помогают в управлении, но для меня это — знамение неба. Что же делать?
Однажды хакса сидел в кабинете и играл на комунго. Вдруг во двор кто-то прискакал. Конь его был взмылен. Хакса взглянул на гостя и, удивленный, быстро вышел к нему. Дважды поклонившись, он сказал:
— После того как я расстался на постоялом дворе с великим князем, я только и думал о нем. Теперь великий князь пришел в мое жалкое жилище. Мне выпало незаслуженное счастье. Великий князь как государь могущественного княжества всеми почитаем. Так почему же вы приехали запросто верхом на коне?
Ён-вану понравилось, что хакса Ли, несмотря на то что на нем были не княжеские одежды, сразу узнал его. [Ён-ван] взял хозяина за руку и, введя в комнату, усадил и приветливо проговорил:
— Прошло пять лет, как мы расстались. Я никак не мог забыть ваше яшмовое лицо и манеры небожителя. Мне нужен ваш хитроумный совет. Не удивляйтесь этому.
Хакса, поблагодарив, спросил, в чем дело. Ван, удалив всех, сказал:
— Че Тхэ и Хван Ча Чжин, злоупотребляя властью, хотят поднять бунт во дворце. Поднебесной, о которой печется наш государь, могут в один прекрасный день завладеть чужие люди. Я думаю [об этом] день и ночь. Коварные придворные презирают слабоумного государя. У ванов Че и Чу отняли княжескую власть, а их самих сослали на окраины. Мне тоже хотели навредить. Я не мог сидеть и ждать, поэтому приехал. [к вам] и спрашиваю, что предпринять?!
Хакса помолчал, лицо его стало суровым, он сказал:
— Я самый заурядный человек, отчего же великий князь так много с меня спрашивает? Уж не хочет ли великий князь обмануть государя и захватить престол?
— Вы только увидели [меня], а уже спрашиваете о замыслах, — промолвил ван.
Тогда лицо хакса приняло обычное выражение, и он спросил:
— Допустим, что вы не собираетесь захватить престол и я выскажу вам свои глупые мысли. Однако не доставит ли это вам еще большие неприятности?
Ван ответил:
— Как бы то ни было, если я избегу козней коварных придворных, меня не станут беспокоить никакие неприятности.
Хакса задумался и через некоторое время сказал так:
— Советник Че и первый министр Хван — самые знаменитые министры и самые мудрые, маленькой хитростью их [умы] не усыпишь. Лучше вы в нынешнюю жару наденьте зимнее платье, закутайтесь, возьмите посох и, когда придет время жертвоприношений, прикиньтесь паралитиком. При дворе этому поверят, и к вам будут относиться как к больному. Поступите так, и тогда Хван и Че станут преследовать Чже-вана под предлогом [охраны интересов] юного государя. Однако это будет уже не только ваше личное дело. Вы [же сами] не начинайте раздоров, а подумайте о том, как успокоить Поднебесную, и не помышляйте о захвате престола.
Ван обрадовался и согласился с ним. Ночь он провел у Ли Хёна. [Хакса], приготовив ужин, угостил его. Всю ночь они обсуждали, как управлять народом, и строили планы спасения страны. Беседа текла, словно река, и каждое слово было мудрым. Ван был очень доволен и благоговел [перед хакса]. Еще раньше он перебрал в уме всех подданных своих и наследника, но не нашел никого, кто мог бы стать его преданным другом. Он думал: «А не привлечь ли его к себе на службу?» Только на рассвете они разошлись, довольные друг другом. Прощаясь, хакса сказал:
— Великий ван, следуя примеру мудрого чжоуского У-вана [46] и справедливости чжоуского гуна [47], думайте об управлении государством, но не замышляйте против государя. Если наш план удастся, то я не сочту тысячу ли за расстояние и навещу вас. А если все получится не так, то пусть меня обезглавят или сварят живьем. Но [я уверен, что] мы с вами непременно увидимся снова!
Ван с благодарностью промолвил:
— Я никогда не забуду [ваших слов]! — и, хлестнув коня, ускакал.
Хакса вздохнул и невольно подосадовал. Его речи были похожи на предостережение, но после небесного знамения они были бесполезны.
А дело осложнилось. Кто-то, знавший Ён-вана в лицо, доложил правителю, что в такой-то день Ён-ван на коне приезжал в дом Ли Хёна и провел там ночь.
Правитель испугался и написал донос на имя государя о том, что хакса тайно связан с Ён-ваном. У государя Ён-ван был давно на подозрении. Получив подтверждение, он очень встревожился и послал в Цзиньчжоу гонца с приказом арестовать хакса и выяснить обстоятельства [дела].
А о том, что случилось дальше, вы узнаете из следующей тетради.
Maurice Courant. Bibliographie Coreenne, Paris, 1894.
Знак вопроса принадлежит Курану.
*** (Ким Тхэ Чжун, История корейской повествовательной литературы, Сеул, 1939).
*** (Цой Хён Бэ, Изучение корейской письменности, Сеул, 1942).
*** (Маэма Кёсаку, Каталог старых корейских книг, Токио, 1954).
Янбани — представители высшего сословия в феодальной Корее.
Подробно об этом см.: Ким Тхэ Чжун, История корейской повествовательной литературы, стр. 161-166.
*** (Большой словарь китайских имен), Шанхай, 1921.
«Ссянъчхон кыйбонъ», т. XXII, стр. 43-а.
*** (Сунь Кай-ди, Сводный каталог китайской художественной прозы, Пекин, 1958).
Подробно вопрос об отношении качества бумаги и характера почерка к датировке корейских рукописей рассмотрен О. П. Петровой в ее предисловии к первому выпуску «Описания письменных памятников корейской культуры», М.-Л., 1956.
Здесь и далее шифры рукописей даны по инвентарной описи собрания памятников корейской культуры Рукописного отдела Института народов Азии АН СССР.
Юнлэ — девиз правления, минского императора Чэнцзу (1403-1424).
Сиран — советник при министерстве.
Хуну — девиз правления основателя минской династии Тайцзу (1368-1398).
Жэньсюй — 1382 год.
Кан — мера площади для жилого помещения (2,5 кв. м).
Шицзин — «Книга песен», одна из книг конфуцианского канона, памятник древней китайской поэзии.
