Он подсел к нам, и мы все вскрикнули от изумления. Мои друзья, поглощенные созерцанием роз и базиликов, разом побросали кисти, которыми они рисовали стройных красавиц лужайки, и обратили взоры к этому юному побегу в саду любви, и окружили его, словно ореол месяц. А прекрасный и стройный юноша открыл рот, подобный источнику живой воды, и осыпал собеседников жемчужинами глубокомыслия, — то есть по обычаю мудрецов и тех, кто познал тайны, стал говорить приятные слова. Он начал свою речь так:
— Восхищаться ароматом роз и базиликов, наслаждаться внешней красотой — все это не в обычаях мудрецов, ибо роза не цветет больше недели, красота щек и иная бренная краса подвластна времени. Не подобает разумным мужам отдавать сердце тому, кто непостоянен, и уповать на свидание с тем, что преходяще, ибо такое поведение нельзя назвать похвальным.
Затем он рассказал эту удивительную повесть, это подобное саду повествование, в котором цветут розы глубоких мыслей, рассыпая слова, будто рубины из рудника, и заключил:
— На свете не может быть книги-сада пленительнее и прекраснее, чем кущи этого индийского алоэ, сожженного на огне персидского языка, дабы он источал аромат глубоких мыслей и аромат этот распространился в обществе любителей слова. И нет сомнения в том, что десница осени никогда не повредит этому цветнику глубоких мыслей, а губительный самум пустыни не достигнет этой лужайки.
Когда эти мудрые слова осели в моем сознании, когда эти сладостные речи запечатлелись на скрижали сердца, то я, нижайший раб Инаятуллах, который всего лишь собирает колосья на гумне мастеров слова [5], подбирает остатки с пиршественного стола разума и получает дары за службу мужам науки, по совету того сияющего ясного месяца высыпал из полы сорванные розы и приступил к украшению лужаек в цветнике знания. Красочность выражений и изящность оборотов я заимствовал у розоподобных щек и стройного стана того прекрасного и статного кумира. Ясность мыслей и соразмерность метафор я взял взаймы у его сладостных уст и совершенного тела. Словно машшате, я завил волшебные кудри своих слов и заставил их красоваться перед моими друзьями. И поскольку тюльпаны и столистники мыслей и розы изложения расцвели на лужайке в пленительном и прелестном саду, то я назвал книгу «Бехаре данеш» («Храм познания»), так как это — радующий душу сад и утоляющий духовную жажду родник. Каждая страница ее — лужайка цветника, где в любом уголке распускаются розы глубоких мыслей. Каждая фраза этой книги — розарий, в тени кустов которого покоятся красавицы-слова под благоухающими покрывалами. Когда обладатели совершенного разума и благословенные мужи, искатели истины, взращенные на справедливости и наделенные Аллахом способностью познавать сущность вещей, ступят в этот цветник глубоких мыслей, когда их сердца насладятся лицезрением этих дев — слов, то я надеюсь, что они не будут придираться к недостаткам и обратят внимание на достоинства книги. Если же иногда и заметят ошибку или погрешность, то пусть исправят ее сообразно со своей благородной натурой. И пусть они не порицают меня, подобно низким глупцам и мерзким дуракам, и не нападают на меня, словно барс на серну, пусть они не придираются ко мне. Ведь всем известно, что художник, природа которого соответствует словам: «Человек создан слабым» [6], не в состоянии создать изображение без изъянов при помощи калама — обрезка тростника. Ведь слуги, убирающие стол и скатерть слов и знания, хорошо знают, сколько нужно выстрадать душе и уму, чтобы придать словам соразмерность и смысл. Пока мастер слова не ударит сто раз секирой мысли по сердцу, пока он не просверлит свою печень насквозь алмазом мысли, он не извлечет слово-рубин, которое могло бы понравиться тем, кто любит замысловатое и понимает глубокое. Пока тысячу раз не нырнешь в безбрежное море мысли, в руки не попадет царственный жемчуг, достойный похвалы тех, кто украшает трон разума. Хотя несколько черепков, которые предлагаю я, нахлебник мужей учености и совершенства, недостойны внимания и стольких разглагольствований, тем не менее я дрожу как осиновый лист перед теми, кто враждебен мне и не знает справедливости, кто по бесталанности сделал занятием своим порицание, хотя сам не может отличить игольное ушко от Тира, а Тир — от Утарида [7]. Поэтому я прибегаю к защите и покровительству тех, кто справедлив, кто способен отличать дурное от хорошего, кто измерил шагами мысли долы и высоты разума и изведал глубокие размышления. В предисловии же я решил высказать свою просьбу, исправить замеченные погрешности. Уповаю, что в силу своего благородства и великодушия читатели соизволят обратить на это свое внимание и запомнят вступление, в котором выражена конечная цель книги.
Начало повествования о том, как родился Джахандар-Султан — кипарис на берегу ручья царственности
Волшебники, владеющие сокровищницей тайн и постигшие сокровенные имена [8], переписали эти новые страницы из древних свитков, а потом привели их в такое состояние.
В давно минувшие времена в обширной и цветущей, подобной раю стране Хиндустан жил некий венценосец, который, словно озаряющее мир солнце, украсил всю поверхность земную своей властью. Он озарял ночные покои земли лучами справедливости и был настолько возвеличен судьбой, что в гордости попирал пятой Фаркдан, а на всех прочих властителей тронов взирал свысока, как на сидящих в глубокой яме. Сам бирюзовый небосвод, казалось, носил в ушах серьги покорности ему [9]. Судьба вручила ему власть над пегим конем времени [10], а счастье, как раб, приникло челом к его порогу.
Но в его покоях не было светоча, который озарял бы надеждой, у пальмы его существования не было плода, который сообщает жизни радость. Поэтому он постоянно сидел в кругу скорби и вечно просил святых мужей помолиться за него, а по ночам сам обращал свои молитвы к чертогу Аллаха.
И вот наконец, после долгих молитв благословенных дервишей, их полуночных и утренних бдений, в цветнике его надежды выросла роза, пальма его упований принесла плод, домик его сердца озарился светочем счастья, ночь страданий сменилась для него утром благоденствия. Иными словами, на горизонте неба царствования взошло в полном великолепии и блеске новое светило и озарило своими лучами надежды отца и чаяния народа. Падишах из благодарности за такой великий дар приложился челом к земле, восславил бога, велел раздать большие сокровища, так что все подданные его страны разбогатели, а бедняки и нищие избавились от нищеты и нужды.
Эту жемчужину из великого моря нарекли в добрый час Джахандар-султаном, и отец приставил к нему кормилицу, удачливую и любимую небом. Когда ребенку исполнилось четыре года и четыре месяца, его, по обычаю мусульманских стран, отдали для совершенствования ума к ученому наставнику, а для должного воспитания его возвышенной натуры к нему прикрепили еще много мудрых и ученых мужей. Шахзаде учили управлять государством, царствовать, покорять страны и вести войны.
Поскольку всемогущий Аллах в первый день творения наделил избранных талантами и способностями, то Джахандар-султан к четырнадцати годам в совершенстве владел всеми науками, был прекрасно воспитан, благороден, великодушен, терпелив, щедр, он был проникнут высокими стремлениями и помыслами, скромен, умел вести беседу, обладал мощью тела и силой духа, твердостью характера и прекрасным телосложением, красивой наружностью, соразмерностью членов, красноречием и прославился этими качествами по всему свету.
Джахандар-султан отправляется на охоту и ловит сладкоголосого попугая
Шахзаде по зову своей августейшей природы и в силу врожденного благородства пристрастился охотиться [11], в душе его укоренилась склонность к ловитве, так что он проводил большую часть своего времени в охотничьих угодьях. И вот однажды он сел, как обычно, на быстроногого гнедого коня и отправился со своими приближенными поохотиться на диких зверей степей и вольных птиц неба, выпустил на все стороны ловчих зверей. Быстрокрылый белый сокол взвился вверх и поймал куропатку и перепелку, а кречет, белые и черные перья которого напоминали глаза красавиц, когтями ресниц, пленяющих сердца влюбленных, взлетел и стал ловить фазанов, выпустив когти. Гепард, двухцветный, как день и ночь, быстрый, как молния, окропил свои когти кровью диких коз и быков, показал свою ловкость и хищность в ловле газелей. Гончая с острыми когтями настигала онагров и оленей внезапно, словно смерть, и бросала их на землю бездыханными.
Когда златокрылый сокол небосвода высоко поднялся над изумрудной степью неба, жара усилилась, и Джахандар-султану, который был взлелеян под сенью счастья, стало невмоготу от зноя, и он приказал возвращаться во дворец. На обратном пути он увидел цветущий прекрасный сад. Кипарисы и пальмы в нем, словно влюбленные, стояли плечом к плечу; гиацинты и розы, словно новобрачные, сплетались в объятиях; вода казалась изумрудной от склонившихся над ней трав, щебетание птиц над розами звучало слаще мелодий арфы, отовсюду слышалось пение, а воркующие серые горлинки напоминали каландаров в рубищах, предающихся своим радениям [12].
