Аристофан - Облака

Так иди же на радость! Есть воля в тебе
И отважная мысль.
Будет пускай удача с ним!
Он, не глядя на старость,
Не побоявшись плеши своей, тягостный груз новых наук
Хочет, вместить в череп седой, хочет постигнуть мудрость.
Зрители, хочу говорить с вами откровенно я,
Искренне. Свидетелем мне — мой кормилец Дионис,
Я своей победой клянусь, славой и удачею
В том, что вас считаю, друзья, за людей понятливых
И вот эту пьесу мою лучшей среди всех других.
Вам уж я однажды ее предложил. Трудней всего
Мне она досталась, и что ж? Пред толпою грубою
Незаслуженный потерпел я провал. Виной тому
Вы, толковые, знатоки! Ради вас старался я.
Все ж предать я вас не хочу, люди с пониманием.
Ведь и прежде много похвал, зрители разумные,
«Добрый» мой и «развратник» мой слышали из ваших уст.
Словно девушке, мне тогда не к лицу было рожать.
И пришлось подкинуть дитя, увидать в чужих руках.
Вы его вскормили тогда бережно и ласково.
С этих пор надежда на вас выросла в груди моей.
Как Электра, мчится сейчас к вам моя комедия,
Ждет и ищет: зрителей тех нет ли здесь понятливых?
Вмиг узнает, — только б найти, — брата кудри милые.[19]
Как пристойны нравы ее, сами поглядите вы:
Твердой кожи плотный кусок не подвешен спереди,
Длинный, толстый, с красным концом — на потеху мальчикам.
Шуток здесь над лысыми нет, и канкана тоже нет,
Здесь старик, стихи бормоча, палкой собеседника
Не колотит, чтобы прикрыть соль острот подмоченных.
Не кричат здесь «горе, беда!», с факелом не бегают.
Верит в силу песен своих и в себя комедия.
Вот и я, хоть славен везде, длинных не ращу волос.
За новинку выдав старье, надувать не стану вас.
Только с новым вымыслом к вам прихожу я каждый раз.
Не люблю другим подражать, сочинять умею сам.
Был когда-то грозен Клеон,[20] я по брюху бил его.
Но когда упал он ничком, я не тронул павшего.
Эти ж, только раз сплоховать стоило Гиперболу,[21]
Без конца несчастного бьют, да в придачу мать его.
Первым выскочил Эвполид,[22] «Мариканта» вывел он,
Подлый, подло он обокрал наших славных «Всадников»;
Пьяную старуху приплел для канкана мерзкого,
А старуху Фриних[23] давно на съедение рыбам дал.
Тут к нему Гермипп[24] подскочил, обругал Гипербола.
Подбежали прочие все, чтоб лягнуть Гипербола,
Подхватив остроты мои и мои сравнения.
Тот, кто любит шуточки их, пьес моих не смотрит пусть,
Если же находки мои вам теперь понравятся,
Прослывете вы навсегда судьями разумными.

В небе высоком грозного
Зевса, богов властителя,
В хор наш зовем мы первым.

С ним и тебя, трезубца царь,
Бог-великан,
Синего моря и земли
Яростный колебатель!
Славного кличем родителя нашего,
Вечный Эфир, тебя, жизнь сохраняющий в мире!
С ним и тебя, пламенный бог,
В белых лучах мчащий коней
Над простором земли! Велик
Меж богов ты и смертных.

Рассудительные люди, нас послушайте теперь!
На тяжелую обиду мы пожалуемся вам.
Больше всех богов бессмертных мы лелеем город ваш,
Вы ж из всех богов бессмертных нам не молитесь одним,
Сторожам своим надежным. Если сдуру вы поход
Затеваете, грохочем мы и посылаем дождь.
А когда вы Пафлагонца,[25] ненавистного богам,
Вдруг избрали полководцем, грозно брови мы свели,
Напугали вас, из тучи с громом молнии неслись,
И Селена[26] путь привычный позабыла, свой фонарь
Спрятал Гелиос, исчезнув с небосклона и грозя,
Что светить не станет, если будет властвовать Клеон,
Все же вы его избрали: легкомыслие давно
В этом городе в почете; не впервые божествам
Вашу глупость и беспечность вам на пользу обращать.
А что это справедливо, мы докажем без труда.
Если вы Клеона-вора в лихоимстве, в грабеже
Обличите[27] и в колодки закуете наглеца,
Все былое вам простится, позабудутся грехи,
Обернется все на благо, счастлив город будет вновь.

Феб-господин, приди и ты,
Делоса царь, владыка круч
Высокогорных Кинфа![28]
Ты, что в Эфесе,[29] в золотом
Доме живешь,
Горняя, с нам? будь! Тебе
Девы лидийцев служат.
С нами будь, наша родная владычица,
Горододержица, с грозной Эгидой, Афина!
Ты, что хранишь горный Парнас,
В блеске приди смольных костров,
О Дионис, веселый бог,
Вождь вакханок дельфийских!

К вам идти мы собирались, да Селена на пути
Повстречалась нам и вот что вам велела передать:
Шлет привет она Афинам и союзникам Афин;
Но на вас она сердита: вы обидели ее,[30]
Хоть не на словах, на деле помогает вам она.
Мало ль драхм вам каждый месяц сберегает лунный свет?
Из дому идя под вечер, говорите вы не зря:
«Раб, не трать на факел денег! Светит месяц в вышине».
И других услуг немало вам оказывает. Вы ж
Надлежащих дней не чтите, повернули все вверх дном.
И грозят Селене боги, — жалуется нам она,
Всякий раз, когда вернутся, не дождавшись жертв, домой.
Счет они ведут привычный срокам праздников своих.
Вы же в дни для жертв и песен занимаетесь судом.
А случается, что в сроки наших божеских постов,
В день кончины Сарпедона, в Мемнона[31] печальный день
Вы приносите нам жертвы и смеетесь. Вот за то
Гипербол, когда священным нынче избран был послом,
Потерял по воле божьей свой венок. Пусть знает впредь,
Что луна определяет назначенье разных дней.

Клянусь Хаосом, Испареньем, Воздухом,
Глупца такого я еще не видывал,
Такого простофили безголового:
Зубря несчастных рассуждений несколько,
Все позабыл он, не успевши вызубрить.
Сейчас сюда его из дома вызову.
Эй, Стрепсиад, иди и выноси постель!

Ой, не могу! Клопы не отпускают. Ой!

Неси скорей и будь прилежен.

Вот принес.

С чего же мы приступим к изучению
Тех тайн, которых раньше ты совсем не знал?
С размеров, с диалогов иль с ладов, — скажи?

По мне, начнем с размеров. Вот недавно лишь
Надул меня торговец на две меры ржи.

Не в этом дело; отвечай, какой размер,
Трехмерный иль четырехмерный, любишь ты,

Я — четверик. Четыре меры полные.

Болтаешь вздор.

Побиться об заклад готов.
В четверике четыре меры. Кончено!

Вот наказанье! Груб ты и невежествен!
Ладами мы займемся, их усвой сперва!

А как же я ладами заработаю?

Научишься изяществу в общении.
Лады сумеешь различать: военный лад,
И плясовой, и конный, и на пальчиках.

На пальчиках?

Ну да.

Отлично знаю.

Ну!

Вот — пальчик. Этот лад давно я выучил.
Давным-давно, еще мальчишкой маленьким.

Мужик, невежда!

Бросим это, миленький!
Таким вещам учиться не хочу!

Чему ж?

Скорее кривде, кривде научи меня!

Сперва другому научиться должен ты.
Кто из животных мужеского пола? А?

Кто мужеского? Знаю, не сошел с ума.
Козел, кобель, жеребчик, хряк, баран, ну, дрозд.

Вот видишь, вздор несешь ты. Ведь и самочку,
Как и самца, дроздом ты называть привык.

А как же нужно?

Как? Да уж по-разному.

Но, Посейдон свидетель, как же иначе?

«Дроздыня» — самка, а самец — «дрозделезень».

Дроздыня? Превосходно. Испареньями
Клянусь, за это лишь одно учение
Тебе мукой наполню я корзину.

Стой!
Ты говоришь «корзина» рода женского.
Не крепче ль по-мужски сказать: «корзан»?

Корзан?
Но почему ж «корзан»?

Ну, как «дроздан». А то,
Как «Клеоним».

Как Клеоним? При чем это?

Дроздан, корзан и Клеоним — все родственно.

Ну нет, корзины мало для Клеóнима.
В корыте, в бочке месит он жратву себе.
Но как же говорить теперь мне!

Сказано.
Корзан — дроздан. Корзина и дроздыня. Вот!

Корзан — дроздыня.

Будет это правильно.

Корзина, Клеонима — рода женского.

Теперь об именах закончим собственных.
Мужские имена пройдем и женские.

Да знаю я про женские.

Тогда скажи.

Филинна, Клитагора, ну — Деметрия.

Теперь мужские назови мне.

Сотни их.
Вот: Филоксен, Милесия, Аминия.

Да это ж не мужские имена совсем.

Как не мужские? Что ты!

Да, конечно, так.
Ну, как ты скажешь, чтоб пришел Аминия.

«Сюда, сюда», — я позову Аминию.

Вот видишь, кличешь женщину, Аминию.

И верно: трус он, потому и женщина.
Тому, что всем известно, не учи меня.

Так ляг сюда и растянись!

Зачем это?

В природу погружайся самого себя.

Не здесь, прошу, не на топчане, миленький,
Уж на земле я лучше погружусь.

Нет, нет!
Нельзя иначе!

Горе мне! Несчастный я!
Клопам сегодня уплачу я пошлину.