Когда Хасан, получив благодаря справедливости падишаха Гоухар, избавился от страданий, то владыка звезд скрылся в тайнике земли, а звезды рассыпались по небу, словно ночные воры. Все кругом почернело от локонов ночи-красавицы, земная поверхность покрылась мраком, словно сердечко тюльпана, словно мускус. Хасан оставил в темной и тесной лачуге Гоухар, как жемчужину в раковине, и пошел на базар купить масла для светильника. От благоухающих локонов Гоухар приходил в восхищение тибетский мускус, от зависти к ее лицу и стану кипарис и роза готовы были разорваться, словно кора сосны и листья пальмы. Но тут подул ураган судьбы и погасил светильник счастья. Хасан зашел в лавку, куда вот уже два дня подряд пробирался вор и уносил у хозяина все товары. В ту ночь несчастный лавочник сидел в засаде, думая подкараулить вора. И вот в такое тревожное время неудачливый Хасан попросил масла для лампады. По воле судьбы коромысло весов стало склоняться в одну сторону. Но Хасан, которого сокол-рок избрал своей жертвой, не захотел мириться с обвесом, заспорил с лавочником, протянул руку к коромыслу, чтобы уличить обманщика, и рукавом загасил светильник в лавке. Тут хозяин вообразил, что он и есть вор, и стал кричать: «Держите вора!» Со всех сторон сбежались люди, Хасана схватили и повели, связав руки за спиной, к начальнику стражи. Лавочник уже жаловался начальнику стражи на воров, и тот, не удосужившись проверить дело, не стал расспрашивать и вызывать свидетелей. И вот по воле рока Хасана избили плетьми и палками, а потом заточили без вины, словно Юсуфа, в темницу, тесную, как горестное сердце, мрачную, как дни угнетенного. Его сотоварищи были закованы в железные цепи, словно змеи в аду. И все они горели от горя, словно свеча, и ждали топора палача.
Хасан, когда с ним приключилась такая душераздирающая беда, погрузился в бездну изумления и подумал: «О великий Аллах! Видно, сокол беды опять взлетел в небо! Он хочет схватить воробья моей души и погубить меня. Что за ураган подул на меня по воле рока? Светильник моей жизни гаснет… По-видимому, роза моей жизни лишена аромата и красок, а звезда моя никогда не поднимется высоко в небе. Вершитель судеб решил даровать мне только кровь в сердце, небесный кравчий наливает мне лишь напиток из слез, мои помыслы наполнены песком скорби, словно склянка песочных часов, небо дарит мне вместо милостей угольки скорби, а вместо вина — кровь моего сердца».
Одним словом, Хасан подвергся таким мукам, к которым уже ничего не прибавишь. Волей-неволей он смирился со своей участью и стал молиться всевышнему, подражая скорбным голосом чангу, и жаловаться на небосвод.
А Гоухар провела в той тесной лачуге ночь в ожидании Хасана, и ночь эта показалась ей длиннее ее кос. Она до самого утра не сомкнула глаз, словно бодрствующие звезды, нить ее терпения разорвалась в клочья, и ей стало невмоготу. Но, соблюдая целомудрие и добродетель, Гоухар не покинула лачуги, хотя она вся была охвачена пламенем, словно хворост в костре, и горела наподобие свечи. Поскольку она была впервые в том городе, то никто не позаботился о ней, и она не получала никаких вестей об узнике. Поневоле она была вынуждена пуститься на поиски, и спустя несколько дней следы привели ее к темнице, где она увидела в окошке своего любимого в одежде преступника, закованного в цепи и кандалы, в окружении несчастных заключенных. Как только она увидела его в таком горестном состоянии, она стала проливать слезы, подошла ближе и спросила:
— Почему из решета неба на тебя сыплется прах горестей? Почему тебя, невиновного, заковали в цепи? Почему судьба зачислила тебя в число грешников, хотя ты не совершил ничего дурного?
Хасан, взглянув на прекрасную Гоухар, стал проливать из глаз кровавые потоки и горько рыдать, а потом рассказал, что с ним приключилось.
Стражники тюрьмы, услышав его рассказ, доложили о том начальнику стражи, и он велел привести к нему Гоухар и расспросил ее обо всем. Выслушав ее, он пообещал освободить Хасана, но взамен потребовал, чтобы Гоухар одарила его своими ласками, так как ее красота свела его с ума и отвратила от чести. Не добившись справедливости, Гоухар покинула начальника стражи и отправилась с жалобой к кадию. Но сердце кадия также запуталось в плену ее кудрей. оно, словно родинка, попало в огонь ее пылающих щек, ее косы стали для него зуннаром позора, и он, подобно начальнику стражи, обусловил освобождение Хасана удовлетворением своей страсти. Гоухар, измученная горем, поразмыслила и согласилась, указав кадию, как пройти к ее лачуге.
Потом она вновь отправилась к начальнику стражи, стала жаловаться ему на насилие и попросила освободить мужа, пообещав удовлетворить его желания и покориться его прихотям. Она назначила ему свидание темной ночью и обнадежила его сердце сладостью встречи. Сама же вернулась в скорби и печали к себе и стала дожидаться посетителей и того, что ей принесет ночь, беременная событиями.
Небесный меняла сбросил на запад солнце, словно золотую монету, по небу рассыпались жемчужины-звезды, а луны еще не было видно. Тогда влюбленные, словно два торопливых месяца, устремились, гонимые страстью, к лачуге Гоухар. Кадий, который от вожделения извивался, словно нить четок, надел на голову чалму праведников, облачился в роскошное платье, расчесал белую, как слоновая кость, бороду, насурьмил глаза, взял в руку эбеновый посох и двинулся в путь важно и величественно, намереваясь совершить паломничество к святыне страсти. Подойдя к лачуге Гоухар, кадий кашлянул, извещая о своем приходе. Гоухар встретила его с почетом и уважением, как это принято у воспитанных людей, извиняясь, что заставила его прийти к себе.
— Я благодарю высокочтимого кадия, — говорила она, — что он соизволил прийти в мою скромную келью, оказал мне эту великую честь, ведь я — женщина ничтожная.
Ты был милостив без меры, благодарности стесняясь,
Лишь молчанием могу я за добро благодарить.
Услышав любезные речи, кадий решил, что он желанен Для нее, как вино для пьяницы, и от радости готов был выскочить из рубашки. Довольный, он стал просить ее скорее уступить его просьбам.
— О ты, -говорил он, — чьи ланиты — образец святости! Да дарует Аллах тебе счастье! Да будет тебе известно, что природа человека — самого драгоценного из всех существ — это благородная жемчужина. Каждого человека бог одарил двумя благами, которые суть величайшие милости божьи. Как об этом сказал Саади, этот кладезь глубоких мыслей: «Каждый вдох удлиняет нашу жизнь, а каждый выдох радует душу». Иными словами, жизнь и смерть — те два дара, и мы должны благодарить бога за каждый из них.
Чей язык и руки чьи, восхваляя мудрость бога
И за все благодаря, долг уменьшат хоть немного? [151]
— А наша благодарность богу состоит в том, — продолжал кадий, — чтобы это благо было употреблено в свое время и по назначению, дабы подтвердились слова: «Если вы будете благодарны, то я вам прибавлю» [152]. Блажен тот, кто ступил на стезю справедливости и не пренебрегает этой заповедью. А ты, о моя госпожа, — одна из самых счастливых женщин нашего времени, которая облагодетельствовала своей милостью меня — молельщика у всевышнего чертога. Этот твой добрый поступок будет вознагражден богом самым достойным образом.
В ответ Гоухар поблагодарила его и стала прислуживать и угождать ему.
— О ты, которому подвластен диван суда! — говорила она. — Невозможно представить большего блага и счастья, чем то, что ты, наставник истины, которому нет равного в мире науки, пришел в мою скромную лачугу и осчастливил меня своим обществом. Разве может язык должным образом поблагодарить и восхвалить тебя?
Кадий был введен в заблуждение приветливыми и льстивыми словами красавицы, он возликовал и намеревался уже открыть врата крепости, заставив своего ночного молельщика совершать коленопреклонения в ее хрустальном михрабе. Но в тот момент, когда кадий возлег на ложе счастья, собираясь укрепить подножие небесного трона своими богоугодными делами, постучался начальник стражи, свалившись на голову, словно нежданная беда. Услышав сей неприятный звук, кадий пробормотал: «Все во власти Аллаха», со страхом соскочил с ложа, бледный и дрожащий, не зная, что делать, куда бежать от этого Страшного суда и где скрыться. А Гоухар, убедившись, что все идет так, как она задумала, подошла к кадию и учтиво сказала:
— Видно, коварный и низкий небосвод позавидовал нашему единению и подмешал в мою халву чеснок. Но если о преграждает слугам пророка путь к наслаждениям, то у меня в лачуге есть хум, высокий, словно помыслы великого человека, просторный, словно душа благородного мужа. Не сочти за дерзость, но я прошу тебя побыть там некоторое время, а потом мы возобновим наше веселье. Это, по-моему, самое разумное.
Кадии, согласно пословице: «Когда настигла судьба, то зрение слепнет» [153], немедля залез в хум. Таким образом целомудренная Гоухар загнала в склянку этого проклятого дива и избавилась от его посягательств, сохранив свою добродетель чистой от скверны. Она наглухо закрыла крышкой хум, а потом решила справиться с другим дивом. Открыв дверь, она выказала кутвалу почтение и уважение и ввела его в дом.
