Благодатной звезды стало явно пыланье.
Царь направился в путь, в нем горело желанье
Видеть город в пределах безвестной земли.
Все искали его, но его не нашли.
И завесы пурпурные ставки царевой
Повлекли на верблюдах по местности новой.
Целый месяц прошел, как построили вал,
И в горах и в степях царь с войсками сновал.
И открылся им дол, сладким веющий зовом,
Обновляющий души зеленым покровом.
Царь глазами сказал приближенным: «Идти
В путь дальнейший, — к подарку благого пути!»
И порядок, минуя и рощи и пашни,
Встретил он, и покой, — здесь, как видно, всегдашний:
Вся дорога в садах, но оград не найти.
Сколько стад! Пастухов же у стад не найти.
Сердце царского стража плода захотело.
К отягченным ветвям потянулся он смело
И к плоду был готов прикоснуться, но вдруг
Он в сухотке поник, словно согнутый лук.
Вскоре всадник овцу изловил и отменно
Был наказан: горячку схватил он мгновенно.
Понял царь назиданье страны. Ни к чему
Не притронулся сам и сказал своему
Устрашенному воинству: «Будут не рады
Не отведшие рук от садов без ограды!»
И, помчавшись, лугов миновал он простор
И сады и ручьев прихотливый узор.
И увидел он город прекрасного края,
Изобильный, красивый, — подобие рая.
К въезду в город приблизился царь. Никаких
Не нашел он ворот, даже признака их.
Был незапертый въезд, как распахнутый ворот,
И со старцами царь тихо двинулся в город.
Он увидел нарядные лавки; замков
Не висело на них: знать, обычай таков!
Горожане любезно, с улыбкой привета
Чинно вышли навстречу Властителю света.
И введен был скиталец, носивший венец,
В необъятный, как небо, лазурный дворец.
Пышный стол горожане накрыли и встали
Пред столом, на котором сосуды блистали.
Угощали они Искендера с мольбой,
Чтоб от них он потребовал снеди любой.
Принял царь угощенье. На светлые лица
Он взирал: хороша сих людей вереница!
Молвил царь: «Ваше мужество, — странно оно.
Почему осторожности вам не дано?
Сколько видел я ваших домов, на которых
Нет замков! Позабыли вы все о затворах.
Столько дивных садов, но они без оград!
И без пастырей столько кочующих стад!
Сотни тысяч овец на равнине отлогой
И в горах! Но людей не встречал я дорогой.
Где защитники ваши? Они каковы?
На какую охрану надеетесь вы?»
И страны справедливой старейшины снова
Искендеру всего пожелали благого:
«Ты увенчан творцом. Пусть великий творец
Даст властителю счастье, как дал он венец!
Ты, ведомый всевышним, скитаясь по странам,
Имя царское славь правосудья чеканом.
Ты спросил о добре и о зле. Обо всем
Ты узнаешь. Послушай, как все мы живем.
Скажем правду одну. Для неправды мы немы.
Мы, вот эти места заселившие, все мы, —
Незлобивый народ. Мы верны небесам.
Что мы служим лишь правде, увидишь ты сам.
Не звучат наши речи фальшивым напевом.
Здесь неверность, о царь, отклоняется с гневом,
Мы закрыли на ключ криводушия дверь,
Нашей правдою мир одолели. Поверь,
Лжи не скажем вовек. Даже в сумраке дремы
Неправдивые сны нам, о царь, незнакомы.
Мы не просим того, что излишне для нас.
Этих просьб не доходит к всевышнему глас.
Шлет господь нам все то, что всем нам на потребу.
А вражда, государь, нежелательна небу.
«Что господь сотворил, то угодно ему.
Неприязни питать не хотим ни к кому.
Помогая друзьям, всеблагому в угоду,
Мы свою, не скорбя, переносим невзгоду.
Если кто-то из нас в недостатке большом
Или в малом и если мы знаем о том,
Всем поделимся с ним. Мы считаем законом,
Чтоб никто и ни в чем не знаком был с уроном.
Мы имуществом нашим друг другу равны.
Равномерно богатства всем нам вручены,
В этой жизни мы все одинаково значим,
И у нас не смеются над чьим-либо плачем.
Мы не знаем воров; нам охрана в горах
Не нужна. Перед чем нам испытывать страх?
Не пойдет на грабеж нашей местности житель,
Ниоткуда в наш край не проникнет грабитель,
Не в чести ни замки, ни засовы у нас,
Без охраны быки и коровы у нас.
Львы и волки не трогают вольное стадо,
И хранят небеса наше каждое чадо.
Если волк покусится на нашу овцу,
То придет его жизнь в миг единый к концу.
А сорвавшего колос рукою бесчестной
Достигает стрела из засады безвестной.
Сеем мы семена в должный день, в должный час
И вверяем их небу, кормящему нас.
Что ж нам делать затем? В этом нету вопроса.
В дни страды ячменя будет много и проса:
С дня посева полгода минует, и, знай,
Сам-семьсот со всего мы сберем урожай,
И одно ль мы посеем зерно или много,
Но, посеяв, надеемся только на бога.
Наш хранитель — господь, нас воздвигший из тьмы,
Уповаем лишь только на господа мы.
Не научены мы, о великий, злословью.
Мы прощаем людей, к ним приходим с любовью,
Коль не справится кто-либо с делом своим,
Мы советов благих от него не таим.
Не укажем дорог мы сомнительных людям.
Нет смутьянов у нас, крови лить мы не будем.
Делит горе друг с другом вся наша семья.
Мы и в радости каждой — друг другу друзья.
Серебра мы не ценим и золота — тоже.
Здесь они не в ходу и песка не дороже.
Всех спеша накормить — всем ведь пища нужна, —
Мы мечом не попросим пригоршни зерна.
Мы зверей не страшим, как иные, и чтобы
Их разить, в нашем сердце не сыщется злобы.
Серн, онагров, газелей сюда иногда
Мы из степи берем, если в этом нужда.
Но пускай разной дичи уловится много,
Лишь потребная дичь отбирается строго,
А ненужную тварь отпускаем. Она
Снова бродит в степи, безмятежна, вольна.
Угождения чреву не чтя никакого,
Мы не против напитков, не против жаркого.
Надо есть за столом, но не досыта есть.
Этот навык у всех в нашем городе есть.
Юный здесь не умрет. Нет здесь этой невзгоды.
Здесь умрет лишь проживший несчетные годы.
Слез над мертвым не лить — наш всегдашний завет.
Ведь от смертного дня в мире снадобья нет.
Мы не скажем в лицо неправдивого слова.
За спиной ничего мы не скажем иного.
Мы скромны, мы чужих не касаемся дел.
Не шумим, если кто-либо лишнее съел.
Мы и зло и добро принимаем не споря:
Предначертаны дни и веселья я горя.
И про дар от небес, про добро и про зло
Мы не спросим: «Что это? Откуда пришло?»
Из пришельцев, о царь, тот останется с нами,
Кто воздержан, кто полон лишь чистыми снами.
Если наш он отринет разумный закон,
То из нашей семьи будет выведен он».
Увидав этот путь благодатный и правый,
В удивленье застыл Искендер величавый.
Лучших слов не слыхал царь земель и морей.
Не читал сказов лучших он в «Книге царей».
И душе своей молвил венец мирозданья:
«Эти тайны приму, как слова назиданья!
Полно рыскать в миру. Мудрецам не с руки
Лишь ловитвой гореть, всюду ставить силки.
Не довольно ль добыч? От соблазнов свободу
Получил я, внимая благому народу.
В мире благо живет. Ты о благе радей.
К миру благо идет лишь от этих людей.
Озарился весь мир перед нами — рабами,
Стали мира они золотыми столпами.
Если правы они, ложь свою ты пойми!
Если люди они, нам ли зваться людьми?
Для того лишь прошел я по целому свету,
Чтоб войти напоследок в долину вот эту!
О, звериный мой нрав! Был я в пламени весь.
Научусь ли тому, что увидел я здесь?!
Если б ведать я мог о народе прекрасном,
Не кружил бы по миру в стремленье напрасном.
Я приют свой нашел бы в расщелине гор,
Лишь к творцу устремлял бы я пламенный взор,
Сей страны мудрецов я проникся бы нравом,
Я бы мирно дышал в помышлении правом».
Умудренных людей встретив праведный стан,
Искендер позабыл свой пророческий сан.
И, узрев, что о нем велика их забота,
Им даров преподнес он без меры и счета.
И оставил он город прекрасный. Опять
Дал приказ он по войску в поход выступать.
Шелк румийских знамен, весен сладостных краше,
Запестрел, словно шелк, изготовленный в Ваше.
Потекло по стране, как течет саранча,
Войско Рума, в шелка всю страну облача.
И скакал Искендер через рощи и чащи
И несчастных людей отвращал от несчастий.
