Люй Бувэй - Вёсны и осени господина Люя (Люйши чуньцю)

Ху Юань обратился к цискому Минь-вану: "Иньские треножники были выставлены в чжоуском дворцовом зале, их алтарь земли шэ был убран чжоусцами под крышу, а их музыка, сопровождавшая ритуальные танцы со щитом и секирой [гань-ци], стала употребляться людьми для развлечения. Между тем музыка погибшего царства не должна исполняться в храме предков, алтарь шэ погибшего царства не должен быть показываем небу, а ритуальные сосуды погибшего царства должны быть выставлены в зале дворца как предостережение победителю. Вам, ван, необходимо этого избегать. Поэтому должно быть отдано повеление, чтобы большой люй-подбор колоколов царства Ци не выставлялся в зале дворца, чтобы никогда алтарь земли Тай-гуна не покрывался крышей, чтобы никогда циская музыка не исполнялась для развлечения народа!" Но циский ван не послушался его, и тогда тот вышел и три дня оплакивал судьбу царства, причитая так:

Кто успеет уехать первым, унесут лишь то, что на них надето;

Кто задержится — заполнит собою тюрьмы и клетки.

Я вижу — волнами морскими бежит народ к востоку

И не знает, где найдет приют.

Циский ван спросил тогда у чинов знающих: "Что у нас полагается по закону тому, кто заранее оплакивает гибель царства?" Судьи сказали: "Отсечение ноги". Ван сказал: "Применить закон!" Тогда судебные чины выставили топор и плаху у ворот Дунлюй, поскольку они не хотели его казнить, а хотели, чтобы он бежал. Однако Ху Юань, прослышав об этом, пришел, хромая, и предстал перед судебными чинами. Те сказали ему: "За оплакивание царства положено отсечение ноги. Вы, преждерожденный, ведь стары, ведь вы такого по старости и не знали?" Ху Юань сказал: "Что значит не понимать по старости?" А затем как бы отвечал сам себе: "Люди с юга, которые приплыли сюда щурятами, выросли в барракуд. Таким чужой двор что трава, в которой они прячутся, а чужая страна что морская расселина, в которой они таятся. В Инь был Би Гань, в У был Цзысюй, а в Ци есть Ху Юань. Речей его не слушают, так что нужно отсечь ему ногу у ворот Дунлюй. Тот, кто велел отсечь, тем самым поставит меня третьим в ряд к тем двум мужам!"

Конечно, Ху Юань не желал, чтобы ему отсекли ногу, но страна уже была охвачена смутой, высшие уже впали в неразумие, поэтому, заботясь об алтарях земли и посева, а также о людях простых и знатных, он и выступил с такими речами. Он говорил так не ради того, чтобы кого-то просто обличить; этими речами он хотел предотвратить гибель царства, поэтому пошел на риск для себя лично. Вследствие его действий Чжу Цзы покинул страну, а Да Цзы [как командующий] погиб.

Чжаоский Цзянь-цзы напал на некоторые второстепенные города царства Вэй и при этом сам повел войска как командующий. Когда началось сражение, он тем не менее следил издалека, стоя рядом с боевой колесницей, покрытой носорожьими шкурами. Но когда барабан забил к наступлению, мужи не пошли вперед. Тогда Цзянь-цзы отбросил барабанную колотушку и запричитал: "Увы мне! Как это мои мужи могли так быстро все до одного утратить мужество?" Тогда Ханжэнь Чжуго снял шлем и, взяв свою пику наперевес, выступил вперед и сказал: "Если правитель оказывает неспособность быть мужественным, как могут мужи за него отдавать жизнь?" Цзянь-цзы от гнева изменился в лице и сказал: "Меня, недостойного, никто не посылал, а я сам как командующий встал во главе этого сброда; как же смеешь ты обвинять меня в неспособности? Если у тебя есть основание для таких утверждений, прощу; если же нет — казню". Тот сказал: "В свое время наш прежний правитель Сянь-гун за пять лет правления присоединил девятнадцать городов вот с этим же войском; однако Хуэй-гун, пребывая у власти всего два года, так погряз в увлечении красивыми женщинами, что циньцы, напав на нас, не дошли до нашей столицы Цзян всего семьдесят ли. И это при том же войске. Когда к власти пришел Вэнь-гун, то он всего за два года, взявшись за дело и вложив все свое мужество, добился того, что через три года все мужи были героями, готовыми на все: в битве при Чэнпу они пять раз обращали в бегство чусцев, они осадили Вэй и сровняли с землей Шишэ; они утвердили положение сына неба и прославились на всю Поднебесную. И это опять все то же войско! Так значит, если правитель не был способен на подвиг, когда это за него умирали мужи?" Тогда Цзянь-цзы покинул свое место у колесницы, покрытой носорожьими шкурами, и стал там, куда долетали камни и стрелы. При первом же ударе барабана воины были уже на колесницах. Цзянь-цзы тогда сказал: "Чем иметь еще тысячу защищенных от стрел колесниц, лучше мне было бы раньше послушать одну речь Ханжэнь Чжуго!"

Ханжэнь Чжуго действительно умел убеждать своего правителя. Когда сражение уже началось, одним только умелым использованием колотушки и барабана, без умножения наград и без усиления наказаний, он сумел одной речью сделать так, что все мужи готовы были отдать жизнь за высших.

Когда речи предельно резки, они вызывают гнев; когда слушающий разгневан, говорящий — в опасности, а кто же, кроме добродетельного, рискнет подвергнуть себя опасности? Ведь тот, кто не честен, действует из выгоды, а тому, кто ищет выгоды, к чему подвергать свою персону риску? Поэтому у неразумного правителя не бывает мудрых слуг. Когда же нет мудрых, не слышат слишком резких речей, а кто не слышит резких речей, тот окружает себя со всех сторон льстецами, погрязает во всех пороках, так что ему уже нет спасения. Существование всякого царства и спокойствие любого правителя должны на чем-то основываться. Если это нечто неизвестно, даже существующее обречено погибнуть, даже недействующий познает беды-тревоги. Так что это нечто нельзя не исследовать.

Циский Хуань-гун, Гуань Чжун, Баошу Я и Нин Ци встретились за вином и пировали. Хуань-гун обратился к Баошу: "Почему бы вам не провозгласить тост за здоровье-долголетие присутствующих?" Баошу поднял кубок, вышел вперед и сказал: "Пусть гун не забывает тех времен, когда ему пришлось бежать, Гуань Чжун хранит в памяти, как он был схвачен и пребывал в узах в Лу, а Нин Ци помнит, как он кормил буйвола и жил под повозкой". Тогда Хуань-гун встал, дважды поклонился ему и сказал: "И я, недостойный, и наши дафу всегда будут помнить вашу, господин, речь — и алтари земли и посева в нашем Ци будут в целости и сохранности".

В то время Хуань-гун умел ладить с теми, кто произносил резкие речи. И потому, что умел принимать резкие речи по своему адресу, он и смог стать ба-гегемоном.

Чуский Вэнь-ван получил в дар желтых гончих псов из Ю и охотничий кинжал из Вань. Отправившись с ними на охоту в Юньмэн, он не возвращался в течение трех лун. А когда он нашел красавицу из Дань, он предался утехам настолько, что целый год не занимался государственными делами. Воспитатель его [в пору, когда он был еще наследником], Бао Шэнь, тогда обратился к нему с увещеванием: "Прежний ван по гаданию избрал меня, вашего слугу, в воспитатели наследника, [так как гадание было благоприятно]. Теперь же вы, государь, получили этих желтых псов из Ю, охотничий кинжал из Вань и три луны после этого пропадали на охоте безвозвратно; когда же вам доставили девицу из Дань, вы предались развлечениям и целый год не занимались при дворе делами. За такие проступки полагаются розги". Ван сказал: "Я уже вырос из пеленок и числюсь в ранге чжухоу, может быть, мне изменят наказание с розог на что-нибудь другое?" Бао Шэнь сказал: "Ваш слуга слушается приказов прежнего вана и не смеет ими пренебрегать. Если вы, ван, не захотите принимать розги, это будет означать неуважение к приказам прежнего вана. Лучше я совершу преступление против вас, чем провинюсь перед прежним ваном". Ван сказал: "Согласен, повинуюсь". Принесли циновку, и ван лег на нее ничком. Бао Шэнь связал из тонких прутьев числом пятьдесят розги, преклонил колени и поместил пучок ему на спину. Так он проделал дважды, а затем сказал: "Вставайте, ваше величество". Ван сказал: "Как ни крути, все равно это называется порка розгами", — и продолжал лежать. Тогда Шэнь сказал: "Ваш слуга слышал, что благородный муж стыдится такого, а маленький человек боится из-за боли. Если с помощью стыда невозможно исправить, то не поможет и боль". Затем Бао Шэнь быстро вышел, подошел к глубокому пруду и попросил разрешения умереть. Вэнь-ван сказал: "Это было моей ошибкой. Вы, Бао Шэнь, ни в чем не провинились". После этого случая ван очень переменился, приблизил к себе Бао Шэня, перебил желтых собак из Ю, поломал кинжал из Вань, отпустил домой девицу из Дань, после чего чусцы присоединили тридцать девять городов.

То, что Чу смогло так подняться и расшириться, произошло благодаря тому, что Бао Шэнь поистине владел таким средством, как резкая речь.