Но самый надежный пласт традиции относительно Ликурга и его законодательства, дошедший до нас от IV в., связан с именем Аристотеля. В его "Политике" рассыпаны замечания, касающиеся особенностей спартанской конституции, и дана характеристика важнейшим спартанским магистратурам. И, что крайне ценно для историка, в качестве иллюстрации к своим теоретическим положениям Аристотель приводит конкретные факты из древней спартанской истории. Упоминания о Ликурге сохранились также во фрагментах из утерянной "Лакедемонской политии" Аристотеля (fr. 532-545 Rose3) и в эксцерптах Гераклида. Последний источник представляет собой очень краткий, небрежно выполненный и путаный конспект политий Аристотеля [001_9]. По-видимому, вся поздняя традиция о Ликурговой Спарте основывалась главным образом на двух источниках - Эфоре и "Лакедемонской политии" Аристотеля. Как полагает А. И. Доватур, автор отличного аналитического очерка о возможной структуре и содержании "Лакедемонской политии" Аристотеля, "Ликург и его реформы, конечно, занимали в Лакедемонской Политии еще большее место, чем Солон и его реформы в Афинской Политии" [001_10].
Ликург для Аристотеля, бесспорно, исторический персонаж такой же значимости, как и Солон. По его словам, Ликург и Солон были не просто создателями отдельных законов. Введя новую конституцию, они тем самым создали новый государственный строй, или даже больше того - новое полисное государство (ou|toi ga;r kai; novmou" kai; politeiva" katevsthsan) (Pol. II, 9, 1, 1273 b 33-34). Таким образом, по Аристотелю, у истоков спартанского полиса стоял Ликург. Он не просто улучшил уже существующую политическую систему, он ее заново создал. Если вспомнить, что Аристотель упрекал современных ему спартанцев за недостаточное, с его точки зрения, почитание ими Ликурга, его собственная оценка деятельности спартанского реформатора была очень высокой (ap. Plut. Lyc. 31).
Аристотель придерживается той версии, что в качестве образца для своих законов Ликург выбрал порядки, характерные для дорийских городов Крита. Он сообщает предание, согласно которому, отказавшись от опеки над Хариллом, Ликург долгое время жил в родственном спартанцам городе Ликте на Крите, откуда и перенял старинные критские установления (Pol. II, 7, 1, 1271 b 25-32). Возможно, Аристотель несколько преувеличивал зависимость Спарты от Крита, полагая, что большинство ранних реформ специфически критские по своему характеру [001_11]. Но наряду с критской линией Аристотель использовал и традицию о влиянии Дельф на Ликурга. Судя по одному фрагменту из "Лакедемонской политии", Ликург постоянно совершал визиты в Дельфы для консультации с Аполлоном (ap. Clement. Alex. Strom. I. 152 = fr. 535 Rose3). По-видимому, Аристотель, так же как Платон и Эфор, считал обе традиции о происхождении законов Ликурга - критскую и дельфийскую - вполне совместимыми: Ликург копировал критские законы, но получал санкцию на их введение в Дельфах.
Аристотель довольно точно определяет время жизни Ликурга, предлагая самую позднюю датировку из всех, имевших хождение в древности. Он считал Ликурга современником царя Элиды Ифита. По его словам, имена Ликурга и Ифита были прочитаны им на архаическом диске из Олимпии, на котором, скорее всего, были записаны правила священного перемирия (ap. Plut. Lyc. 1, 2 = fr. 533 Rose3; о диске Ифита см. также: Paus. V, 4, 5 и 20, 1; Athen. XIV, 635 f) [001_12]. Некоторые исследователи понимают это свидетельство Аристотеля в том смысле, что Аристотель был вообще первым, кто прочел имя Ликурга на олимпийском диске [001_13]. Данное замечание Аристотеля позволяет нам думать, что Аристотель относил Ликурга ко времени первой Олимпиады (776 г.).
Хотя большинство исследователей нисколько не сомневается в том, что надпись на диске древняя и аутентичная, но не все согласны с тем, что в надписи речь идет именно о спартанском законодателе Ликурге. "Даже если диск подлинный, - замечает Г. Бенгтсон, - то в любом случае не доказать, что Ликург, упомянутый там, должен быть именно спартанским законодателем" [001_14]. Спартанского законодателя в качестве персонажа олимпийского диска Эд. Мейер отвергает на том, весьма сомнительном, основании, что до завоевания Мессении Спарта якобы не имела с Олимпией никаких контактов. Эд. Мейер, со ссылкой на У. Виламовица-Мёллендорфа, утверждает, что на диске упомянут известный уже у Гомера аркадский герой Ликург (Il. VII, 142 sqq.). По мнению Эд. Мейера, таким образом учредители хотели привязать олимпийское празднество к фигурам героического времени [001_15].
Н. Хэммонд предлагает свой оригинальный вариант, примиряющий датировку Аристотеля с тем временем, к которому Фукидид относил спартанскую евномию. Он считает, что Аристотель, возможно, был прав, идентифицируя Ликурга олимпийского диска со знаменитым спартанским законодателем. "Если Ликург занимался своими реформами в расцвете лет, а в Олимпии действовал как геронт, то дата Фукидида - 810 г. - совпадает с тем, что говорит Аристотель" [001_16].
Писатели V-IV вв. являют собой первый подлинный уровень традиции. Ведь они, как замечает Ч. Старр, были "последними, кто мог иметь информацию об еще живой структуре спартанской жизни и правления, которые сформировались в гораздо более ранние дни" [001_17].
Если сведения Аристотеля о Ликурге представляются нам вполне достоверными, то с большей осторожностью приходится относиться к более поздним источникам [001_18]. Труды таких поздних авторов, как Страбон или Плутарх, ценны в той мере, в какой можно доказать их связь с источниками, восходящими к литературной традиции V-IV вв. Степень достоверности поздних авторов зависела от многих факторов, в том числе и от тех философских концепций, адептами которых они являлись. С течением веков легенда о Ликурге обрастала все большими подробностями. Самая пространная его биография, содержащая избыток антикварных фактов, дана Плутархом. Она как бы подводит итог многовековой литературной традиции о Ликурге. Конечно, в этой биографии много фиктивных деталей и элементов вымысла. Но нет никаких оснований думать, что Плутарх просто переписывал свои источники без всяких изменений [001_19]. По мнению некоторых исследователей, отчасти сам Плутарх вносил новые черты в традицию о Ликурге, исходя из главной своей задачи - необходимости так подобрать материал, чтобы читатель получил не только занимательное, но и полезное в моральном отношении чтение [001_20]. Как нам представляется, Плутарх не столько выдумывал, сколько выбирал из имеющейся традиции наиболее подходящий для его целей материал. Плутарх собрал все, что было известно о Ликурге до него, и, таким образом, подвел итог долгому процессу складывания мифа о Ликурге. Он сам чувствовал сомнительность своего рассказа и в предисловии даже сетовал на то, что о Ликурге невозможно сообщить ничего достоверного. Однако целый ряд деталей и заимствований свидетельствуют о том, что в основе биографии Ликурга лежит добротная традиция, восходящая, по крайней мере, к "Лакедемонской политии" Аристотеля. Как полагает А. И. Доватур, именно из нее цитировал Плутарх текст Большой Ретры [001_21].
