Глава двадцать шестая
Хосров узнает об ослеплении Ормузда; он становится шахиншахом
Густахм отправил сразу из дворца
К Хосрову быстроногого гонца.
Гонец, дорогу выбрав покороче,
Как новый месяц тьму прорезав ночи,
Предстал пред новым шахом и тотчас
Поведал о случившемся рассказ.
Царевич стал желтей цветка шафрана,
Когда узнал о бедствиях Ирана.
Он молвил так: «Найдет погибель тот,
Кто на тропу беспечности свернет,
Кто, неразумный, не внимает небу,
Невежеству и злобе на потребу.
Тобой, гонец, рассказанное зло
Мне вновь дыханье жизни принесло:
Когда отец возжаждал крови сына,
Мне сделалась пристанищем чужбина,
Теперь, когда отец незряч и слаб,
Ему покорен буду я, как раб».
Он в путь пустился, как в полет орлиный,
Возглавив многомощные дружины,
И были предводителем горды
Стрелки из Ардабеля и Барды.
Когда узнали жители столицы.
Что прибыл к ним властитель юнолицый,
Тогда покой и мир обрел Багдад,
И миродержец был покою рад.
Вельможи встретили его с весельем,
Пришли с венцом, с алмазным ожерельем,
Эбеновый поставили престол.
Хосров, сияя, на него взошел,
Надел венец и так сказал мобеду:
«Я шахом стал благодаря Изеду.
Лишь тот, кто шествует путем благим,
Достоин царством управлять таким.
Моей душе чужда несправедливость —
К беде ведет всегда несправедливость, —
Я только правду в спутнике беру,
Моя душа устремлена к добру.
А вы в повиновенье поклянитесь
И этим трем условьям подчинитесь, —
Вот первое: людей не угнетать.
Второе: верность шаху соблюдать.
И третье: не глумиться над послушным,
Не быть к чужому горю равнодушным.
О злых делах пора теперь забыть,
На справедливый путь пора вступить.
Блюсти я буду, правдой вдохновленный,
Одной лишь человечности законы.
Мою увидит милость даже тот,
Кто на мое величье посягнет.
Я не склонюсь к деяньям Ахримана:
Нужны ль дороги мрака и обмана
Тому, кого возвысил род людской?
Я мир дарую людям и покой!»
Всех осенило счастьем это слово,
Они ушли, благословив Хосрова.
Глава двадцать седьмая
Хосров беседует со своим отцом Ормуздом
Не мог Хосров заснуть в своем дворце,
Ночь напролет он думал об отце.
Когда петух проснулся и упало
Эбеновое ночи покрывало,
Отправился к Ормузду шахиншах
С душевной болью и тоской в очах.
Заплакал сын, когда отца увидел,
Не миродержца, а слепца увидел!
Сказал: «Властитель с мудрой головой,
Ты — Нуширвану памятник живой!
Стоял бы я у твоего престола, —
Иголка бы тебя не уколола.
Прикажешь — сделаюсь твоим слугой
И охранять я буду твой покой.
Прикажешь — этот мир навек оставлю,
Себя у ног твоих я обезглавлю.
Я не хочу ни войска, ни венца,
С восторгом жизнь отдам я за отца».
Сказал Ормузд: «Свет разума горящий!
Знай: боль моя и горе — преходящи.
Три просьбы у меня к тебе всего,
И больше мне не нужно ничего.
Во-первых: с первой утренней прохладой
Мой слух ты голосом своим обрадуй.
Пришли ко мне, прошу я, во-вторых,
Кого-нибудь из всадников лихих,
Чтоб он рассказывал мне о ловитвах,
О жарких стычках, о великих битвах,
А также пусть придет ко мне старик
Поведать о делах былых владык.
А, в третьих, я твоим дядьям, придворным,
Что льнут к тебе с усердием притворным,
Готовя втайне для тебя силки, —
Желаю смерти от твоей руки!»
«Мой шах! — сказал Хосров. — Пусть мрак и горе
Всех недругов твоих настигнут вскоре,
Но оком сердца ты взгляни вперед.
Бахрам затмил вельмож и воевод,
Он знаменит, он управляет войском
Умелым, многочисленным, геройским.
Ты на Густахма сделал мне намек.
Не он страданья на тебя навлек.
Убьем его карающей рукою, —
Нигде мы не найдем себе покоя.
Ты должен знать: от бога это зло,
От глупых слов и дел произошло.
Ниспосланной обрадуйся ты боли,
Найди успокоенье в божьей воле.
Затем послушай: старый есть писец
И всадник есть — испытанный храбрец.
Один расскажет о былых владыках,
Другой — о битвах грозных и великих.
Старик умен, а всадник — острослов,
Он знает и обычаи пиров.
Найдешь отраду в каждом златоусте,
Забудешь в одиночестве о грусти».
Сказал и, плача, вышел из дворца.
Сын оказался преданней отца.
Затем, что юноша красноречивый,
Чьи благородны мысли и порывы,
Гораздо лучше злого старика,
Чья мудрость, может быть, и глубока.
Как мудро на земле ни проживи ты,
Исчезнешь ты, как все, землей сокрытый.
Глава двадцать восьмая
Бахрам узнает об ослеплении Ормузда и собирает войско на бой с Хосровом
Когда Бахрам узнал, что злобный рок
Глаза Ормузда темноте обрек,
Что помутилось миродержца счастье,
Что сын его увенчан блеском власти, —
Он погрузился в глубину забот.
Он приказал, чтоб вынесли вперед,
К подножью гор, знамена, барабаны,
Расставили шатры среди поляны,
И на совет созвал он воевод,
Решил на шаха двинуться в поход.
Погнал военачальник непреклонно
Свои дружины к берегу Нахрвона.
Скакала рать, как молния быстра,
Казалось, будто катится гора!
Такой стремительностью потрясенный,
Иранский шах решил в ночи бессонной
К Бахраму сведущих людей послать.
«Узнайте, — он сказал им, — эта рать
Устремлена с Бахрамом воедино
Иль тяготится властью исполина?
Узнайте, где Бахрам сидит в седле, —
На правом ли, на левом ли крыле,
Иль впереди, иль в самой середине?
Каким страстям он предается ныне?
Охотится ли с ловчими в степях,
Он окружен ли слугами, как шах?»
К таким делам разведчики привыкли.
Отправились к Бахраму, в стан проникли,
Вернулись, во дворец вошли тайком,
Хосрову доложили обо всем:
«Будь всадник юн, видны ль на нем седины,
Бойцы с Бахрамом в помыслах едины.
Он возглавляет — воинства чело —
То правое, то левое крыло,
То скачет впереди, то посредине,
То разобьет шатер на луговине,
Он слушает наперсников одних, —
Не знает он советников иных.
К великолепью царскому влекомый.
Как шах, устраивает он приемы,
Ведет себя с подвластными, как шах,
Охотится с пантерою в степях,
То величавый, то гостеприимный
Он увлечен «Калилою и Димной».
Тогда сказал советникам Хосров:
«С Бахрамом бой нелегок и суров,
Он царственные полюбил забавы,
Узнал царей обычаи и нравы,
Умны его советники-писцы —
Затмившие Калилу хитрецы.
Когда Бахрам летит, врагу на горе,
То содрогаются драконы в море.
Всем сердцем предана Бахраму рать,
Над ней победу трудно одержать».
Сказал Хосров Густахму и Бандую:
«О будущем державы я тоскую».
Собрались тайно к шаху на совет
Мужи Ирана, видевшие свет,
Подобные Гардую, Андимону,
Правителю Армении Дармону.
Хосров такие молвил им слова:
«Вооружимся знаньями сперва.
Тот в безопасности на поле брани,
Чья грудь защищена кольчугой знаний.
Могуч наукой просвещенный мозг:
Пред ним бессилен меч, как мягкий воск.
Воинственные, гордые вельможи!
Хотя годами я вас всех моложе,
Я не хочу покинуть этот свет
Лишь потому, что мне немного лет.
Скажите мне, мобеды и визири,
Что предстоит мне в нашем скорбном мире?»
Сказал мобед: «Твой разум — наш оплот!
Когда вращающийся небосвод
Впервые светлый разум создал в мире,
Он людям знанья ниспослал четыре,
И первым знаньем одарил владык,
Вторым — жрецов, чей труд святой велик,
Послал он шахским слугам третье знанье,
Владыке верность, храбрость — их призванье.
Дехкан[7] четвертым знаньем одарил,
Ничтожную им долю уделил.
Неблагодарных к людям не причисли,
Отказано им в благе светлой мысли.
Запомни эти вещие слова,
Им следуя, достигнешь торжества».
«В словах твоих, — шах молвил, — смысл великий,
Их золотом должны писать владыки.
Но пусть явил ты мысли-жемчуга,
Мне ныне мысль такая дорога:
Едва сойдутся два враждебных стана, —
Мне кажется, не будет в том изъяна,
Когда из гущи войска на коне
Подъеду я к противной стороне
И громкозвучно вызову Бахрама,
Мятежника, чье сердце полно срама.
О мире с ним заговорю сперва.
Когда он примет добрые слова,
Все будет хорошо: обласкан мною,
Он сделается вновь моим слугою.
А если, низкий, ищет он войны,
То мы воинственны и сплочены».
Слова Хосрова приняли мобеды,
Желая шаху счастья и победы.
Они ему величье предрекли,
Назвали повелителем земли.
Сказал Хосров: «Я жду надежд свершенья,
Да минет храбрых горечь пораженья.
Дружины выведите на простор,
Раскиньте на равнине мой шатер».
…Когда два войска встретились вплотную,
Ночь распустила косу смоляную,
По телу ночи трепет пробежал,
Когда рассвет свой обнажил кинжал:
Не он ли вдруг ударил в барабаны —
Зачинщик битвы, исполин багряный!
Хосров, увидев: заблестел Нахрвон, —
Помчался, благородством вдохновлен,
В сопровожденьи витязей придворных.
Бахрам поставить не успел дозорных:
Свои войска Ирана властелин
Сомкнул клещами вкруг его дружин.
Бахрам надел индийский меч могучий,
Что был подобен пламени из тучи,
Сел на коня, — взметнулся гордый конь,
Как молнии сверкающий огонь.
Бахрам поехал с преданною свитой:
Изадгушасп, воитель знаменитый,
Кундогушасп, что был храбрей слона,
С жестокою душой Ялонсина,
Отважных три туранца-хаканийца, —
Все жаждали с Хосровом насмерть биться.
Решили: шах от рати отделен, —
Убьют его или возьмут в полон
И бросят предводителю под стремя,
И мирное в стране наступит время.
Здесь — юный шах Ирана, там — Бахрам.
Они предстали тысячи глазам.
В пыли несутся оба полководца,
Исток Нахрвона между ними льется.
