Из величайшего исторического произведения поздней античности до нас дошли только последние 18 книг, с 14 по 31, где описываются события 353—378 гг. Заканчивается оно описанием несчастной для римлян битвы при Адрианополе и гибели императора Валента. По свидетельству автора, свое описание римской истории он начинает с восшествия на престол императора Нервы, т. е. с 96 г. Таким образом, предшествующие 353 году 250 лет Аммиан должен был вместить всего в 13 книг. Возможно, данному сочинению предшествовало другое, в котором излагались события до воцарения Констанция. Впрочем, это только гипотеза, и никаких достоверных данных о том сочинении нет.
Итак, Марцеллин начинает свое изложение с 96 г. Напомним, что именно этим годом и, точнее, описанием гибели Домициана заканчивает свои «Анналы» и «Историю» Тацит, последовательно изложивший события, начиная со смерти Августа в 14 г. Аммиан в ходе своего повествования ни разу не ссылается на Тацита как своего предшественника, однако его зависимость от того достаточно очевидна – и дело тут прежде всего в самом принципе анналистического изложения истории, в концепции исторического повествования. Таким образом, можно представить себе Марцеллина прежде всего как продолжателя дела Тацита.
Однако язык и стиль книги радикально отличаются от прозрачной классической латыни последнего. Хотя, безусловно, латынь Марцеллина хороша, она несет на себе явный отпечаток родного языка автора – греческого. Стиль изложения отличается искусственностью и манерностью, мы можем найти в нем множество явных и скрытых заимствований из других писателей. Но все это {19} не принижает достоинств книги как литературного произведения – она все равно отличается целостностью и красотой.
Произведение Марцеллина важно и как исторический источник. Сведения здесь тщательно подобраны, проверены, и на них вполне можно полагаться. Невзирая на любовь к анекдотам, автор, однако, не злоупотребляет ими, но пользуется всегда к месту, не нарушая стройности изложения. Более того, исторические данные тщательно проанализированы, и им дана достаточно точная и адекватная оценка, что не может не вызвать симпатию у читателей. Во всяком случае, если сравнивать труд нашего историка с другим, безусловно, примечательным историческим произведением примерно того же времени – так называемые «Scriptores historiae Augustae» (SHA) «Писатели истории Августов», то нетрудно по достоинству оценить работу Марцеллина.
Аммиан Марцеллин, несомненно, был выдающимся человеком. Сам тот факт, что он, представитель знатного греческого рода, а отнюдь не варвар-наемник, выбрал карьеру простого солдата, свидетельствует о неординарности его личности, о том, что он не пожелал следовать духу времени и наслаждаться, пока это возможно, спокойной жизнью. Подтверждением его несомненных дарований может служить и владение латынью, которая была мало распространена среди гражданского населения на Востоке. Конечно, можно сослаться на службу в армии, где будущий историк вполне мог освоить язык – но разве в его сочинении мы можем найти хоть один след «командирской речи»? Нет, язык Марцеллина – это плод длительной и кропотливой работы над собой.
Аммиан не только грек по рождению – он и чувствует себя вполне эллином, язычником. Он неоднократно пишет «мы», подразумевая под этим «мы, греки», особенно часто при изложении тех или иных религиозных положений или объяснении значений слов. Историк несомненно глубоко образованный человек, причем не только и не столько благодаря традиционному воспитанию, сколько в силу своей яркой индивидуальности. Он убежденный язычник, более того, поклонник неоплатонизма и герметизма и в то же время невероятно терпим в религиозных вопросах – как будто в противовес христианам, на глазах у него выясняющим вопросы церковной догматики в уличных драках.
В книге Марцеллина множество героев, и одними, такими как Урзицин и Юлиан, он восхищается, а других презирает, но отличает его прежде всего непредвзятость, причем подчеркнутая, словно продиктованная нежеланием цивилизованного человека следовать оценкам, даваемым варварами. В этом смысле героем его повествования является не какая-то отдельная личность, но Империя в целом. Империя как сплав римской организации и греческой ду-{20}ховности, Империя, которая давала место и защиту всякому человеку. Империя, которая на глазах у историка уходила в небытие...
Л.. Ю. Лукомский{21}
(годы 353—354)
1. Свирепость Цезаря Галла.
2. Набеги исаврийцев.
3. Неудавшийся замысел персов.
4. Вторжения сарацин и их нравы.
5. Казни приверженцев Магненция.
6. Пороки сената и народа Рима.
7. Жестокость и свирепость Цезаря Галла.
8. Описание провинций Востока.
9. О Цезаре Констанции Галле.
10. Август Констанций дарует мир аламаннам по их просьбе.
11. Август Констанций вызывает Цезаря Констанция Галла и карает его смертью. {25}
1. Окончился трудный поход12; успокоилось напряжение партий, надломленных разнообразными опасностями и трудами. Но не успел еще смолкнуть звук боевых труб, не разошлись еще по зимним квартирам солдаты, а государство было вновь потрясено другими волнениями, которые воздвигла жестокая судьба в виде множества тяжких злодеяний Цезаря Галла. 3Вознесенный в расцвете юности неожиданным скачком из пучины бедствий до высоты власти, он превышал предоставленные ему полномочия и во всех своих действиях проявлял невероятную жестокость. Родство с императорской фамилией и принадлежность к роду Констанция возбуждали его надменность, и, будь он сильнее, то мог бы, казалось, отважиться на враждебные действия против виновника своего благополучия. 2. Его свирепости содействовала в значительной степени супруга, чрезмерно гордившаяся тем, что она сестра императора. Раньше по воле своего отца, императора Константина, она была замужем за царем Ганнибалианом, сыном его брата.4Мегера в человеческом облике, она постоянно поощряла бешенство Галла, будучи не менее жадной до человеческой крови, чем ее супруг. Приобретя с течением времени опытность в злодеяниях, супруги выведывали ложные, входившие в их расчеты, слухи через действовавших тайно коварных собирателей сплетен, которые имеют дурную привычку прибавлять легкомысленные измышления к тому, что им удалось узнать. На основании такого рода материала супруги стали возбуждать против ни в чем не повинных людей клеветнические обвинения в стремлении к верховной власти и в колдовстве. 3. Возмутительное убийство Клемация, одного знатного алек-{26}сандрийца, выдалось из ряда злодеяний менее значительных и по своей жестокости вышло далеко за пределы обычных преступлений. Теща Клемация, влюбленная в него до безумия, когда ей не удалось склонить его к связи с собой, проникла, как рассказывали, во дворец через потайную дверь и, поднеся царице драгоценное ожерелье, добилась того, что к Гонорату, тогдашнему комиту Востока, 5был послан для исполнения смертный приговор, и ни в чем не повинный Клемаций был убит, не успев и рта раскрыть, чтобы сказать хоть слово в свою защиту.
4. После этого гнусного злодеяния, которое заключало в себе опастность для других, предоставлен был словно полный простор жестокости, и несколько человек было осуждено на основании совершенно призрачных подозрений. Одни из них были казнены, другие наказаны конфискацией имущества. Эти последние изгонялись из своих домов на улицу, на долю их оставались только жалобы и слезы, и жили они на добровольные подаяния других. Когда основанное на законе и справедливости правление заменилось кровавым произволом, стали приходить в запустение богатые и знатные дома. 5. В этой громаде злодейств не искали даже обвинителей, хотя бы подставных, чтобы пусть для вида, предъявлять обвинения, согласно определениям закона, как иногда это делали жестокие государи6; но что решал в каждом данном случае свирепый Цезарь, то немедленно приводилось в исполнение, словно для этого было решение, строго и обдуманно согласованное с законом. 6. Было придумано еще следующее. Никому не известные люди, не вызывавшие ни в ком опасения из-за своего ничтожества, были направлены по всем концам Антиохии для собирания слухов и сообщения о них. Мимоходом и незаметно они появлялись в кружках людей с положением, проникали в дома богачей в одежде бедных просителей и все, что им удавалось узнать или тайком прослышать, доносили во дворец, имея доступ с заднего крыльца. Проявляя единодушное между собою согласие, они кое-что присочиняли, а то, что узнавали, преувеличивали в дурную сторону, причем однако умалчивали о похвалах Цезарю, которые у многих, вопреки их мыслям, исторгал страх пред грозившими бедствиями. 7. Случалось иной раз так, что если отец семейства во внутренних покоях дома говорил что-нибудь на ухо своей жене, причем не было никого из домашней прислуги, то на следующий же день об том узнавал Цезарь, словно получал откровения от Амфиарая или Марция, 7некогда знаменитых прорицателей. Стали бояться даже стен, единственных свидетелей чего-либо тайного. 8. Упорное стремление выведывать тайны все росло благодаря поощрению со стороны царицы, толкавшей своего мужа в пропасть; а ей следовало бы, по свойственной женской природе мягкости, вернуть его по-{27}лезным советом на путь правды и гуманности, как поступала некогда супруга Максимина, 8памятного своею жестокостью государя, о чем я рассказывал при изложении истории Гордианов. 9
