтвердила предвидение Перикла, который полагал, что в борьбе с одними пелопоннесцами Афины легко одержат победу.
66. В это же лето лакедемоняне со своими союзниками предприняли поход с эскадрой в 100 кораблей на Закинф — остров, лежавший против Элиды (жители Закинфа — колонисты ахейцев из Пелопоннеса — были тогда союзниками афинян). Отплыли лакедемоняне с 1000 гоплитов на борту под начальством спартиата Кнема1. Высадившись там, лакедемоняне опустошили большую часть страны. И так как жители Закинфа не сдавались, то лакедемоняне отплыли домой.
67. В конце того же лета коринфянин Аристей1, послы лакедемонян2 Анерист, Николай и Протодам, тегеец Тимагор и аргосец Поллис (который к ним присоединился как частное лицо)3 отправились в Азию к царю, чтобы побудить его оказать пелопоннесцам помощь деньгами и участием в войне. По пути они сначала прибыли во Фракию к Ситалку, сыну Терея, с целью, если возможно, убедить его отказаться от союза с афинянами и освободить Потидею, где еще стояло афинское войско. От Ситалка послы намеревались отправиться через Геллеспонт к Фарнаку4, сыну Фарнабаза, который должен был проводить их дальше в глубь страны к царю. Случайно тогда у Ситалка находились и афинские послы Леарх5, сын Каллимаха, и Аминиад, сын Филимона. Они убедили Садока6, сына Ситалка, который получил афинское гражданство, выдать им лакедемонян и этим помешать им отправиться дальше к царю во вред Афинам, которые теперь являлись его второй родиной. Садок согласился на просьбу афинян и велел схватить лакедемонян при их проезде через Фракиго, прежде чем они успеют сесть на корабль для переправы через Геллеспонт7, и выдать их афинянам. Исполнить свое приказание Садок поручил людям, которых он послал сопровождать Леарха и Аминиада. Афинские послы взяли схваченных лакедемонян и привезли в Афины. Из опасения, как бы Аристей, оставшись в живых, не причинил им еще больше вреда8 (Аристей, как полагали афиняне, уже раньше доставил им своими происками много хлопот в Потидее и на Фракийском побережье), афиняне распорядились по прибытии в Афины казнить пленников в тот же день без суда9, даже не выслушав их, и тела бросить в пропасть. Афиняне считали себя вправе отплатить таким образом лакедемонянам, которые положили начало подобному обращению с пленниками. Так лакедемоняне поступили с купцами из Афин и союзных городов: захватывая купеческие корабли в пелопоннесских водах, они убивали экипаж и тела бросали в пропасть. И действительно, лакедемоняне всех попадавших им в руки на море в начале войны считали врагами и убивали, все равно, были ли это союзники афинян или нейтральные лица.
