И они привели Ситт-Мариам к её отцу, который сидел на престоле своей власти, и когда её отец увидел её, он воскликнул: "Горе тебе, о обманщица! Как ты оставила веру отцов и дедов и крепость Мессии, на которую следует опираться, и последовала вере бродяг (он разумел веру ислама), что поднялись с мечом наперекор кресту и идолам?" - "Нет за мной вины, - ответила Мариам. - Я вышла ночью в церковь, чтобы посетить госпожу Мариам и сподобиться от неё благодати, и когда я чем-то отвлеклась, мусульманские воры вдруг напали на меня и заткнули мне рот и крепко меня связали, и они положили меня на корабль и поехали со мной в свою сторону. И я обманула их и говорила с ними об их вере, пока они не развязали моих уз, и мне не верилось, что твои люди догнали меня и освободили. Клянусь Мессией и истинной верой, клянусь крестом и тем, кто был на нем распят, я радовалась тому, что вырвалась из их рук, до крайней степени, и моя грудь расширилась и расправилась, когда я освободилась из мусульманского плена". - "Ты лжёшь, о распутница, о развратница! - воскликнул её отец. - Клянусь тем, что стоит в ясном Евангелии из ниспосланных запрещений и разрешений, я неизбежно убью тебя наихудшим убийством и изувечу тебя ужаснейшим образом. Разве не довольно тебе того, что ты сделала сначала, когда вошли к нам твои козни, и теперь ты возвращаешься к нам с твоими обманами!"
И царь приказал убить Мариам и распять её на воротах дворца, но в это время вошёл к нему кривой везирь (он давно был охвачен любовью к Мариам) и сказал ему: "О царь, не убивай её и жени меня на ней. Я желаю её сильнейшим желанием, но не войду к ней раньше, чем построю ей дворец из крепкого камня, самый высокий, какой только строят, так что никакой вор не сможет взобраться на его крышу. А когда я кончу его строить, я зарежу у ворот его тридцать мусульман и сделаю их жертвою Мессии от меня и от неё". И царь пожаловал ему разрешение на брак с Мариам и позволил священникам, монахам и патрициям выдать её за него замуж, и девушку выдали за кривого везиря, и царь позволил начать постройку высокого дворца, подходящего для неё, и рабочие принялись работать.
Вот что было с царевной Мариам, её отцом и кривым везирем. Что же касается Нур-ад-дина и старика москательщика, то Нур-ад-дин отправился к москательщику, другу своего отца, и взял у его жены на время изар, покрывало, башмаки и одежду - такую, как одежда женщин Искандарии, и вернулся к морю, и направился к кораблю, где была Ситт-Мариам, но увидел, что место пустынно и цель посещения далека..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Восемьсот восемьдесят шестая ночь
Когда же настала восемьсот восемьдесят шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Нур-ад-дин увидел, что место пустынно и цель посещения далека, его сердце стало печальным, и он заплакал слезами, друг за другом бегущими, и произнёс слова поэта:
"Летит ко мне призрак Суд, пугает меня, стучась,
С зарёю, когда друзья спят крепко в пустыне.
Когда же проснулись мы и призрак унёсся вдаль,
Увидел я - пусто все и цель отдалённа".
И Нур-ад-дин пошёл по берегу моря, оборачиваясь направо и налево, и увидал людей, собравшихся на берегу, и они говорили: "О мусульмане, нет больше у города Искандарии чести, раз франки вступают в него и похищают тех, кто в нем есть, и они мирно возвращаются в свою страну, и не выходит за ними никто из мусульман или из воинов нападающих!" - "В чем дело?" - спросил их Нур-ад-дин. И они сказали: "О сынок, пришёл корабль из кораблей франков, и в нем были войска, и они сейчас напали на нашу гавань и захватили корабль, стоявший там на якоре, вместе с теми, кто был на нем, и спокойно уехали в свою страну". И Нур-ад-дин, услышав их слова, упал, покрытый беспамятством, а когда он очнулся, его спросили о его деле, и он рассказал им свою историю, от начала до конца. И когда люди поняли, в чем с ним дело, всякий начал его бранить и ругать и говорить ему: "Почему ты хотел увести её с корабля только в изаре и покрывале?" И все люди говорили ему слова мучительные, а некоторые говорили: "Оставьте его, достаточно с него того, что с ним случилось". И каждый огорчал Нурад-дина словами и метал в него стрелами упрёков, так что он упал, покрытый беспамятством.
И когда люди и Нур-ад-дин были в таком положении, вдруг подошёл старик москательщик, и он увидел собравшихся людей и направился к ним, чтобы узнать в чем дело, и увидел Нур-ад-дина, который лежал между ними, покрытый беспамятством. И москательщик сел подле него и привёл его в чувство, и когда Нур-ад-дин очнулся, спросил его: "О дитя моё, что означает состояние, в котором ты находишься?" - "О дядюшка, - ответил Нур-аддин, - невольницу, которая у меня пропала, я привёз из города её отца на корабле и вытерпел то, что вытерпел, везя её, а когда я достиг этого города, я привязал корабль к берегу и оставил невольницу на корабле, а сам пошёл в твоё жилище и взял у твоей жены вещи для невольницы, чтобы привести её в них в город. И пришли франки, и захватили корабль, и на нем невольницу, и спокойно уехали, и достигли своих кораблей".
И когда старик москательщик услышал от Нур-ад-дина эти слова, свет сделался перед лицом его мраком, и он опечалился о Нур-ад-дине великой печалью. "О дитя моё, - воскликнул он, - отчего ты не увёз её с корабля в город без изара? Но теперь не помогут уже слова! Вставай, о дитя моё, и пойдём со мной в город - может быть, Аллах наделит тебя невольницей более прекрасной, чем та, и ты забудешь с нею о первой девушке. Слава Аллаху, который не причинил тебе в ней никакого убытка, а наоборот, тебе досталась через неё прибыль! И знай, о дитя моё, что соединение и разъединение - в руках владыки возвышающегося". - "Клянусь Аллахом, о дядюшка, - воскликнул Нур-ад-дин, - я никак не могу забыть о ней и не перестану её искать, хотя бы мне пришлось выпить из-за неё чашу смерти".
"О дитя моё, что ты задумал в душе и хочешь сделать?" - спросил москательщик. И Нур-ад-дин сказал: "Я имею намерение вернуться в страну румов и вступить в город Афранджу и подвергнуть свою душу опасностям, и дело либо удастся, либо не удастся". - "О дитя моё, - молвил москательщик, - в ходячих поговорках сказано: "Не всякий раз останется цел кувшин". И если они в первый раз с тобой ничего не сделали, то, может быть, они убьют тебя в этот раз" особенно потому, что они тебя хорошо узнали". - "О дядюшка, - сказал Нур-ад-дин, - позволь мне поехать и быть убитым быстро из-за любви к ней, разве лучше не быть убитым, оставив её в пытке и смущении".
А по соответствию судьбы, в гавани стоял один корабль, снаряжаемый для путешествия, и те, кто ехал на нем, исполнили все свои дела, и в эту минуту они выдёргивали причальные колья. И Нур-ад-дин поднялся на корабль, и корабль плыл несколько дней, и время и ветер были для путников хороши. И когда они ехали, вдруг появились корабли из кораблей франков, кружившие по полноводному морю. А увидев корабль, они всегда брали его в плен, боясь за царевну из-за воров мусульман, и когда они захватывали корабль, то доставляли всех, кто был на нем, к царю Афранджи, и тот убивал их, исполняя обет, который он дал из-за своей дочери Мариам. И они увидели корабль, в котором был Нур-ад-дин, и захватили его, и взяли всех, кто там был, и привели к царю, отцу Мариам, и, когда пленников поставили перед царём, он увидел, что их сто человек мусульман, и велел их зарезать в тот же час и минуту, и в числе их Нурад-дина, а палач оставил его напоследок, пожалев его из-за его малых лет и стройности его стана.
И когда царь увидел его, он его узнал как нельзя лучше и спросил его: "Нур-ад-дин ли ты, который был у нас в первый раз, прежде этого раза?" И Нур-ад-дин ответил: "Я не был у вас, и моё имя не Нур-ад-дин, моё имя - Ибрахим". - "Ты лжёшь! - воскликнул царь. - Нет, ты Нур-ад-дин, которого я подарил старухе, надсмотрщице за церковью, чтобы ты помогал ей прислуживать п церкви". - "О владыка, - сказал Нур-ад-дин, - моё имя Ибрахим". И царь молвил: "Когда старуха, надсмотрщица за церковью, придёт и посмотрит на тебя, она узнает, Нур-ад-дин ли ты, или кто другой".
И когда они говорили, вдруг кривой везирь, который женился на царской дочери, вошёл в ту самую минуту и поцеловал перед царём землю и сказал: "О царь, знай, что постройка дворца окончена, а тебе известно, что я дал обет, когда кончу постройку, зарезать у дворца тридцать мусульман, и вот я пришёл к тебе, чтобы взять у тебя тридцать мусульман и зарезать их и исполнить обет Мессии. Я возьму их под мою ответственность, в виде займа, а когда прибудут ко мне пленные, я дам тебе других, им взамен". - "Клянусь Мессией и истинной верой, - сказал царь, - у меня не осталось никого, кроме этого пленника". И он показал на Нур-ад-дина и сказал везирю: "Возьми его и зарежь сейчас же, а я пришлю тебе остальных, когда прибудут ко мне пленные мусульмане". И кривой везирь встал, и взял Нур-ад-дина, и привёл его ко дворцу, чтобы зарезать его на пороге его дверей. И маляры сказали ему: "О владыка, нам осталось работать и красить два дня. Потерпи и подожди убивать этого пленника, пока мы не кончим красить. Может быть, к тебе придут недостающие до тридцати, и ты зарежешь их всех разом и исполнишь свой обет в один день". И тогда везирь приказал заточить Нур-ад-дина..."
