без автора - Тысяча И Одна Ночь. Книга 3

И, увидев меня, она засмеялась и воскликнула: "Как это ты не заснул и сон не одолел тебя? Раз ты бодрствовал всю ночь, я знаю, что ты - влюблённый, так как примета любящих - не спать ночью в борьбе со страстями".

Затем она обратилась к невольницам и подмигнула им, и те удалились; а она подошла ко мне, и прижала меня к груди и поцеловала меня, а я поцеловал её, - и это была ночь радости для сердца и прохлады для взора, как сказал о ней поэт:

И мы легли вместе и проспали до утра, и тогда я хотел уйти, но он вдруг схватила меня и сказала: "По стой, я тебе что то скажу..."

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Когда же настала сто девятнадцатая ночь, она сказала: "Дошло до маня, о счастливый царь, что юноша говорил Тадж-аль-Мулуку: "Когда я хотел уйти, она схватила меня и сказала: "Постой, я тебе что то расскажу и дам тебе наставление".

И я остановился, а она развязала платок и, вынув оттуда этот лоскут, разостлала его передо мною, и я увидел там изображение газели вот такого вида, и до крайности удивился и взял его. И мы с кою условились, что я буду приходить к ней каждую ночь в этот сад, а потом я ушёл от неё радостный и от радости забыл тот стих, который мне поручила сказать дочь моего дяди. А та женщина, давая мне лоскут с изображением газели, сказала:

"Это работа моей сестры". - "Как же имя твоей сестры?" - спросил я её, и она ответила: "Её имя - Нураль-Худа; храни этот лоскут". И я простился с нею, и удалился радостный, и пошёл, а войдя к дочери моего дяди, я увидел, что она лежит; но, увидав меня, она встала (а слезы её лились) и подошла ко мне, и поцеловала меня в грудь, и спросила: "Сделал ли ты так, как я тебе поручила, и сказал ли стих?" - "Я забыл его, и меня от него отвлекло не что иное, как изображение этой газели", - ответил я и кинул лоскут перед Азизой, а она поднялась и села, будучи не в состоянии терпеть, и, проливая из глаз слезы, сказала такие два стиха:

А окончив говорить стихи, она сказала: "О сын моего дяди, подари мне этот лоскуток!" И я подарил его ей, а она взяла его и разостлала и увидела, что на нем. А когда мне пришло время уходить, дочь моего дяди сказала: "Иди, сопровождаемый благополучием, а когда будешь уходить от неё, скажи ей стих из стихотворения, который я тебе сказала раньше, а ты его забыл". - "Повтори его!" - сказал я ей; и она повторила, и после этого я пошёл в сад и поднялся в помещение, где нашёл эту женщину ожидающей. И, увидев меня, она поднялась, поцеловала меня и посадила к себе на колени, и мы поели и выпили и удовлетворили свои желания, как раньше, а когда наступило утро, я сказал ей тот стих, то есть:

И когда она услышала его, из глаз её пролились слезы, и она сказала:

А я запомнил этот стих, радуясь, что исполнил просьбу дочери моего дяди, и вышел, и, придя к ней, нашёл её лежащей, а моя мать сидела у её изголовья и плакала о том, что с ней сталось. И когда я вошёл к Азизе, моя мать сказала мне: "Пропади ты, о двоюродный брат! Как это ты оставляешь дочь своего дяди, когда ей нехорошо, и не спрашиваешь о её болезни!"

А дочь моего дяди, увидя меня, подняла голову и села и спросила: "О Азиз, сказал ли ты ей стих, который я говорила тебе?" - "Да", - отвечал я ей; и, услышав его, она заплакала, и она сказала мне другой стих, а я его запомнил. "Скажи мне его", - попросила Азиза; и когда я сказал ей стих, она горько заплакала и произнесла такое двустишие:

Когда ты войдёшь к ней, как обычно, скажи ей эти два стиха, которые ты услышал", - сказала дочь моего дяди; а я ответил ей: "Слушаю и повинуюсь". И затем я пошёл к ней, как всегда, в сад, и между нами было то, что было, и описать это бессилен язык. А собираясь уйти, я сказал ей те два стиха до конца, и когда она их услышала, слезы потекли у неё из глаз, и она произнесла слова поэта:

И я запомнил этот стих и пошёл домой, а войдя удочери моего дяди, я увидел, что она лежит без чувств, а моя мать сидит у неё в головах. Но, услышав мой голос, Азиза открыла глаза и спросила: "О Азиз, сказал ли ты ей стихи?" - "Да", - отвечал я; и, услышав их, она сказала мне такой стих: "А если он не найдёт..." и так далее. И когда дочь моего дяди услышала его, она вторично лишилась чувств, а очнувшись, она произнесла два такие стиха:

А потом, когда настала ночь, я отправился, по обыкновению, в сад и нашёл ту женщину ожидающей меня. Мы сели, поели и выпили, и сделали наше дело, и проспали до утра, а собираясь уйти, я повторил ей то, что сказала дочь моего дяди; и, услышав это, она испустила громкий крик и расстроилась и сказала: "Ах, клянусь Аллахом, та, что сказала эти стихи, умерла!" - и она заплакала и спросила: "Горе тебе, в каком ты родстве со сказавшей этот стих?" - "Она дочь моего дяди", - отвечал я. И женщина воскликнула: "Ты лжёшь, клянусь Аллахом! Если бы она была дочерью твоего дяди, ты бы испытывал к ней такую же любовь, как она к тебе! Это ты её убил. Убей тебя Аллах, как ты убил её! Клянусь Аллахом, если бы ты рассказал мне, что у тебя есть двоюродная сестра, я не приблизила бы тебя к себе!" - "О, она толковала мне знаки, которые ты мне делала, и это она научила меня, как мне с тобою сблизиться и как поступать с тобою. Если бы не она, я бы не достиг тебя", - сказал я. "Разве она знала про пас?" - спросила женщина; и я сказал: "Да". И тогда она воскликнула: "Да погубит Аллах твою молодость, как ты ей погубил её юность! Иди посмотри на неё", - сказала она потом. И я пошёл с расстроенным сердцем и шёл до тех пор, пока не достиг нашего переулка. И я услышал вопли и спросил, что такое, и мне сказали: "Мы нашли Азизу за дверью мёртвой".

И я вошёл в дом, и, увидя меня, моя мать сказала: "Грех за неё на твоей совести и лежит на твоей шее!

Да не отпустит тебе Аллах её крови..."

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Когда же настала ночь, дополняющая до ста двадцати, она сказала: дошло до меня, о счастливый царь, что юный Азиз говорил Тадж-аль-Мулуку: "И я вошёл в дом, и, увидя меня, моя мать сказала: "Грех за неё на твоей совести! Да не отпустит тебе Аллах её кровь! Пропади ты, о двоюродный брат!"

А потом пришёл мой отец, и мы обрядили Азизу, и вынесли её, и проводили носилки на кладбище, где её закопали; и мы устроили над её могилой чтения Корана и пропели у могилы три дня. И затем мы вернулись и пришли домой, и я грустил о ней, и моя мать подошла ко мне и сказала: "Я хочу знать, что ты с ней такое сделал, что у неё лопнул жёлчный пузырь! О дитя моё, я все время её спрашивала, отчего она больна, но она ничего мне не сообщила и не рассказала мне ни о чем. Заклинаю тебя Аллахом, расскажи же мне, что ты с ней сделал, почему она умерла". - "Я ничего не сделал", - отвечал я. И моя мать воскликнула: "Да отомстит тебе за неё Аллах! Она ничего не сказала мне, но скрывала своё дело, пока не умерла, простив тебе; и когда она умирала, я была у неё, и она открыла глаза и сказала мне: "О жена моего дяди, да сочтёт Аллах твоего сына неповинным за мою кровь и да не взыщет с него за то, что он со мной сделал! Аллах только перенёс меня из преходящей обители здешней жизни в вечную обитель будущей жизни!" И я сказала ей: "О дочь моя, да сохранит он тебя и твою юность!" - и стала её расспрашивать, почему она захворала, но она ничего не сказала, а потом улыбнулась и молила: "О жена моего дяди, скажи твоему сыну, когда он захочет уйти туда, куда уходит каждый день, чтобы он, уходя оттуда, сказал такие два слова: "Верность прекрасна, измена дурна!" В этом моя защита для него, чтобы я была за него заступницей и при жизни и после смерти". Потом она дала мне для тебя одну вещь и заставила меня поклясться, что я тебе её дам, только если увижу, что ты плачешь о ней и рыдаешь; и эта вещь у меня, и когда я увижу тебя в таком состоянии, как она сказала, я отдам её тебе".