Автор неизвестен - Торикаэбая моногатари, или Путаница

— Что ж, пожалуй, ей действительно вовсе не обязательно уезжать вместе с Принцессой. Прежний государь говорил мне, что он испытывает угрызения совести, что находится вдали от дочери и просил, чтобы моя дочь заботилась о Принцессе, но при нынешних обстоятельствах я не вижу причин, которые обязывали бы ее оставаться с Принцессой. Я хочу, чтобы она вернулась домой, но поскольку она находится на службе и должна выполнять свои обязанности, пусть останется до первых чисел нового года.

Государь был чрезвычайно обрадован:

— Замечательно! Я так рад, что вы оставили свое прежнее мнение. У меня до сих пор нет дочери, поэтому мне одиноко, вместо своей дочери я окружу заботой вашу, вам не следует думать, что я изменился к ней.

У государя потекли слезы. Видя, что у него такие серьезные намерения, Садайдзин был очень обрадован.

— Вы столько раз высказывали свои намерения относительно Распорядительницы, и я бесконечно рад, чувствуя, что наконец-то сбывается желание, которое вы лелеяли годами. Я отказывал вам, полагая, что она чересчур стыдлива и робка, поэтому я не мог пойти навстречу вашему желанию. И то, что вы все еще не оставили мысли о ней, наполняет меня благодарностью и радостью, — Садайдзин был так счастлив, что заплакал.

Государь же подумал: «Странно, что Садайдзин не желает представить ее людям как мою невесту. Я мог видеть ее только при тусклом освещении, но она вовсе не показалась мне такой уж застенчивой. Хорошо, когда отец заботится о дочери, но если забота излишняя, то ей при появлении на людях может сделаться весьма неловко».

Государь находил поведение Садайдзина странным.

Когда Принцесса уезжала в сопровождении прежнего государя, Распорядительница осталась во дворце. Вакагими поначалу беспокоился, что теперь ему будет трудно встречаться с Принцессой, но Сэндзи и Тюнагон-но Кими, посвященные в их отношения, сочувствовали ему и тайно передавали Принцессе его письма. Прежний государь давно не видел дочь, поэтому все время был с ней, долгое время его терзало беспокойство и теперь он неотлучно находился в ее комнате. Принцессе все еще было плохо, но она уже начала выздоравливать. У нее не было желания оставаться наследницей престола, она мечтала стать монахиней и всю свою душу посвятить молитвам о будущей жизни. Она снова и снова просила отцовского разрешения, ему было горько и грустно. К тому же, поскольку других наследников не было, он не мог ей этого позволить.

Сайсё сделался как бы тенью Советника. Если только выдастся возможность, он непременно поговорит с ней! Ни о чем другом не думая, он искал удобного случая. Все считали, что прежде у них были особенно близкие отношения, но теперь все стало не так — по причине связи Сайсё с женой Советника. Вакагими не знал, что ему отвечать, если Сайсё заговорит о своей обиде, поэтому старательно избегал его. Сайсё же приуныл от своих терзаний, даже по отношению к Ённокими он не испытывал прежнего сострадания и жалости. Саэмон думала: «Советник больше не посещает Ённокими открыто, но на самом деле каждую ночь, как и раньше, он проводит с ней, в этом, конечно, причина того, что Сайсё теперь не показывается здесь». Даже раньше — когда они проводили время в беседах — Ённокими боялась, что муж огорчится, если узнает о ее связи с Сайсё — связи, к которой у нее не лежало сердце. Теперь и подавно — ему будет нестерпимо стыдно и горько, если он узнает, что она хоть что-то скрывает от него. А потому она и не думала хоть одной строчкой отвечать на письма Сайсё, но это не слишком его печалило, и Саэмон рассудила: «Он стал так странно спокоен, ну и сердце у него!»

Вакагими надеялся, что еще в этом году перевезет к себе принцессу Ёсино, на Второй линии в районе реки Хорикава на участке, занимавшем три квартала, он развернул строительство и воздвиг грандиозную усадьбу, которая была просто великолепной. Именно Ённокими должна была бы переехать сюда хозяйкой, но Вакагими мучила эта ее история с Сайсё. Что станут о нем думать, если он поселит ее здесь хозяйкой? Конечно, у нее такие нрав и внешность, что и в будущем он станет заботиться о ней и никогда не оставит ее. Принцессу Ёсино Вакагими считал несравненной, в ней все было замечательно, в утонченности, благородстве и обворожительности никто ей не ровня, но все же по свежести, изяществу и меланхолии вряд ли кто-то может сравниться с Ённокими. Вакагими никак не мог разобраться, кто лучше, но как бы там ни было, он не забывал свою обиду на Ённокими, и на сердце становилось как-то тоскливо и холодно. Принцесса, дочь прежнего государя, — происхождения высочайшего, но это единственное ее достоинство: когда Вакагими пришлось с ней объясняться, он не нашел в ней ни доброты, ни понимания. Вакагими многое передумал, на сердце у него было неспокойно.

Настал Новый год, придворная жизнь, как всегда, била ключом. Придворные собирались вместе и предавались веселью как ни в чем не бывало — будто бы никакие заботы не тревожили их. Но ни новогодний пир, ни другие увеселения не трогали сердце государя — он грустил, поскольку никак не мог забыть лицо Распорядительницы женских покоев.

Но вот наконец утих шум торжеств по случаю празднования Нового года. Государь неподвижно стоял, прячась возле Сверкающего павильона. Он слушал тихие звуки тринадцатиструнного кото. Он был зачарован. После того, как мелодия «Щебетание камышевки» была повторена дважды, музыка прекратилась. «Она играет на кото точно так же, как Советник, какая трогательная связь между братом и сестрой!» — подумал государь. Решетки были уже опущены, но двустворчатая боковая дверь еще не была заперта. Порыв ветра приоткрыл ее, государь обрадовался и вошел незамеченным. Он укрылся в темном углу и увидел: две дамы играют в го. Распорядительница прилегла за пологом, уронив голову на кото, она безотчетно перебирала струны, и смотрела не отрываясь на светильник, она думала о чем-то грустном, и была прекрасна как никто. Она рядом, в одном дворце с ним, а он до сих пор жил с сознанием, что она где-то далеко — обрадовался он своему открытию. Пусть люди станут упрекать его, но он решил, что эту ночь он проведет с ней, он был так взволнован и хотел только одного: чтобы дамы, которые находились при ней, поскорее заснули.

Химэгими продолжала с тоской думать о том, что она пережила, когда расставалась со своим ребенком, что было у нее на сердце, когда он, такой безответный, улыбался, встречаясь с ней взглядом… Вспоминая его, она печалилась и грустила.

У нее градом текли слезы, она с головой закрылась одеждами и лежала неподвижно. Дамы, игравшие в го, закончили.

— Должно быть заснула, — дама отодвинула светильник подальше. — Дверь еще не заперта.

Одна из дам приблизилась к тому месту, где стоял государь. Он в беспокойстве затаился в темноте. Дама заперла дверь.

— Странно, у меня какое-то неприятное ощущение — будто здесь кто-то есть.

Дама быстро вернулась в комнату, все улеглись спать.

Государь огляделся, возле полога никого не было. Непринужденно и спокойно он приблизился к Распорядительнице, поднял покрывало и лег с ней. Она еще не успела заснуть как следует и рассердилась — подумала, что это Сайсё, ей и в голову не могло прийти, что это кто-то другой. Несмотря на досаду, она не шевельнулась, чтобы натянуть на себя покрывало. Государь же раздевал ее и плакал, говорил о том, как долгие годы мечтал о ней, но ее отец ни за что не соглашался и потому он ужасно печалился, рассказывал о том, как впервые мельком увидел ее — возле постели заболевшей Принцессы. Химэгими удивилась: она-то рассердилась — думала, что это Сайсё, но теперь она поняла, кто это. «Если государь раскроет мою тайну, он не станет вникать в мое положение и осудит меня. Увидев же, что я не девственница, он еще больше будет презирать меня, и тут же бросит. Как горько и стыдно! Лучше бы мне вовсе не оставаться в этом мире, пусть бы мои следы затерялись, как я того и хотела. Но Вакагими печалился из-за этой истории с Принцессой, хотел, чтобы я стала его поверенной. Теперь же мне досадно и горько — зря я согласилась. Почему я не последовала за Принцессой? Отец считал, что на Новый год нужно оставаться на службе, да и дамы жаловались, что им будет скучно. Теперь придется оставаться здесь до праздника в храме Ивасимидзу,[21] но потом сразу же вернусь к отцу!» На сердце у Химэгими было тяжело, но она никак не могла отогнать от себя эти тревожные мысли, слезы текли из ее глаз.

— Милая, не надо так. Знай — это судьба. Проникнись моими чувствами — тогда ты поймешь, что все хорошо, — плача и плача говорил государь. Он был неподражаем.

Давным-давно, когда Сайсё впервые сжал ее в своих объятиях, она ощущала себя мужчиной — красивым и сильным, но сопротивляться все же не могла. Теперь она была обыкновенной женщиной и ей не хотелось показаться бесчувственной. Хотя ей совсем не хотелось сдаваться, но ей было не убежать. Государь крепко обнял ее — не вырваться, ей было непереносимо стыдно, она хотела закричать, но государь вовсе не должен стесняться людских глаз, даже если кто-то прибежит на ее беспомощные крики, что с того? Государя никто не осудит, так что следовало покориться.