– Вот что, – сказала она тогда матери, – раз мы обе хотим уйти от этого зла, то, значит, мы стремимся выбраться из ада и подняться в небесные чертоги. Если же он берет меня как наложницу, то далеко ли это уйдет от нынешнего? Если уж я соглашусь кому отдаться всей своей душой, то студенту Чэну – ему, да!
Мать изьявила согласие и сообщила Чэну решение дочери. Чэн как раз в это время потерял жену и еще не женился вторично. Он был страшно рад: вынул все свои сбережения, посватался к Босы и женился на ней.
Об этом узнал Чжуан и сильно рассердился на Чэна, который отнял увлекшую его женщину. Как-то случайно они повстречались на дороге, и граф начал ругать и поносить Чэна. Чэн не стерпел… Тогда граф натравил на него людей из свиты, и те наломали палок и стали его бить. Били до тех пор, пока он не умер, а затем поехали дальше.
Узнав об этом, Гао прибежал, посмотрел – брат его был уже мертв. Вне себя от горя и гнева, он написал жалобу уездному начальнику, но Чжуан всюду, где нужно, совал большие взятки и добился того, что Гао справедливости восстановить не удалось. Гао затаил в себе гнев, который так и засел ему в сердце, но жаловаться было уже некому. Он только и думал теперь, как бы на какой-нибудь проезжей дороге зарезать Чжуана. У него весь день был при себе острый нож. Он лежал в засаде средь травы возле горных троп.
Тайна его, однако, стала обнаруживаться и дошла до Чжуана, который, проведав о его замыслах, стал теперь выезжать не иначе как с большой осторожностью. Затем ему сказали, что в Фэньчжоу есть некто Цзяо Дун, отважный и ловкий стрелок. Он призвал его сейчас к себе в телохранители и дал ему большое жалованье. Гао был лишен возможности осуществить свой замысел, но все-таки ежедневно подстерегал своего врага.
Однажды, в то время как он лежал в своей засаде, вдруг полил сильный дождь, и он весь промок сверху донизу, застыл и продрог, терпя сильные мучения. После дождя сразу же поднялся со всех сторон резкий ветер, и с ним посыпал ледяной град… Все тело Гао как-то потеряло способность ощущать боль и зуд.
Он вспомнил, что на перевале раньше был маленький храм, посвященный горному духу. И вот, сделав над собой усилие, вскочил и бросился туда. Вошел он в храм – и вдруг увидел, что там сидит его знакомый даос, который бывал у них в деревне за подачками и которого Гао подкармливал. Даос, конечно, его сейчас же узнал и, видя, что одежда Гао промокла насквозь, дал ему холщовый халат.
– Смените, – сказал он, – пока хоть на это.
Как только Гао переменил платье, он вдруг как-то преодолел озноб и сел на ноги, как сидят собаки… Посмотрел на себя и видит, что у него сразу наросла кожа и шерсть: что такое? – он превратился в тигра. А даос уже исчез, и неизвестно куда.
Испугался Гао – в душе заныла досада. Но затем ему пришло на мысль, что теперь-то он, уж наверное, поймает врага и полакомится его мясом, так что в конце концов все это было ему в высшей степени на руку. Он спустился с горы, дошел до места своей засады и видит, что его труп лежит в зарослях трав. Гао понял, что его первое тело уже умерло. Однако, боясь, что придется схоронить себя в зобы ворон и коршунов, он от времени до времени расхаживал вокруг и стерег свое тело.
Через несколько дней случилось проехать здесь Чжуану. Тигр выскочил, схватил Чжуана с лошади, свалил на землю, отгрыз ему голову и проглотил ее. Тогда Цзяо Дун пустил в него сзади стрелу, которая попала ему в брюхо. Тигр свалился и тут же издох.
Гао лежит теперь в густой траве и что-то смутно ощущает, как будто просыпаясь ото сна. Прошла еще ночь; наконец он встал и мог идти. Он тихо зашагал домой.
Дома все были напуганы тем, что Гао не возвращался несколько ночей кряду, и не знали, что думать. Увидя наконец его, обрадовались и бросились к нему с вопросами и ласковыми словами, но Гао лег на постель в крайнем изнеможении и не был в состоянии отвечать.
Вскоре дошли вести о Чжуане, и родные наперерыв подходили к Гао и поздравляли.
– Да ведь тигр – это был я! – сказал Гао и описал всю свою чудесную историю, которая сейчас же распространилась по деревне.
Чжуанов сын сильно горевал о смерти отца. Слыша теперь рассказы о Гао, он возненавидел его и подал жалобу. Начальник, однако, оставил жалобу без рассмотрения, ввиду невероятности дела и за отсутствием доказательств и улик.
Студент Хуан принадлежал к родовитой семье и обладал весьма значительными способностями, так что уже с детства он строил большие планы, рассчитывая сделать карьеру.
За селом был буддийский храм, в котором жил хэшан. С этим хэшаном у Хуана давно установились глубоко искренние отношения. Затем хэшан отправился странствовать по губернии Юньнань и пропадал там лет десять. Наконец он вернулся и явился к Хуану.
– Я уже думал, что вы давным-давно в высоких должностях, – сказал он со вздохом сожаления, – а, оказывается, вы все еще простой студент в белом кафтанчике. По-видимому, счастья в вашей судьбе определено мало! Позвольте-ка, я подкуплю в вашу пользу главного правителя того света. Скажите, можете ассигновать на это десять дяо?
– Нет, не могу, – отвечал Хуан.
– Ну вот что, – сказал тогда хэшан. – Пожалуйста, постарайтесь как-нибудь достать половину этих денег, а остальную половину придется уж мне вам достать где-нибудь в долг. И положим трехдневный срок. Хорошо?
Студент согласился и стал напрягать все усилия, чтобы достать деньги; прибег даже к залогу вещей – наконец достал столько, сколько было нужно. А через три дня хэшан в самом деле принес пять дяо и вручил их Хуану.
В доме Хуанов был старый колодец, в котором вода была всегда глубока и не иссякала. Говорили, что колодец этот сообщается с рекой и морем. Хэшан велел Хуану связать деньги и положить их на край колодца.
– Дайте мне дойти до храма, – говорил он наставительно, – и затем сейчас же столкните деньги в воду. После этого – так через половину того времени, что требуется для кипячения воды, – всплывет на поверхность медная монета. Нужно будет ей поклониться и уйти.
Хуан не мог понять, что это за фокус. Затем он решил, что выйдет из этого что-нибудь или нет – еще неизвестно, но десять дяо жалко. Поэтому девять дяо он припрятал, а один бросил. Вскоре на воде вскочил огромный пузырь и со звоном лопнул. Тут же всплыла на поверхность деньга, огромная – величиной с колесо телеги.
Хуан страшно перепугался и, поклонившись, вытащил еще четыре дяо и бросил туда же. Деньги упали, и слышно было, как звякнули, ударившись о большую деньгу, которая им перегородила путь. Так они и не могли погрузиться в воду.
К вечеру пришел хэшан и стал его ругательски ругать.
– Зачем вы не бросили все деньги? – кричал он.
– Я все бросил, – отвечал Хуан.
– Нет! Человек, посланный от владыки того света, унес только одну тысячу. К чему врать?
Тогда Хуан рассказал все начистоту.
– Скряга, – вздохнул хэшан, – никогда не будет большим человеком. Таков, значит, ваш удел! Вам, очевидно, полагается кончить на вашей второй студенческой степени. Иначе экзамены сейчас же пропадут.
Хуан стал сильно каяться и просил хэшана еще раз за него помолиться. Но хэшан решительно отказался и ушел.
Хуан посмотрел в колодец. Деньги там все еще плавали. Он взял колодезную веревку и вытащил деньги обратно. Тогда большая деньга потонула.
В этом году Хуан получил всего подвторую степень. Так и вышло, как говорил монах.
Хэшан Тикун рассказывает, что в Цинчжоу он видел двух монахов-иноземцев. Их наружность была причудливая какая-то, несовременная. В ушах висело по кольцу. Одеты были в желтый холст. Волосы вились кудрями.
По их собственным словам, они пришли из западных стран и явились к тамошнему губернатору, так как слышали, что он чтит Будду.
Губернатор послал двух курьеров из канцелярии, чтобы они проводили монахов в монастырь. Настоятель Лин-пэй встретил их не очень-то приветливо. Тогда курьеры, видя, как необыкновенно странны эти люди, угостили их на свой счет и остались с ними ночевать.
Один из них спросил иноземцев:
– В ваших западных краях много необыкновенных людей… Вот что, архат[64], нет ли у вас в запасе каких-нибудь фокусов – нам показать?
Один из монахов раскатисто захохотал. Потом высунул из рукава руку, и на ладони у него оказалась маленькая пагода, высотой еле-еле до фута! Она была вся в резьбе – прелесть, что за вещь!
На стене, в самой отдаленной и высокой части комнаты, был маленький киот для фигуры божества. Монах бросил туда пагоду – и она прямехонько, ровно и определенно туда встала, нисколько не скосясь, не наклонясь… Смотрят теперь: на пагоде лежат мощи Будды и излучают свет, ослепительно сияя на все помещение. Затем он поманил пагоду к себе рукой, и она снова упала в ладонь.
Другой монах засучил рукав и вытянул левую руку, да так, что она удлинилась футов на шесть, на семь. Зато правая рука стала сокращаться и сошла на нет.
