Готы так сражались, отплачивая мятежникам и за смерть своего короля и за нанесенное им оскорбление, что от племени скиров почти никого, кто бы носил это имя, – да и то с позором, – не осталось; так все они и погибли[694].
{277} Устрашенные их погибелью, короли свавов Гунимунд и Аларик двинулись походом на готов, опираясь на помощь сарматов, которые подошли к ним как союзники с королями своими Бевкой и Бабаем[695]. Они призвали остатки скиров, чтобы те вместе с их старейшинами Эдикой[696] и Гунульфом[697] жестоко сразились, как бы в отмщение за себя; были с ними [со свавами] и гепиды, и немалая подмога от племени ругов[698], и другие, собранные отовсюду племена; так, набрав {278} огромное множество [людей], они расположились лагерем у реки Болии[699] в Паннониях.
После смерти Валамера готы поспешили к брату его Тиудимеру; некогда правивший вместе с братьями, но принявший тем не менее знаки высшей власти, он призвал младшего брата Видимера, разделил с ним заботы войны и, вынужденный [положением], выступил в поход. Завязалось сражение; готам удалось одержать верх настолько, что поле, смоченное кровью павших врагов, казалось красным морем, {279} а оружие и трупы были нагромождены наподобие холмов и заполняли собой [пространство] более чем на десять миль. Увидев это, готы возрадовались несказанным ликованием, потому что таким величайшим избиением врагов они отомстили и за кровь короля своего Валамера, и за свою обиду. А из поистине неисчислимого и разнообразного множества врагов, если кто и смог убежать, то эти, кое-как ускользнувшие, едва вернулись восвояси, покрытые бесславием[700].
{280} Через некоторое время, когда установилась зимняя стужа, река Данубий по обыкновению замерзла, а замерзает поток этот таким образом, что, как скала, держит пешее войско, телеги и сани и любые другие повозки, не требуя уже ни лодок, ни челноков[701]. Когда Тиодимер, король готов, увидел, что [река] так застыла, то он повел пешее войско и, перейдя Данубий, внезапно появился в тылу у свавов[702]. Та свавская область имеет с востока байбаров[703], с запада – франков, с юга – бургундзонов, с севера – турингов. {281} Со свавами в союзе были тогда аламанны[704], которые владели вообще круто вздымающимися Альпами, откуда, низвергаясь с сильным шумом, текут многие потоки в Данубий. Вот в это столь укрепленное место король Тиудимер зимним временем и повел войско готов и победил, разорил и чуть ли не подчинил как племя свавов, так и аламаннов, которые были во взаимном союзе. Оттуда он победителем вернулся в свои места, т. е. в Паннонию, и радостно встретил сына своего Теодориха, которого отдавал заложником в Константинополь и который был [теперь] отпущен обратно императором Львом с большими дарами[705].
{282} Теодорих уже приблизился к годам юности, завершив отрочество; ему исполнилось восемнадцать лет. Пригласив некоторых из сателлитов отца и приняв к себе желающих из народа и клиентов, что составило почти шесть тысяч мужей, он с ними, без ведома отца, перешел Данубий и напал на Бабая, короля сарматов[706], который только что одержал победу над Камундом, римским полководцем, и правил с напыщенной гордостью. Настигнув его, Теодорих убил его, захватил семью с челядью и имущество и повернул с победой обратно к своему родителю. Затем напал на город Сингидун[707], который занимали эти сарматы; и, не возвратив его римлянам, подчинил его своей власти[708].
{283} Ввиду того что со временем уменьшилась добыча от грабежа * [* Tac. Germ. 14: ... per bella ef raptus.] соседних племен, возник у готов недостаток в продовольствии и одежде. Людям, которым некогда война доставляла пропитание, стала противна мирная жизнь[709]; и вот все они с громким криком приступают к королю Тиудимеру и просят его: куда ему ни вздумается, но только вести войско в поход[710]. Он же, призвав брата своего и метнув жребий, убедил его идти в Италию[711], где тогда правил император Гликерий[712], а сам как более сильный [решил] двинуться на восточную империю, как на государство более могущественное. Так и случилось.
{284} Вскоре Видимер вступил в италийские земли, но, отдав последний долг судьбе, отошел от дел человеческих; преемником он оставил одноименного с собой сына Видимера. Этого последнего император Гликерий, поднеся ему дары, направил[713] из Италии в Галлии, теснимые тогда со всех сторон разными племенами; он уверил [остроготов], что там по соседству владычествуют их родичи везеготы[714]. Что же еще? Видимер принял дары вместе с поручением от императора Гликерия, отправился в Галлии и, объединившись с родственными везеготами, образовал с ними одно целое, как было некогда[715]. Так, удерживая и Галлии, и Испании, [готы] отстаивали их ради своего господства, [следя] чтобы никто другой там не возобладал.
{285} Тиудимер же, старший брат, перешел со своими реку Сав[716], грозя сарматам[717] и римским воинам войной, если бы кто-либо из них пошел против него. Они же [действительно] боялись его и сидели тихо, тем более что им было не одолеть столь великое множество народа. Тиудимер, видя, что со всех сторон ему прибывает удача, нападает на Наисс[718], первый город в Иллирике, а сына своего {286} Теодориха, приобщив к нему комитов Астата и Инвилию, посылает через «лагерь Геркулеса»[719] к городу Ульпиане[720]. Явившись туда, они вскоре подчиняют как его, так и Стобис[721], а затем впервые делают для себя проходимыми многие недоступные местности Иллирика. В городах Фессалии – Гераклее[722] и Ларисе[723] – они сначала захватывают добычу, а потом по праву войны овладевают и ими.
Тиудимер, учитывая, конечно, как свои, так и сыновние удачи, не удовлетворился все же этим; он вышел из Наисса, оставив там только немногих для охраны, и направился к Фессалонике[724], где находился патриций Гелариан с войском, посланный туда императором[725]. {287} Когда Гелариан увидел, что Фессалоника окружается валом и что он не сможет сопротивляться их [готов] дерзости, то, отправив посольство к королю Тиудимеру и поднеся ему дары, склоняет его отказаться от разрушения города; затем, заключив союз с готами, римский военачальник уже по собственному побуждению передал им все те населенные ими города[726], а именно – Церры[727], Пеллы[728],
{288} Европу[729], Медиану[730], Петину[731], Берею[732] и еще один, именуемый Сиумом[733]. Там готы, сложив оружие и установив мир, зажили спокойно со своим королем. Немного спустя после этого король Тиудимер, захваченный роковой болезнью в городе Церрах[734], призвал к себе готов и назначил наследником власти своей сына Теодориха[735], сам же вскоре отошел от дел человеческих.
{289} Когда император Зинон услышал, что Теодорих поставлен королем своего племени[736], он воспринял это благосклонно и направил к нему пригласительное послание, повелевая явиться в столицу. Там он принял его с подобающим почетом и посадил между знатнейшими придворными. Через некоторое время, чтобы умножить почести, ему оказываемые[737], он усыновил его по оружию[738] и на государственные средства устроил ему триумф[739] в столице, а также сделал его ординарным консулом[740], что считается высшим благом и первым в мире украшением. {290} Этим он не ограничился, но во славу столь великого мужа поставил еще и конную статую[741] перед императорским дворцом.
Но вот Теодорих, состоя в союзе с империей Зинона и наслаждаясь всеми благами в столице, прослышал, что племя его, сидевшее, как мы сказали, в Иллирике[742], живет не совсем благополучно и не в полном достатке. Тогда он избрал, по испытанному обычаю своего племени: лучше трудом снискивать пропитание, чем самому в бездействии пользоваться благами от Римской империи, а людям – прозябать в жалком состоянии. Рассудив сам с собою таким образом, он сказал императору: «Хотя нам, состоящим на службе империи вашей, ни в чем нет недостатка, однако, если благочестие ваше удостоит [меня], {291} да выслушает оно благосклонно о желании сердца моего». Когда ему с обычным дружелюбием была предоставлена возможность говорить, [он сказал]: «Гесперийская сторона[743], которая недавно управлялась властью предшественников ваших, и город тот – глава и владыка мира[744] – почему носятся они, как по волнам, подчиняясь тирании короля торкилингов и рогов[745]? Пошли меня с племенем моим, и если повелишь, – и здесь освободишь себя от тяжести издержек, и там, буде с помощью господней я одержу победу, слава благочестия твоего воссияет. Полезно же, – если останусь победителем, – чтобы королевством этим, по вашему дарению[746], владел я, слуга ваш и сын[747], а не тот, неведомый вам, который готов утеснить сенат ваш тираническим игом, а часть государства [вашего] – рабством пленения. Если смогу победить, буду владеть вашим даянием, вашей благостынею; если окажусь побежденным, благочестие ваше ничего не потеряет, но даже, как мы говорили, выиграет расходы». {292} Хотя император с горечью отнесся к его уходу[748], тем не менее, услышав эти слова и не желая опечалить его, подтвердил то, чего он добивался, и отпустил, обогащенного многими дарами, поручая ему сенат и народ римский [749].
