назван тигр (
särdüla — 4.10), несколько раз упомянуты змеи. Наконец, еще одно употребительное клише — вьющиеся вокруг цветов пчелы, названия которых также чередуются
(madhupa — 1.37; 5.4; 20; 11.19;
madhukara — 1.28; 7.25;
ali — 1.29; 12.18;
bhrnga — 1.8; 2.20;
bhramara — 3.5; 12.20;
silimukha — 1.31;
madhuvrata — 2.1;
indindira — 9.11).
Бытовые реалии «Гитаговинды» связаны по большей части с убранством героев — их одеждой и украшениями. Таковы, помимо более общих упоминаний, накидка, пояс, гирлянда, обруч с павлиньим хвостом, диадема, серьги, браслеты, кольца на ногах и другие драгоценные украшения. Названы различные благовония, ароматические и красящие средства: мускус (mrgamada — 1.30; 7.22; 24; 12.17; 21; kurangamada— 4.6; kasturikâ — 11.11), сандал (candana—1.39j 2.6; 4.1; 21; 7.1; 39; 12.17; malayaja — 3.11; 4.12; 11.29; srïkhandacarca — 9.10), шафран (kasmïra — 1.26; 11.12), киноварь (sindura — 4.23; 11.35), глазная мазь коллирий (anjana — 11.11; 12.18; kajjala — 8.3; 12.18), лак (alakta[ka] — 8.5; 10; 10.7; yavaka — 7.27).
В центре внимания автора — любовь Кришны и Радхи. Джаядева сам называет свою поэму «чередой сладких и нежных слов любви» (1.3), и естественно, что наиболее полно здесь представлена сфера любовных отношений. Отдельные сцены, несмотря на возможность чисто культовой интерпретации, носят вполне светский характер, представляя собой оригинальную и интересную параллель к другим аналогичным памятникам древнеиндийской литературы и соответствующим нормативным трактатам. Недаром в заключительных строфах поэма названа источником суждений о любовной страсти (srngâravivekatattva — 12.26; ср. srngärasaram — 12.28 [88]). Повествование охватывает самые различные стадии любовного чувства, характеристике которых посвящены буквально все стихи, начиная с III песни (1.27). Здесь детально описываются тоска Радхи (1.27; 2.10; 20), игры Кришны с пастушками (1.28 и сл.; 39 и сл.; 2.2 и сл.), раскаянье Кришны (3.1 и сл.), новые переживания влюбленной Радхи (4.2 и сл., 11 и сл.), тоска Кришны (5.2 и сл.), готовность Радхи к свиданию (6.2 и сл.), ее ночные сетования (7.2 и сл.), картины измен Кришны, рисуемые ее ревнивым воображением (7.31 и сл.), ее гнев на Кришну (8.1 и сл.), мольбы Кришны о прощении (10.1 и сл.), его упоение любовью и старания Радхи преодолеть стыд (11.24 и сл., 32 и сл., 12.2 и сл.), радость любовного соединения (12.10 и сл.). Характерны перечни любовных эмоций Радхи, возрастающих по своей интенсивности и завершающихся потерей сознания (4.19; 11.10, ср. также 4.7), — их можно сопоставить с традиционной в санскритской литературе (К 40.5; ср. «25 рассказов веталы», ред. Шивадасы, 16) десятичленной градацией. Для поэмы, как и для других памятников санскрита, характерно понятие «любовной игры» (lila, krida) [89], непременный спутник этой игры — музыка, пение, танцы. В этой связи упомянуты, в частности, мотив pancama, пастушеский танец (rasa— 1.44; 49; 2.2 и сл.), игра на свирели (vamsa— 1.44; 2.2; 19; 3.16; 8.11; venu — 5.9). Неизменные аксессуары любовных переживаний — в соответствии с канонами индийской поэтики — кукование кокил (ср. 1.28; 37; 11.4; 20; 11.7), жужжание пчел (1.29; 31; 5.4; 11.19), дуновение весеннего ветра (1.28; 2.20; 5.2; 7.39; 41; 9.2), аромат цветов (1.30; 33; 36 и др.). По ходу действия изображаются характерные детали любовного этикета, также во многом соответствующие предписаниям эротологических трактатов. Таково прежде всего участие здесь подруги Радхи в качестве посредницы (ср. 7.30 — dûti; см. К, гл. 5.47 и др.). Попеременно обращаясь к любящим, выслушивая их излияния и служа между ними связующим звеном, она то рассказывает Кришне о состоянии Радхи (4.1 и сл.; 6.1 и сл.), то возвращается к ней, убеждая ее идти к возлюбленному и не гневаться на него (5.1 и сл.; /9.1 и сл.; 11.1 и сл.; 13 и сл.). В этой связи развита и тема Любовной ссоры (ср. К 22) [90], а также характерное не только для индийской (ср. К 15—16.1), но и для других литератур (наир., у Овидия в «Науке любви» 1.36; III. 1 и сл. и «Любовных элегиях» 1.7; 9; у Лукиана в «Осле» 9—10 и т.д.) уподобление любви сражению (ср. 7.13; 11.7; 12.10; 12). Характерен мотив украшения любовного ложа (4.4; 5.10; 16). Многочисленные аналогии вызывают и отдельные детали поведения любящих при сближении — кокетливые взгляды Радхи (2.19; 3.12; 13; 15 — ср. К 27) и Кришны (1.41; 3.16), объятия (1.45; 47; 2.5; 6; 13; 3.8; 5.12 и сл.; 18; 10.3; 11; 12.5; 6.11 — К 8), поцелуи (1.42; 45; 2.4; 13; 16; 4.23; 5.18; 7.15; 22; 8.3; 10.2 и сл.; 12.15— К 9), восклицания (kujita — 2.15; 7.17; sitkara — 4.19; 6.10; 12.15 — К 15—16), царапины (2.15; 5.18; 8.4; 10.3; 12.11; 13 — К 10), укусы (8.6; 10.3; И; 12.11; 13 — К II) [91]. Описываются все перипетии свидания — от робкого приближения Радхи к беседке Кришны до его забот о том, чтобы привести в порядок туалет возлюбленной (ср. К 20.14) — см. XI, XXIII и, с другой стороны, — XXIV (ср. 10.7) и аналогичное описание измены Кришны в XIV—XV (ср. описание его внешности в XVII). Отразились здесь и отдельные характерные для древнеиндийских наставлений технические детали, например, purusayita — ср. 5.12 — rativiparite, ср. 7.19; см. пояснения Rp 82; Rm 164 [92] или (согласно пояснению Rm 102— 103 со ссылкой на трактат «Ратирахасья») harnsalïlaka (ср. соответствующее примеч.). При этом известная натуралистичность сочетается здесь с глубоким психологизмом, с проникновением в характер любовного переживания. Такова, например, уже упоминавшаяся связь настроения любящих с окружающими их запахами, звуками, видами. Интересно отождествление себя с объектом любви (ср. восклицание Радхи в 6.5: «Я — Мадхурипу»). Любопытен в психологическом отношении и мотив подчинения в любви — ср. явно мазохистский характер речей Кришны в XIX песне (10.3 и сл.; 6; 11; ср. 12.11) и К 17—18 [93]. Многочисленные параллели из других литературных традиций, равно как и соответствующие психологические наблюдения, общеизвестны.
Место, занятое произведением Джаядевы в индийской культуре, неизбежно соединяет эту сторону «Гитаговинды» с другим аспектом исследования. Независимо от того, в какой степени ее содержание может быть воспринято как светское (степень эта достаточно высока — в том числе и для индийских читателей и исследователей [94]), функционирование поэмы теснейшим образом связывает ее с кришнаизмом (в частности, с кришнаитским бхакти), в рамках которого осмыслялись отдельные ее детали (включая наиболее натуралистичные), причем не только последующими поколениями, но, по-видимому, уже современниками [95]. Дело здесь не в
