Склонить верхушку италийского общества на свою сторону заставляли Теодериха и те трудности, справиться с которыми он или его преемники могли бы лишь при условии единения с администрацией страны и крупными землевладельцами и рабовладельцами. Даже в скудных свидетельствах источников, которыми располагают современные историки, заметны признаки непрекращавшейся классовой борьбы в остроготской Италии[108]. Частичные проявления недовольства колонов и рабов, их нападения на поместья, поджоги и расхищение имущества были, несомненно, обычны, но иногда разгорались и общие восстания (seditiones) как в провинциях, так и в городах. Для борьбы с этим упорным народным сопротивлением нужно было соединить силы остроготских королей и италийского имущего класса. Последний же требовалось всеми способами привлечь к прочному союзу с остроготами, к естественному, как казалось Теодериху, подчинению Амалам. Одним из способов достижения этой цели была особая политическая «пропаганда» в виде сочинения, вышедшего из-под пера одного из высших сановников государства, магистра officiorum и патриция Кассиодора, и посвященного официальной истории готов, издревле будто бы сплетенной со знаменитой историей римлян. Книга Кассиодора писалась и для укрепления национального сознания остроготов, и для убеждения италийцев в необходимости быть заодно с варварами, государство которых – как должно было внушить сочинение Кассиодора – ничуть не хуже и ничуть не слабее империи. Книга Кассиодора должна была способствовать противопоставлению остроготского королевства империи и отрыву Италии от последней.
Стремление Теодериха опереться именно на италийскую земельную и чиновную аристократию, на Рим с его папским престолом и на римский сенат ярко отражено в обращении Аталариха в 533 г. к членам знаменитой коллегии. «Обратите внимание (взвесьте, оцените – „perpendite!“), – сказал король, говоря о заслугах автора „Истории готов“, – какая любовь к вам (римлянам) заложена в этой его (Кассиодора) похвале нам (готам) – „quantum vos in nostra laude dilexerit“: ведь он показал, что племя вашего повелителя удивительно своей древностью, и вами, издавна благородными еще со времен предков, и теперь повелевает древний королевский род»[109].
Замыслом представить династию Амалов и окружающих их готов достойными повелителями римлян, стремлением склонить на свою сторону, приблизить к себе римский сенат как собрание представителей всей италийской аристократии, окраской всего сочинения как трактата, подготовляющего укрепление власти остроготов в Италии, и определялась цель предложенного Кассиодору и выполненного им задания. Его труд должен был, возвысив варваров до уровня римлян, подготовить дальнейшее преобладание варваров над римлянами.
Подобная тенденция не только не годилась для времени, когда Иордану пришлось писать сочинение, но она была бы тогда бесполезной и даже опасной. Уже не требовалось отстаивать равенство готов и италийцев с тем, чтобы оправдать подчинение вторых первым, но было необходимо, с точки зрения италийской и части готской знати, преклониться перед императором, вероятным победителем, и отмежеваться от тех остроготов, которые еще боролись под предводительством Тотилы. Поэтому труд Кассиодора, в котором за остроготами признавалось господствующее положение в Италии, надо было устранить. Лучше всего этого можно было достичь путем спешной замены его компиляцией, близкой по содержанию, но проникнутой другим замысломи сведенной к иному заключению. Такая неотложная и, в сущности, нелегкая задача и была поручена Иордану.
В результате этого труд Кассиодора, уже знакомый определенному кругу читателей, как бы сохранялся в новом труде Иордана (полностью воспроизводилось Кассиодорово возвеличение готов с их искусственно разукрашенным прошлым), но имел другую тенденцию. Она не только обратилась в византийско-верноподданническую – что было нужно ввиду приближавшейся победы Юстиниана в Италии, – но и удачно маскировала ставшую неуместной политическую направленность труда Кассиодора[110]. В силу этих соображений допустимо предполагать, что Касталий, побудивший Иордана составить «Getica», выражал желание самого Кассиодора и близких ему общественных кругов. Во всяком случае книга Кассиодора в ее первоначальной редакции ко времени перелома в ходе войны в Италии в 550—551 гг. устарела, а впоследствии, по-видимому, была уничтожена.
За четверть века, прошедшую после смерти Теодериха, изменились, вернее, сильно обострились политические отношения в остроготском государстве. К моменту, когда Иордан написал «Getica», резко определились зародившиеся еще при Теодерихе «партии».
Первый остроготский король и его правительство обеспечили преобладающее положение итало-готскому дуализму (правда, он мог быть и был только внешним). Кассиодор, хотя и принадлежал к провинциальной италийской знати, был одним из наиболее выдающихся его сторонников и идеологов; для укрепления союза готов с италийцами (а в этом союзе подразумевалось, по крайней мере готами, нарастание готского влияния и все больший отход от Восточной Римской империи) он написал «Историю готов». Однако, это политическое мировоззрение в неустроенном и еще не спаянном обществе остроготского государства не могло быть прочным и длительным. Уже в правлении Теодериха наметились два крайних крыла: условно их можно назвать «итало-византийским» («партия» Альбина, Боэция и Симмаха) и «ультраготским» (его к концу жизни, после казни Боэция, придерживался, собственно, сам король). Хотя в 533 г. перед римским сенатором восхвалялось сочинение Кассиодора, но король (вернее, его готское окружение) уже видел в этом труде идеалы того направления, которое выше названо «ультраготским». Трудно думать, что Кассиодор, «vir clarissimus» и «illustrissimus», патриций, мог всецело примкнуть к нему, хотя он и был до 537 г. префектом претория, высшим сановником в остроготском правительстве. Вероятнее всего, что он с чрезвычайной осторожностью лавировал между приверженцами «ультраготского» и «итало-византийского» течений, втайне склоняясь ко второму. При Аталарихе оба течения резко противостояли одно другому, обе «партии» определились с полной отчетливостью. Амаласвинта не восприняла идеалов своего отца. Уступив сына представителям «ультраготского» направления[111], она вела с ними ожесточенную борьбу. Наследница Амалов симпатизировала только римлянам и преследовала несогласных с ней готов. «Партию» ультраготов возглавляли три родовитых готских военачальника, не названные Прокопием по именам. Считая их своими злейшими врагами, Амаласвинта добилась их удаления из Равенны, а затем и уничтожения. Прокопий говорит о заговоре (στάσις)[112] этих готских военачальников против Амаласвинты и о том, что она, дочь Теодериха, была ненавистна (προσκεκρουκυία) самым знатным готам[113]; опасаясь за свою жизнь, она задумала отдать Италию Юстиниану[114]. В полном смысле слова «византийская» (и «гото-византийская», и «итало-византийская») «партия» существовала в остроготском королевстве в ярко выраженной форме еще до 535 г., до того момента, когда Амаласвинта была убита по приказанию своего мужа Теодахада. Сторонники Амаласвинты – а к ним принадлежали все италийцы и часть готов – были глубоко потрясены ее смертью: они потеряли в лице королевы вождя их «партии»[115]. Преобладающее влияние перешло к «ультраготам», не признававшим подчинения императору. Их представителями были Витигес, еще связанный с династией Амалов через брак с Матасвинтой (внучкой Теодериха), Ильдибад (540—541) и наиболее выдающийся из последних остроготских правителей Бадвила-Тотила (541—552). Борьба с империей была очень тяжела для готов, и потому их вожди, хотя и стремились вернуть своему народу власть над всей Италией[116], но, не рискуя прибегать к решительным мерам, пробовали склонить императора к переговорам[117]. Еще до 540 г. Витигес выдвинул предложение, чтобы византийцы заняли Италию южнее реки По, а остроготы распоряжались лишь областями севернее этой реки[118], где главными их центрами были города Тицин (Ticinum, Τικινόν, иначе – Павия) и Верона. Отсюда, с левобережья По, остроготы и вели войну (в ее последний период)[119].
Общее положение в последний период войны, соотношение сил и наличие двух направлений в политических взглядах и действиях готов и италийцев определили замысел, которым должен был руководствоваться Иордан при составлении «Getica». Естественно, что политическая установка Иордана в 551 г. была иной, чем Кассиодора в 526—527 гг., когда он приступил к своему сочинению.
Политическая направленность Иордана выражена в последних фразах «Getica» и сквозит в конце «Romana». Автор представил племя готов как весьма древнее и прославленное, но он признавал, что в его время высшая слава и господство над всеми племенами принадлежали только императору. Иордан подчеркивает, что, воздав хвалу готам и роду Амалов, он – и в этом главное – признает, что еще большей хвалы достойны Юстиниан и его военачальник Велисарий: «сам достойный хвалы, род этот („haec laudanda progenies“) уступил достохвальнейшему государю („laudabiliori principi cessit“), покорился сильнейшему вождю». В этих словах – преклонение перед империей, пренебрежение былой фактической независимостью своего государства; хотя оно названо famosum regnum, хотя готы – fortissima gens, тем не менее их «покорил победитель всяческих племен („victor gentium divesarum“), Юстиниан император».
