Ознакомительная версия.
Вот почему я не смогла одержать победы в этом поэтическом состязании, последнее слово о "Заставе встреч" осталось не за мной. Какая досада!
Увидев меня, Юкинари воскликнул:
– Ваше письмо прочитали все придворные…
– О, это доказывает, что вы и вправду влюблены в меня! Как не поделиться с людьми тем, что тебя радует! И наоборот, неприятные вещи незачем предавать широкой огласке. Ваше письмо я спрятала и не покажу никому на свете. Действовали мы по-разному, но намерения у нас были в равной степени хорошими.
– Как тонко вы все поняли и как разумно поступили! Обычная женщина стала бы всем и каждому показывать мое письмо, приговаривая: "Вот, посмотрите, до чего глупо и гадко!" Но вы не такая, – со смехом сказал Юкинари.
– Что вы, что вы! Я не сержусь на вас, напротив, весьма благодарна, ответила я.
– Как хорошо, что вы спрятали мое письмо! Если б все о нем узнали, я стал бы вам ненавистен. Позвольте мне и в будущем рассчитывать на вашу доброту.
Вскоре после этого я встретила второго начальника гвардии Цунэфуса.
– Знаете ли вы, какие хвалы пел вам господин Юкинари? Он рассказывал о той истории с письмами… Приятно, когда люди хвалят ту, которая дорога твоему сердцу, – говорил он с горячей искренностью.
– Выходит, я услышала сразу две радостных вести, во-первых, Юкинари лестно обо мне отзывается, а во-вторых, вы включили меня в число тех, кого любите, – сказала я.
– Странно! – ответил он. – Вы радуетесь, как новости, тому, что давно вам известно.
{137. Темной безлунной ночью, в пятом месяце года…}
Темной безлунной ночью, в пятом месяце года, вдруг раздались громкие голоса:
– Есть ли здесь фрейлины?
– Это звучит необычно! Выйди посмотреть, в чем дело, – приказала мне императрица.
– Кто там? Почему так оглушительно кричите? – спросила я.
В ответ молчание, но вдруг штора приподнялась и послышался шелест… Я увидела ветку бамбука "курэ`" (*238)!
– О, да здесь "этот господин"! – воскликнула я.
– Скорей, скорей, пойдем расскажем государю, – сказал один из тех, кто принес ветку. И они поспешили бегом: Бэн-тюдзё, сын министра церемониала, и компания молодых куродо шестого ранга. Остался только То-но бэн Юкинари.
– Забавно, право! Вдруг все убежали… Им не терпится рассказать государю, – заметил он, глядя им вслед. – Мы ломали ветки бамбука в саду возле дворца, замыслив сочинять стихи. Кто-то предложил: "Пойдем к апартаментам императрицы, позовем фрейлин, пусть и они примут участие". Но, едва увидев бамбук "курэ". вы сразу воскликнули "этот господин". Ну не удивительно ли? От кого только вы узнали, что так зовут бамбук "курэ" в китайской поэзии? Дамы обычно и понятия о нем не имеют, а вам известны такие редкие слова…
– Да нет, уверяю вас, я не знаю, что бамбук "курэ" зовется в поэзии "этот господин". Просто я думала, что кто-то хочет заглянуть к нам в покои. Боюсь, сочли нескромной.
– Да, действительно, такие тонкости не каждый знает, – сказал Юкинари.
Пока мы с ним вели беседу на разные серьезные темы, придворные вновь пришли толпой, напевая:
Посадил бамбук в саду и дал ему прозванье "этот господин" (*239).
– Но ведь вы же условились во дворце, что будете сочинять стихи? Почему же так внезапно отказались от своей затеи? Зачем ушли? спрашивал их Юкинари. – Сомнительный поступок, как мне кажется.
– Нам напомнили знаменитейшие стихи о бамбуке, – стали оправдываться придворные. – Как могли мы вступить в состязание с ними? Уж лучше промолчать! Все равно дворец уже гудит от разговоров… Сам государь слышал об этой истории и нашел ее очень забавной.
Вместе с То-но бэном Юкинари они начали повторять снова и снова все тот же самый поэтический отрывок. Любопытная сцена! Дамы вышли на звук голосов, завязались разговоры и не замолкали до самого рассвета. Когда настало время уходить, мужчины снова стали скандировать строку о бамбуке, и хор их голосов долго слышался вдали.
Рано утром Сёнагон-но мёбу, дама из свиты императора, принесла императрице письмо от государя, в котором он рассказывал о вчерашней истории.
Государыня вызвала меня из моих покоев и спросила, правда ли это?
– Не ведаю, я ведь сказала случайно, не подумав, – ответила я. Наверно, это господин Юкинари подстроил.
– А хоть бы даже и так, – засмеялась императрица.
Государыня бывает очень довольна, когда при дворе хвалят одну из фрейлин, и всегда спешит поделиться с нею доброй вестью.
{138. Через год после смерти императора Э`нъю (*240)…}
Через год после смерти императора Энъю кончился траур. Начиная с царствующего государя до последнего из слуг покойного монарха каждый, расставаясь с темными одеждами, невольно вспоминал о таком же событии в былые времена, когда поэт сказал:
Все люди опять (*241)
Надели цветные наряды,
Как в прежние дни,
Но что ж рукава не просохнут
Замшелой рясы моей?
Однажды, когда лил сильный дождь, к затворенным наглухо покоям, где находилась госпожа Тодза`мми (*242), явился какой-то маленький слуга, похожий на миномуси – "червячка в соломенном плаще". Он принес письмо официального вида, скатанное в трубку и привязанное к большой ветке белого дуба. Можно подумать, документ из храма…
– Вот, пожалуйста, примите! – крикнул он.
– От кого письмо? – спросила служанка из глубины дома. – Сегодня и завтра у моей госпожи Дни удаления от скверны. Видишь, ситоми опущены…
Служанка осторожно приподняла одну из створок решетчатой рамы ситоми и, взяв это послание, подала его своей госпоже.
Но Тодзамми сказала:
– Не взгляну на него сегодня, – и воткнула письмо в решетку ситоми.
На другое утро Тодзамми совершила омовение рук и спросила свою служанку:
– Где же счет за поминальную службу, присланный вчера из храма?
Преклонив колена, она почтительно приняла письмо. "Что за странность!" – подумала Тодзамми, раскручивая плотный лист бумаги орехового цвета. На ней, вместо храмовой расписки, угловатым почерком, каким пишут бонзы, было начертано стихотворение:
Здесь еще мы храним
Строгий траур в память его,
Но в столице – увы!
Рукав цвета зимнего дуба
Уж блещет новой листвой.
"До чего неприятно и нелепо! – возмутилась Тодзамми. – Кто мог сочинить и послать мне такие стихи? Уж не епископ ли Нива`дзи? Нет, разумеется, не он. Так кто же автор? Наверно, То-дайнагон! Он ведь был правителем службы двора покойного императора".
Тодзамми не терпелось скорее показать письмо императору с императрицей. Но что делать! Ей было строжайшим образом предписано уединение, и она не смела его нарушить.
На следующий день Тодзамми первым делом сочинила "ответную песню" и послала ее То-дайнагону, а он, в свою очередь, немедленно откликнулся стихами.
Взяв оба присланные ей письма, Тодзамми поспешила во дворец к императрице и рассказала обо всем. В покоях как раз присутствовал император.
Государыня взглянула на загадочное письмо так, словно видит его в первый раз.
– Нет, это не рука То-дайнагона. Наверно, написал какой-нибудь монах. А может быть, это проделка черта из старых легенд, – молвила она нарочито серьезным тоном.
– Так кто же тогда? Кто из светских модников или высшего духовенства? Тот или, возможно, этот? – терялась в догадках не на шутку смущенная Тодзамми.
– А я где-то видел здесь похожую бумагу, – улыбаясь, сказал император. Он вынул листок цветной бумаги и показал госпоже Тодзамми.
– Ах, какая жестокая насмешка! Расскажите мне все. Ох, у меня голова раскалывается от боли… Ну скорее же, я хочу знать, – приступила с расспросами Тодзамми, не помня себя от досады.
Высочайшие супруги смеялись от души. Наконец юный император не выдержал и признался своей молочной матери госпоже Тодзамми:
– Чертенок, что принес тебе письмо, на самом деле кухонная девочка. Все это, я думаю, штуки Кохёэ, она подстроила…
Тут императрица тоже разразилась смехом. Тодзамми схватила ее за рукав и стала дергать и трясти.
Ловко же вы меня провели! А я-то в невинности души омыла руки, на колени падала… – сквозь смех негодовала госпожа Тодзамми. На лице у нее было написано выражение уязвленной гордости. В эту минуту она была очень мила.
На дворцовой кухне стоял громкий хохот.
Тодзамми возвратилась в свои покои, вызвала кухонную девочку и указала на нее служанке.
– Да, сдается мне, это она и есть, – решила служанка.
– Кто дал тебе письмо? А ну, говори! – стала спрашивать Тодзамми, но девочка, не ответив ни слова, захихикала с глупым видом и бросилась бежать.
То-дайнагон немало смеялся, услышав об этой истории.
{139. То, что наводит тоску}
Проводить Дни удаления от скверны не у себя дома, а в чужом месте.
Когда ты не можешь продвинуть свою пешку вперед в игре "сугороку".
Дом человека, который не получил назначения во время раздачи официальных постов.
Но всего сильнее наводят тоску долгие дожди.
Ознакомительная версия.
