«Нелитературные» дневники являются ценнейшим историческим материалом для изучения эпохи Хэйан, ибо в них содержится масса исторических сведений, но только «литературные» дневники позволяют нам ощутить живое тепло, живое дыхание живших в то время людей.
Если для авторов «нелитературных» дневников главным были документальность и точность изложения, то уже первый «литературный» дневник, «Дневник из Тоса» («Тоса-никки», около 935 года), единственный, написанный мужчиной — поэтом Ки-но Цураюки, которого можно считать основоположником жанра, заявляет о праве автора на литературную обработку и вымысел. Вспомним, как начинается этот дневник: «Полагают, что дневники пишут обычно мужчины. И все же я взяла на себя этот труд, чтобы посмотреть, что тут может сделать женщина».
Примерно через сорок лет после «Дневника из Тоса» появился литературный дневник, известный под названием «Дневник эфемерной жизни» («Кагэро-никки», см.: Мать Митицуна. Кагэро-никки — Дневник эфемерной жизни / Пер. с яп. В. Н. Горегляда. СПб.: Центр «Петербургское востоковедение», 1994), действительно написанный женщиной (настоящее имя которой не сохранилось, традиционно ее называют матерью Митицуна) и открывший путь не только к дневниковой прозе, но и вообще к прозе Хэйан. Не будь этого дневника, вряд ли было бы возможным появление такого шедевра японской повествовательной прозы, как «Повесть о Гэндзи». В 1008 году был создан «Дневник Мурасаки Сикибу» (см.: Мурасаки Сикибу. Дневник / Пер. с яп. А. Н. Мещерякова. СПб.: Гиперион, 1996), и примерно к тому же времени относят появление «Дневника Идзуми Сикибу», значительно позже, во второй половине XI века возник «Дневник из Сарасина» («Сарасина-никки», см.: Сарасина-никки — Одинокая луна в Сарасина / Пер. с яп. И. В. Мельниковой. СПб.: Гиперион, 1999), а в начале XII века — «Дневник Сануки-но сукэ», написанный придворной дамой по имени Фудзивара Нагако.
«Литературные» дневники, так же как и «нелитературные», основываются на фактах, в них действуют реально существовавшие люди, но их авторы, не ограничиваясь простым описанием событий, свидетелями которых им довелось стать, стремятся проникнуть в глубину этих событий, объяснить подоплеку человеческих действий, раскрыть свои самые сокровенные мысли и чувства. Человеческая жизнь предстает перед нами, изображенная не извне, а изнутри, во всех повседневных, бытовых и психологических конкретностях, и оценивается не с точки зрения общественной значимости человеческих поступков, а с точки зрения их эмоционального, вполне субъективного восприятия.
Почти все эти дневники содержат множество пятистиший, обнаруживая несомненную связь с домашними поэтическими антологиями. Собственно, многие домашние антологии того времени тоже можно считать своеобразными поэтическими дневниками. Таковы «Собрание матери адзари Дзёдзина» («Дзёдзин адзари но хаха но сю», около 1071 года) и «Собрание придворной дамы государыни Кэнрэймонъин Укё-но дайбу» («Кэнрэймонъин — укё-но дайбу сю», 1232). Во всяком случае если попытаться выделить какую-то характерную черту хэйанских «литературных» дневников, то это их органическая, неразрывная связь с поэзией.
«Дневник Идзуми Сикибу» не является исключением, в его основе лежит любовная переписка между Идзуми Сикибу и принцем Ацумити.
Разумеется, рукописи, принадлежавшей кисти самой Идзуми Сикибу, не сохранилось, до нас дошли только копии, переписанные в разное время. Все известные рукописные копии «Дневника» делятся на три группы:
1. «Сандзёнисикабон», в которых за основу взят текст, переписанный ученым и поэтом Сандзёниси Санэтака (1455–1537). В настоящее время эти списки текста считаются самыми достоверными.
2. «Оэйбон» — основанные на тексте, переписанном в 21-м году эпохи Оэй (1414).
3. «Кангэнбон» — восходящие к тексту, переписанному в 4-м году Кангэн (1246).
Оригиналом для перевода послужил текст «Дневника Идзуми Сикибу», изданный издательством «Сёгакукан» в серии «Классическая японская литература», он представляет собой исправленный вариант рукописи типа «Сандзёнисикабон».
Собственно, «Дневником» это произведение называют условно, ибо помимо названия «Идзуми Сикибу никки» («Дневник Идзуми Сикибу») бытует и другое название — «Идзуми Сикибу Моногатари» («Повесть об Идзуми Сикибу»), оно встречается в списках, принадлежащих группе «Сандзёниси», а также в некоторых древних комментариях; в списках, относящихся к группам «Кангэн» и «Оэй», употребляется второе название.
Когда был написан «Дневник»? По этому поводу существуют разные мнения, зависящие в первую очередь от того, каким образом решается вопрос об авторстве. Те ученые, которые признают авторство самой Идзуми Сикибу, в большинстве своем склоняются к тому, что она написала «Дневник» вскоре после смерти принца Ацумити, то есть в 1008 году, хотя некоторые не исключают и другой возможности, полагая, что «Дневник» мог быть написан ею в глубокой старости. Те же, кто придерживается мнения о существовании другого автора, обычно относят написание «Дневника» к концу эпохи Хэйан (XII веку) и предлагают, как наиболее вероятную, кандидатуру поэта Фудзивара Сюндзэй (1114–1204). Выдвигая предположение о том, что автором «Дневника» была не сама Идзуми Сикибу, а кто-то другой, обычно исходят из двух моментов: во-первых, подвергаются сомнению те эпизоды «Дневника», которые связаны с домом принца Ацумити, — в самом деле, откуда Идзуми Сикибу могла знать, о чем говорила кормилица с принцем или его супруга со своими прислужницами? Во-вторых, указывается на то, что часть «Дневника» написана не от первого, а от третьего лица, то есть от лица некоей «женщины» («онна»).
Мне не кажутся все же убедительными доводы приверженцев этой второй группы исследователей, и я предпочитаю исходить из того, что автором «Дневника» была сама Идзуми Сикибу и что написала она его вскоре после смерти принца Ацумити, когда воспоминания о счастливых днях их любви еще были живы в ее памяти.
Выше уже говорилось о том, что за год траура по принцу Ацумити Идзуми Сикибу создала состоящий из 122 пятистиший цикл, посвященный памяти своего умершего возлюбленного. Среди прочих есть там и такое стихотворение:
Увидев, как зеленеют травы…
Моя душа
На летний луг не похожа,
Так отчего
Она зарастает все гуще
Глухой, неизбывной тоской?
Прозаическое вступление к этому стихотворению заставляет вспомнить начало «Дневника» («…когда я рассеянно смотрела на сад, на траву, зеленеющую на насыпи вокруг дома…»). К тому же предыдущее стихотворение цикла датировано «первым днем четвертой луны», а именно в этот день сделана первая запись «Дневника».
Как и прочие хэйанские дамы, Идзуми Сикибу начала писать свой «Дневник», имея вполне определенную цель, она хотела поведать миру историю своей любви к принцу Ацумити, показать, как сильно она была любима и как сильно любила сама. Разумеется, в угоду этому замыслу одни факты замалчивались, другим придавалось преувеличенное значение, кое-что приукрашивалось, вводились сознательно или бессознательно кое-какие вымышленные детали. Вряд ли настоящая история любви принца Ацумити и Идзуми Сикибу была точно такая, как это описано в «Дневнике». К примеру, известно, что принц во время своего романа с Идзуми Сикибу увлекся другой женщиной, но об этом Идзуми Сикибу предпочла умолчать.
В «Дневнике» изображены события примерно десяти месяцев. Одни из них датированы, другие нет. Судя по всему, Идзуми Сикибу хотелось показать, как разворачивалась история ее любви, что за чем следовало, точная же датировка отдельных эпизодов нимало ее не волновала. Как большинство хэйанских дам, она не вела «Дневник» изо дня в день, а написала его разом, спустя некоторое время после описываемых событий, подкрепляя воспоминания сохранившимися у нее письмами. Из этих-то писем скорее всего и взяты имеющиеся в «Дневнике» даты.
Центральное место в любовной переписке в эпоху Хэйан занимали японские пятистишия вака, и в связи с этим хотелось бы сказать несколько слов об особенностях японской поэзии того времени.
Основным и, пожалуй, самым замечательным свойством вака является ее изначальная связь с повседневной жизнью. (Впрочем, это касается не только поэзии, но и всех видов искусства.) Японская поэзия не поднималась над бытом, не прорывалась к «высшему», к небу, нет, она возникла и существовала внутри быта и вне его не мыслилась. Пятистишие вака не было ни средством самовыражения, самораскрытия поэта, ни орудием его самоутверждения, скорее оно играло роль послания: это могло быть послание как силам природы, богам-ками (которые находились тут же в одном измерении с человеком и на которых можно было воздействовать при помощи слова), так и человеку (и в эпоху Хэйан именно это последнее и стало главным). Будучи посланием, японское пятистишие сочинялось не тогда, когда поэт хотел выразить свои чувства по тому или иному поводу, а тогда, когда ему надо было сообщить кому-нибудь о своих чувствах или намерениях. Причем, если речь шла о любовном послании, оно должно было быть зашифровано таким образом, чтобы его мог понять лишь тот человек, которому оно было предназначено. Именно это обстоятельство во многом и определило внутреннюю поэтику вака. На первый взгляд многие пятистишия воспевают красоту природы, не более, но на самом деле «природное» очень часто служит лишь прикрытием для «человеческого». Японские поэты использовали окружающий их мир как своеобразный арсенал символов, помогающих им в завуалированной форме передать свои чувства адресату с тем, чтобы вызвать у него ответное чувство или даже подтолкнуть его к какому-нибудь действию. Природное в вака всегда связано с человеческим, человеческое передается через природное, и все средства художественной выразительности, и в первую очередь какэкотоба (перекидные слова, слова-мостики, слова-связки), рассчитаны на то, чтобы выявить эту нерасторжимую связь природного и человеческого.
