Что будет славой роду своему.
Веселым будь и прогони сомненья,
Все знамения ныне говорят,
Что дому твоему — преуспеянье.
Прекрасно одаренное дитя
С собой несет освобожденье мира;
Такое тело, с цветом золотым,
Имеет лишь учитель, данный Небом.
Достигнет просветленности вполне,
Кто наделен приметами такими,
А ежели восхочет быть в мирском,
Всемирным он пребудет самодержцем.
Везде прият властителем Земли,
Монархом будет четырех империй.
Как Солнца свет среди других огней,
Он между всех пребудет превосходным.
Но если будет он искать жилья
Среди пустынь лесных и гор безлюдных,
Но если, сердце мудрости отдав,
Он обратится весь к освобожденью,
Вселенную он светом озарит,
Затем что как средь гор монарх — Сумеру,
Иль золото средь ценностей есть царь,
Иль Океан — предел среди потоков,
Или Луна есть первая меж звезд,
Иль Солнце — между всех светил небесных,
Так Совершенный, что родился в мир,
Идущий тем путем, который начат,
Есть самый совершенный меж людей.
Его глаза светлы и, расширяясь,
Все видят больше, больше пред собой;
Их затеняют длинные ресницы,
А цвет очей — фиалковый есть цвет,
Раек в глазу — кружок есть светло-синий,
Весь очерк — словно полная Луна:
Такие знаки, без противоречья,
Дают узнать, как бы отбросив тень,
Что состоянье мудрости — здесь полно».
Царь, усомнившись, снова вопрошал,
И снова отвечал рожденный дважды.
Он изъяснил, что были у других
Царей Земли сыны предназначенья.
Воспомнил Бхригу и Виасу он
И назвал сладкогласного Вальмики
Среди имен, которые горят
В умах людей, как звезды светят в Небе.
«Наполни, царь, восторгом светлым дух,
Как светлый мед златится в полной чаше,
Не дозволяй сомненьям говорить».
И радовался царь словам провидца.
В саду же Риши был, что свято жил,
Асита звался он и был искусным
В истолкованьи знаков и примет.
Он молвил, вдохновясь: «О правосудный!
Во имя правых — в прежних жизнях — дел,
Теперь плоды прекрасные явились.
Услышь меня, скажу, зачем я здесь.
Когда я шел сюда дорогой Солнца,
Я слышал, как в пространстве мировом
Вещали Дэвы, что рожден царевич,
Который мудрость явит в полноте.
И сверх сего я видел предвещанья
Чудесные, которые меня
Предстать перед тобою побудили,
Да будет мною узрен Сакья-царь,
Установитель Правого Закона».
Царь повелел младенца принести.
Царевича увидев, на подошвах
Тех детских ног увидев колесо,
Тысячекратной явлено чертою,
Между бровей увидев белый серп,
Меж пальцев тканевидность волоконца
И, как бывает это у коня,
Сокрытость тех частей, что очень тайны.
Увидев цвет лица и кожи блеск,
Заплакал мудрый и вздохнул глубоко.
Царь, видя слезы Риши, был смущен,
И у него пресеклося дыханье.
Привстав, он с беспокойством вопросил:
«Что в сыне есть моем, таком прекрасном,
Что мало от Богов отличен он
И видом обещает совершенство,
Изящен бесподобно и красив,—
О, что в нем есть, что так тебя печалит?
Иль, может быть (да не свершится так!),
Он в жизни краткодневен? Иль он только
Не больше как осенний есть цветок,
Из инея цветок,— дохнешь, и где он?»
Увидевши, что царь так огорчен,
Немедленно ему ответил Риши:
«Да ни на миг не будет царь смущен,
Да помнит, что сказал я, а сомненью
Да никогда не даст он в сердце ход.
Великое все знаменья вещают.
Но, вспомнив про себя, что вот я стар,
Я слезы не сдержал. Конец мой близок.
Твой сын,— всем миром будет он владеть,
Родившись, он закончил круг рождений,
Придя сюда во имя всех живых.
От царства своего он отречется,
Он от пяти желаний ускользнет,
Он изберет суровый образ жизни
И истину ухватит, пробудясь.
Засим, во имя всех, в ком пламя жизни,
Преграды он незнанья раздробит,
Препоны тьмы незрячей уничтожит
И солнце верной мудрости возжжет.
Всю плоть, что потонула в море скорби,
В пучине безграничной громоздясь,
Недуги все, что пенятся, пузырясь,
Преклонный возраст, порчу, как бурун,
И смерть, как океан, что все объемлет,—
Соединив, он в мудрости челнок,
В свою ладью, все нагрузит бесстрашно
И мир от всех опасностей спасет,
Отбросив мудрым словом ток вскипевший.
Власть размышленья, словно свежий ключ,
Его ученье, словно близкий берег,
Достаточны для всех нежданных птиц.
В реке широкой есть довольно влаги.
Все существа, что знают страсти зной,
Здесь могут пить, преграды не встречая,
Все те, что знают встречный ветр скорбей,
Все те, что впали в плен пяти желаний,
Обмануты пустынею глухой,
Лежащей меж рождением и смертью,
Без знанья, где же путь, чтоб ускользнуть,—
Для этих в мир родился Бодгисаттва,
Чтоб путь освобожденья показать.
Огонь хотенья, чье горенье — вещи,
Которых жадно жаждешь, больно жжет,—
Он тучке милосердья дал возникнуть,
Быть облачком дал жалости своей,
И дождь Закона может погасить их.
Вратами хищной жадности храним,
Оплот тяжелый мрачного безверья,
Сцепивший все живые существа,
Замкнутым был,— и вот врата разъяты.
Щипцами этой мудрости, что есть
Алмазная, противоречья хоти
Он вырывает. Петли бредней всех
Распутав, распустил он сеть незнанья,
И кто был связан, вот, он без цепей.
Не сетуй же, о царь, а знай лишь радость.
Что до меня, чрез старость в смерть иду
И не смогу, увы, его услышать.
Хоть мыслью осененный, все же я
Не прикоснусь к ученью Бодгисаттвы,
Мне не дано, я тело износил,
Родиться должен вновь, как высший Дэва,
Но все-таки подвержен бедам трем,
Которые, скорбя, еще узнаю:
Упадок сил, преклонный возраст, смерть».
Узнав причину истой скорби Риши,
Промолвил царь: «Ты мне даешь покой.
Но мысль, что он свое оставит царство,
Покинет дом, та мысль меня гнетет».
Услышав это, Риши обратился
К царю и молвил верные слова:
«Он просветленья полного достигнет».
Так утишив сомнения царя,
Велением своей духовной силы
Поднялся в воздух Риши и исчез.
Суддходана, услыша все, что слышал,
И видя предвещательность примет,
Проникнут был почтением к дитяти,
И ряд своих забот удвоил он.
Он издал повеление по царству,
Что узники свободны от темниц,
И, согласуясь с волей книг священных,
Распространил на всех свои дары.
Когда дитя прошло чрез завершенность
Десятидневья, зоркий ум отца
Вполне спокоен стал, и возвестил он,
Что будут ныне жертвы всем Богам
И общинам благоговейным будут
Обильные дары, и всем родным,
И всем, не только властным, но и бедным.
И кто хотел, являлся за скотом,
За деньгами, конями и слонами,
И всяк, в размере нужд, был награжден.
Потом, гаданьем час избрав счастливый,
Дитя переселили во дворец,
Поставив колыбельку на повозку
И дав повозку ту везти слону,
С прекрасно белоснежными клыками,
Сияющему дивной красотой,
Блестящему от разных умащений
И яркому от множества прикрас.
Обняв дитя, царица круг свершила,
Благоговенья духам вознося,
Потом в свою блестящую повозку
Она взошла, а царь сопровождал,
И сонмы слуг и весь народ шли вместе.
Так Сакра, царь Небес, через лазурь
Идет, а вкруг него толпятся Дэвы.
Так Магесвара, полный торжества,
Младенца шестиликого родивший,
Давал даянья щедрою рукой.
Так ныне царь, как был рожден царевич,
Возликовал, с царем же весь народ,
И было в ликовании все царство.
И вот чертог царя был весел,
И все родные были щедры,
Затем что был рожден царевич
Необычайной красоты.
Слоны, и кони, и повозки,
И драгоценные сосуды
Приумножались каждодневно
Везде, где в них была нужда.
Из недр Земли самоисторгнут,
Являлся блеск сокровищ скрытых,
И самоцветные каменья,
Придя из тьмы, впивали свет.
С вершины снежных гор спускаясь,
Слонов явилось стадо белых,
И вот, хоть были не ручными,
Пришли бесшумными они.
Не укрощенные рукою
Ничьей, но самоподчинившись
И непревзойденно прекрасны,
Явились кони всех мастей.
Их гривы в яхонтах сверкали,
Хвосты их были словно волны,
И рьяно так они скакали,
Как бы примчавшись на крылах.
