Когда Дорион кончил свой рассказ, Хрисипп сказал: «Твой брат больше никогда не сможет получить ссуду ни у одного ростовщика Греции. Об этом я позабочусь. Но в Афинах у него имущества не больше чем на обол. Он все распродал перед отъездом, чтобы получить три тысячи драхм. Ты поручитель. Свой долг я взыщу с тебя».
Стратон понимал, что, если дело дойдет до суда, по судебному приговору все его имущество будет продано с торгов полетами — должностными лицами, ведавшими продажей имущества осужденных.
По афинским законам, прежде чем подать жалобу, сам обвинитель должен вызвать обвиняемого на суд. Но вызвать нужно обязательно вне дома, так как дом афинского гражданина — его неприкосновенное убежище.
Долгие дни Стратон отсиживался, не выходя на улицу и выслушивая бесконечные упреки Клеи. Но суды по торговым делам заседают с осени и до весны — до начала новой навигации. Столько времени дома высидеть невозможно. А Хрисипп устроил настоящую осаду. Он поджидал Стратона со свидетелями всюду и наконец поймал его. Попытки кончить дело миром — Стратон предлагал ему тысячу драхм — ни к чему не привели.
Ростовщик подал жалобу особым чиновникам — фесмофетам. Эти шесть архонтов-фесмофетов должны рассмотреть дело, собрать все документы и свидетельства. Через 30 дней дело, как обычно, слушается в народном суде — гелиэе. Стратона будут судить несколько сот присяжных из 6000, избранных народом. Представителем фесмофетов будет один из разбиравших дело на предварительном следствии. Какой именно? Не все ли равно. Ведь у Хрисиппа много свидетелей, которые докажут, что Эратосфен нарушил сделку, заключенную при его, Стратоне, поручительстве. Правда, один из свидетелей самой сделки, Конон, в прошлом месяце внезапно умер. Но жив Гиблесий. А главное — существует договор, на котором стоит подпись Стратона. Правда, Стратон слышал о том, что Хрисипп не представил судьям договор для снятия копии. В этом было что-то странное. Но все равно договор существует. А стало быть, надежды для Стратона нет.
В суд ему не хотелось идти, но жена выпроводила его из дома. Когда Стратон пришел, на деревянных скамьях за перегородкой уже сидели присяжные — гелиасты. Каждый из них при входе получил свинцовый жетон. После заседания, при выходе, в обмен на этот жетон он получит 3 обола. В Афинах судьи получали плату за участие в заседаниях суда. На возвышенном месте сидел архонт-фесмофет, а около него — секретарь. Тут же стоял большой глиняный сосуд, в котором до суда хранились запечатанными свидетельские показания и документы, относящиеся к делу. На суд собралось много народу, чтобы узнать, чем кончится это дело.
Стратон занял место, предназначенное для обвиняемого. Хрисипп тоже сел на отведенную ему скамью. По знаку председателя присутствующие стали молиться о том, чтобы с помощью богов все было решено хорошо и справедливо. После молитвы встал секретарь и громко вызвал истца — метека Хрисиппа и ответчика — Стратона, сына Стратона.
Стратон слушал невнимательно. Проиграет он наверняка. Скорее бы все кончилось.
Слово было предоставлено истцу. Хрисипп, красный и потный, взошел на особое возвышение и начал речь, составленную для него знаменитым оратором.
Хрисипп рассказал о том, что прежде сам был купцом, плавал по морю и подвергал свою жизнь опасности, но вот уже семь лет, как он зарабатывал себе на жизнь морскими ссудами — давал деньги купцам для морской торговли.
Затем Хрисипп перешел к обвинению: «Я расскажу, судьи, о случившемся по порядку. Мой должник, Эратосфен, пришел ко мне вот с этим Стратоном». При каждом упоминании его имени Стратон слегка вздрагивал. Он тоскливо думал о том, что Хрисипп может добиться, чтобы до оплаты долга его посадили в тюрьму.
По просьбе Хрисиппа секретарь вынул из сосуда и громко прочел свидетельство Гиблесия. В толпе слушателей начался неясный гул. Но Хрисипп продолжал свою речь еще увереннее. Он рассказал о нарушении договора, и секретарь прочел свидетельские показания одиннадцати пассажиров о злодеянии Эратосфена. В толпе раздались крики: «Погубить корабль — это не шутка! Проклятый мальчишка!»
Хрисипп ободрился, он чувствовал, что завоевал симпатию присутствующих. А для него — метека — это нелегко. Голос его звучал громко и уверенно: «Не забывайте, судьи, что теперь, решая эту тяжбу, вы решаете дела своего рынка. Ведь без ссуд ни один торговый корабль не выйдет из гавани. Если вы накажете тех, кто нарушает договоры о морских ссудах, то ростовщики охотно будут ссужать свои деньги и рынок ваш будет процветать».
Что и говорить, речь была составлена мастерски. Толпа шумно одобряла ее. Но тут, к общему удивлению, поднялся председатель. «Хрисипп, — сказал он, — ты говоришь нам о договоре, в котором Стратон записан как поручитель. Но на предварительном следствии ты не дал нам для снятия копии ни договора, ни свою книгу, в которую ты записываешь все о ссудах. Ты опираешься только на свидетельство Гиблесия. Что же с твоим договором?» Как сразу изменился Хрисипп! Он побледнел, и голос его задрожал так, что ответ был едва слышен: «Договор и книга, в которой я записал ссуду, украдены».
Украдены! Стратон почувствовал, что плечи его распрямились. Договора нет! Он спасен! Едва дождавшись слов: «Выслушаем ответчика», Стратон почти побежал к возвышению, откуда, еле волоча ноги, сходил Хрисипп.
— О судьи, — голос Стратона креп с каждым словом, — вы слышали здесь, как этот метек поносил афинского гражданина? Он говорит, что я был вписан поручителем в его договор с Эратосфеном. Но где же сам договор? Потребуйте его. Для чего люди заключают договоры и скрепляют их печатью? Для того, чтобы, если возникает какое-нибудь недоразумение, обратиться к записанному и представить доказательства своей правоты. Он говорит, что я был поручителем? Из чего это следует? Из договора? Так неси его сюда, Хрисипп, не мешкай! Ты молчишь? Ты сказал, что договор украден? Но послушайте дальше, о судьи. О моем поручительстве свидетельствовал Гиблесий. Но вы же слышали, судьи, как говорили свидетели, что этот Гиблесий злоумышлял вместе с моим братом потопить корабль. Здесь же, в Афинах, он отказывался быть свидетелем на суде. И лишь когда ему пригрозили штрафом за уклонение от показаний, он пришел к фесмофетам. Свидетельствовал Гиблесий, который сам занял деньги под корабль и лишился его, потому что не выполнил договора!
После этого Стратон набросился на самого Хрисиппа: «Он говорил о своих заслугах перед городом? А сказал ли он, сколько нажил, живя здесь, в Афинах, и пользуясь нашим рынком?» Стратон упомянул и о своих заслугах во время Священной войны: «С каких пор заслуги воина ценятся ниже заслуг ростовщика?»
С поднятой головой Стратон прошел на свое место. Он ликовал. Афинские судьи, конечно, оправдают его, афинского гражданина. Он покажет жене на что способен.
Председатель объявил о начале голосования, и судьи, обсуждая процесс, направились к урнам. Каждый из них должен был бросить один камешек: белый — в металлическую урну или черный — в деревянную. Если окажется, что белых камешков больше — Стратон оправдан, если черных — виновен.
Когда все судьи проголосовали, урны опрокинули на мраморный стол. Председатель подсчитал камешки и поднялся, чтобы объявить о результатах голосования. В напряженной тишине прозвучали слова председателя: «Стратон, сын Стратона, невиновен».
У Стратона мелькнула мысль, что оправдания он добился нечестным путем. Но тут же он утешил себя тем, что под суд он попал тоже несправедливо. В его беде был виноват Эратосфен.
Не поверь он брату, ему не пришлось бы лгать и обманывать.
Домой Стратон летел как на крыльях. Он вбежал в небольшой внутренний дворик. Клея сидела у жертвенника Зевсу. Она молилась об исходе дела.
«Я выиграл, Клея, выиграл! С этим процессом покончено. Но ты послушай!» — Стратону хотелось рассказать, как ловко он вывернулся. Но что это? Лицо жены было сурово. Она открыла двери одной из комнат. Оттуда вышли двое. Что это за люди? На них такие лохмотья, которые стыдно надеть и рабу. Один из них крив. Вытекший глаз как будто подмигивает и придает физиономии отвратительное выражение. У второго нос свернут на сторону, словно вынюхивает что-то, голову он держит набок. У обоих испитые лица. Стратон остолбенело глядел на них.
