Изумленный кореец долго всматривался в лицо мальчика, недоуменно покачивая головой.
— Черты сего отрока о том говорят, — изрек он наконец, — что может он стать Отцом государства и достичь высочайшего звания Властителя страны, однако возвышение его сопряжено будет со смутами и бедствиями. Возможно, ему предназначено сделаться оплотом высочайшего дома, первым попечителем Поднебесной, но, увы, и этого я не могу сказать с полной уверенностью.
Удайбэн также был мужем весьма ученым, а посему беседа их оказалась чрезвычайно поучительной. Обменялись они и сложенными к случаю стихами, причем предсказатель сумел удачно передать свое настроение, которого смысл сводился к следующему: «Не сегодня завтра должно мне покинуть вашу страну, и радость, испытанная от встречи с человеком столь необычайных достоинств, соединяется в моем сердце с печалью разлуки». Мальчик ответил ему трогательным стихотворением, и безмерно восхищенный предсказатель поднес ему великолепные дары. Из Дворца было прислано щедрое вознаграждение.
Слух о предсказании каким-то образом распространился, как ни старался Государь сохранить его в тайне. Правый министр, дед принца из Весенних покоев, и прочие забеспокоились, недоумевая: «Что же все это значит?»
Государь, неутомимый в благоволении своем к сыну, уже раньше изволил изучить его черты по местным гадательным таблицам и, очевидно, сам пришел к какому-то заключению, во всяком случае, он до сих пор не жаловал мальчика даже званием принца крови — мико. Теперь же, поразмыслив обо всем, подумал: «А ведь предсказатель этот подлинно мудр» — и принял окончательное решение: «Нельзя пускать его по волнам жизни принцем без ранга, не имеющим даже влиятельного покровителя со стороны матери. Ведь моя власть над миром недолговечна. Нет, пусть, оставшись простым подданным, возьмет на себя заботы о высочайшем семействе, только так можно обеспечить ему надежное будущее».
И Государь постоянно поощрял сына к совершенствованию в науках и искусствах.
При том, что мальчик достиг замечательных успехов во всех занятиях своих, крайне жаль было оставлять его простым подданным, но положение принца крови привлекло бы к нему немало взыскательных взоров. Государь обратился также к самым мудрым астрологам, но их предсказания лишь подтвердили предыдущие, а посему, окончательно укрепившись в первоначальном решении, он причислил сына к роду Минамото, иначе Гэндзи.[37]
Текли луны и годы, а Государь ни на миг не забывал об ушедшей. В надежде, не развеется ли тоска, призывал он к себе подходящих вроде бы дам, но, увы, трудно было найти хоть в чем-то ей подобную, и ничего, кроме неприязни, не вызывали они в его сердце.
Как раз в это время распространилась по миру молва о необыкновенной красоте Четвертой дочери прежнего Государя, взлелеянной с отменной заботливостью матерью своей, Государыней-супругой. Оказалось, что Найси-но сукэ, дама, прислуживающая в высочайших покоях, служила и предыдущему государю, почему и была близка с принцессой, которую знала с малолетства и с которой даже теперь изредка встречалась.
— Трем государям прислуживала я, но ни разу не видела женщины, похожей на ушедшую миясудокоро. И только дочь прежней Государыни-супруги… Так, воистину редкой красоты особа! — доложила она Государю, и сердце его забилось в надежде: «Неужели?»
Он обратился к матери принцессы с почтительной просьбой, но та медлила, тревожась за судьбу дочери. «Всем известно, какой злой нрав у матери принца Весенних покоев,[38] - думала она. — Достаточно вспомнить, сколько мучений выпало на долю обитательницы павильона Павлоний. Нет, нет, не к добру…»
Так и не успев дать ответа, она неожиданно скончалась, и принцесса осталась одна, без всякой опоры.
— Я мог бы заботиться о ней просто как о дочери, — настаивал Государь, и прислуживающие девушке дамы, лица, оказывающие ей покровительство, старший брат ее, принц Хёбукё, рассудив: «Лучше уж ей жить во Дворце, чем тосковать в одиночестве, быть может, там она утешится немного», отдали ее Государю. Прозвали же ее Фудзицубо — принцесса из павильона Глициний.
В самом деле, и чертами лица, и всем обликом своим она удивительно походила на умершую, а высокое звание делало ее еще прекраснее в глазах окружающих. Никто не смел смотреть на нее свысока, и Государь мог беспрепятственно дарить ее благоволением своим — словом, ничто не мешало назвать этот союз совершенным. Быть может, тогда именно неодобрение окружающих и разожгло до такой степени страсть Государя, кто знает… Нельзя сказать, чтобы вовсе покинули Государя думы о прошлом, но помыслы его, естественно, приняли иное направление, и постепенно рассеялась тоска. Увы, все в мире недолговечно.
Юный господин Гэндзи повсюду следовал за Государем, и особа, к которой тот наведывался чаще, чем к другим, не могла постоянно прятаться от него.
Возможно ли отыскать во Дворце даму, которая полагала бы себя хуже других? Бесспорно, каждая имела свои достоинства, но ведь лет им было уже немало, одна лишь принцесса из павильона Глициний сверкала свежей, юной красотой. Как ни старалась она прятать лицо, мальчику удалось украдкой разглядеть ее. Образ матери даже смутной тенью не сохранился в его памяти, но он часто слышал от Найси-но сукэ, что принцесса чрезвычайно похожа на умершую, и в его юной душе зародилась невольная нежность к ней. «О, если б я мог приходить сюда когда вздумается и без всяких церемоний…» — мечтал он. Государь же, безмерно любя обоих, нередко просил:
— Не отталкивайте от себя это дитя. Удивительно, но порой и я вижу в вас его мать. Будьте же снисходительны к мальчику и постарайтесь его полюбить. Вы так похожи, что его вполне можно принять за вашего сына. Мальчик же всем сердцем привязался к принцессе и в простоте душевной использовал любой повод — будь то неприметный цветок или алый листочек клена, — чтобы излить перед ней свои чувства.
Этого не могла не заметить нёго Кокидэн, никогда не питавшая приязни к даме из павильона Глициний, и в сердце ее вспыхнула давняя ненависть.
Государь же души не чаял в сыне, которому равного не было, казалось, в целом свете. В самом деле, даже прекрасная обитательница павильона Глициний не могла затмить его. Люди называли мальчика Блистательным, а поскольку принцесса из павильона Глициний почти не уступала ему в красоте и оба они занимали равное место в сердце Государя, ее прозвали принцессой Сверкающего солнца.
Досадно было менять отроческий облик Гэндзи, но мальчик достиг уже двенадцати лет, настала пора совершить обряд Покрытия главы.[39] Сам Государь хлопотал неустанно, готовясь к предстоящему торжеству, и многое сумел добавить к тому, что предписано правилами. По пышности и размаху церемония не должна была ни в чем уступать той, что несколько лет назад проводилась в Южном дворце по случаю совершеннолетия принца Весенних покоев, а завершающие ее повсеместные пиршества предполагалось провести с великолепием, еще невиданным в мире, ибо Государь, сочтя, очевидно, что официальные торжественные трапезы, которые в подобных случаях устраиваются служителями дворцовой сокровищницы и рисовых хранилищ, недостаточно пышны, отдал на этот счет особые распоряжения.
В восточных передних покоях дворца Чистой прохлады, Сэйрёдэн, установили кресло, обратив его к востоку, а перед ним — сиденья для достигшего совершеннолетия и покрывающего главу, которого роль исполнял сам министр.[40]
И вот в стражу Обезьяны появился Гэндзи. Вдоль его щек круглились жгуты детской прически «мидзура», лицо блистало яркими красками… Как же он мил и как жаль, что таким его больше никто не увидит. Глава Ведомства по делам казны приступил к «подвязыванию волос». Невозможно было оставаться равнодушным, глядя, как он подстригает эти прекрасные волосы, и у Государя вдруг больно сжалось сердце: «О, когда б она видела его теперь!..». Но усилием воли он сдержал себя.
После совершения обряда Гэндзи удалился в покои для придворных, где ему сменили платье, а затем спустился в сад. Глядя, как он исполнял благодарственный танец,[41] люди роняли слезы. Что же говорить о Государе? Ему было еще труднее сохранять самообладание. Снова нахлынули печальные думы о прошлом, которое, казалось, начинало уже изглаживаться из памяти.
«Он слишком мал, взрослая прическа вряд ли будет ему к лицу», — опасался Государь, но причесанный по-новому мальчик стал лишь прекраснее.
У Левого министра, исполнявшего во время обряда обязанности покрывающего главу, была единственная дочь, рожденная принцессой крови и составлявшая главнейший предмет попечения родителей. На нее были виды у принца Весенних покоев, но министр медлил с согласием, ибо тайно намеревался отдать ее Гэндзи. Поэтому, когда Государь, также склонность к этому союзу выказывающий, предложил: «Что ж, раз нет у мальчика достойного опекуна, можно сразу же перейти к обряду Укладывания вместе[42]», министр немедленно согласился.
