В результате
чжухоу от него отвернулись, за морем возникли недобрые помыслы. Юй [69], зная о недовольстве Поднебесной, разрушил стену, сровнял рвы, уничтожил драгоценности, сжег оружие и щиты, одарил милостями. Заморские гости склонили головы, варвары четырех сторон принесли дары. Юй собрал
чжухоу на горе Ту, и тысячи царств пришли с яшмой и дарами. Итак, когда коварные помыслы гнездятся внутри, то и чистейшая белизна оказывается нечистой [70], и разум и благо утрачивают цельность. Не знаешь того, что при тебе, как же можешь объять далекое?
Если одни упрочняют щиты, а другие в ответ точат клинки, одни возводят стены, а другие строят тараны — это все равно что кипяток заливать кипятком же, от этого кипение только усилится. Нельзя плетью научить злую собаку или строптивого коня — будь ты хоть И Инем или Цзао-фу [71]. А вот когда злобные помыслы побеждены внутри, то и голодного тигра можно потрогать за хвост, не то что справиться с собакой или конем! Так, воплотивший дао отдыхает и неистощим, а полагающийся на искусство [72] изнуряет себя, но безуспешно. Поэтому суровые законы, жестокие наказания — не дело бавана, кто щедро пользуется плетью, не обладает искусством дальней езды.
Глаз Ли Чжу видел кончик иглы на расстоянии ста шагов, но не мог разглядеть рыбы в глубине пучины; ухо Наставника Куана улавливало гармонию восьми ветров [73], но не слышало за пределами десятка ли. Это значит, что, положившись на способности одного человека, не управишься и с тремя му земли. Кто знает закон [внутреннего соответствия], определяемый дао, следует естественному ходу неба и земли, для того и равновесие [74] шести пределов оказывается недостаточно устойчивым.
Юй, прокладывая русла, следовал за природой воды, считая ее своим учителем, Священный земледелец [75], посеяв семена, следовал естественному развитию ростков, считая их своим наставником. Водоросли корнями уходят в воду, дерево — в землю. Птицы летают, хлопая крыльями по пустоте; звери бегают, попирая твердую основу; драконы обитают в воде, тигры и барсы — в горах. В этом природа неба и земли. Два куска дерева от трения загораются, металл от соприкосновения с огнем плавится; круглому свойственно вращение, полому — плавание. В этом проявление их естества.
Приходят весенние ветры, и падает благодатный дождь. Все оживает и начинает расти. Пернатые высиживают птенцов, покрытые шерстью вынашивают плод. Цветение трав и деревьев, птичьи яйца, звериные детеныши — нигде не видно того, кто управляет этим, а все успешно завершается. Осенние ветры опускают на землю иней, пригибают живое, губят слабое. Орлы и коршуны дерутся за добычу; насекомые прячутся, травы и деревья уходят в корень; рыбы и черепахи скрываются в пучинах. Нигде не видно того, кто управляет этим, а все исчезает бесследно.
Деревья растут в лесах, вода течет в руслах. Птицы и звери живут в гнездах и в логовах, люди — в жилищах. На суше более пригодны буйволы и кони, для лодки более подходит большая вода. Сюнну одеваются в меховые одежды, в У и Юэ [76] носят полотно. Каждый изобретает то, в чем нуждается, чтобы спастись от палящего солнца и сырости; каждый находит место, чтобы защитить себя от холода и жары. Все находит себе удобное [77], всякая вещь устраивает свое место. Ясно, что тьма вещей твердо держится естественности [78]. Что же тут делать мудрецам!
К югу от горы Девяти пиков [79] дел, связанных с сушей, мало, а с водой — много. Поэтому стригут волосы, татуируют тело, чтобы походить на драконов; носят не штаны, а набедренные повязки, чтобы удобнее было переходить вброд и плавать; коротко засучивают рукава, чтобы удобнее управляться с шестом на лодке. Все это есть следование [80]. К северу от Яньмэнь [81] народ ди не питается зерном, не имеет уважения к старости, а ценит физическую силу. Люди там необычайно выносливы, не выпускают из рук лука, кони не разнуздываются. Все это есть приспособление [82].
Поэтому Юй, когда был в государстве Нагих, снимал одежду входя и надевал уходя. Это следование. А ныне пересаженные деревья, утратив свою, связанную с инь-ян природу, не могут не засохнуть. Поэтому мандариновое дерево, пересаженное севернее реки Цзян, изменяется и превращается в дичок; дрозд-пересмешник не перелетает через реку Цзи, а барсук, переплывая Вэнь [83], погибает. Природу вещей нельзя менять, естественное место обитания нельзя переносить.
Поэтому тот, кто постиг дао, возвращается к прозрачной чистоте [84], кто проник в суть вещей, уходит в недеяние. В покое пестует свою природу, в безмолвии определяет место разуму — и так входит в Небесные врата [85]. То, что называю небесным, — это беспримесная чистота, безыскусственная простота, изначально прямое и белоснежно-белое, то, что никогда ни с чем не смешивалось. То же, что называется человеческим, — это заблуждение и пустые ухищрения ума, изворотливость и ложь, которыми пользуемся, чтобы следовать своему поколению, общаться с пошлым миром. То, что у буйвола раздвоенные копыта и на голове рога, а кони покрыты гладкой шерстью и имеют цельные копыта, — это небесное. Опутать рот коню удилами, продырявить нос буйволу — это человеческое. Тот, кто следует небесному, странствует вместе с дао, кто идет за человеческим, вступает в общение с пошлым миром. Потому с колодезной рыбешкой нельзя толковать о великом, так как она ограничена пространством; с летними насекомыми нельзя толковать о холодах, так как они ограничены временем; с изворотливым ученым нельзя толковать о совершенном дао, так как он связан ходячим мнением, на нем путы учения Поэтому мудрец не волнует небесного человеческим; не беспокоит свое природное чувство страстями. Не строит планов, а свершает, не говорит, а убеждает; не рассчитывает, а получает; не действует, а свершает. Частицы цзин [86] проникают в обиталище души и вместе с Творящим изменения создают [87] человека.
Хороший пловец тонет, хороший наездник падает с коня — каждый своей приверженностью чему-то ввергает себя в беду. Вот почему тот, кто привержен деяниям, всегда страдает; тот, кто борется за выгоду, непременно разорится.
Некогда сила Гунгуна была такова, что от его удара в гору Щербатую земля покосилась на юго-восток; он боролся за владычество с Гао Синем [88], а в результате погиб в пучине, род его прервался, прекратились жертвы предкам. Наследник юэского вана [89] бежал в горы, но юэсцы выкурили его из пещеры, и он вынужден был подчиниться. С этой точки зрения достижение чего-либо зависит от благовременья,
