Знание изменений / Чжи хуа
Тот, кто служит своей храбростью, должен быть готов умереть. Если на смерть не идут, а только говорят о смерти, это незнание сути дела. Такой, если даже понимает, как это важно, все равно как если бы не понимал. Рассудок ценят прежде всего за то, что с его помощью можно предвидеть изменения-переходы. Это не то, с помощью чего можно ввести властителя в заблуждение. Когда изменение еще не началось, он не знает о нем, а когда изменение уже началось, то, хотя бы он и знал об этом, это все равно что не знать. В любой службе есть упущения, которые простительны, упущения, которые непростительны. А разве то, что ведет к гибели человека или царства, может быть простительно? Это то, к чему мудрые властители относятся серьезно и чем пребывающие в заблуждении пренебрегают. Если этим пренебрегают, как может страна избежать опасности? Как может тело избежать мучений? Путь опасностей и мучений, когда тело погибает, царство уничтожается, содержится заранее в незнании того, как будут происходить изменения. Таков был уский царь Фучай. А вот Цзысюй как раз не был из тех, кто не понимает заранее, куда пойдет процесс изменений; он убеждал царя, но его не слушали, поэтому и остались от У одни развалины, а беда дошла и до храма предков Хэ Люя.
Уский царь Фучай собирался походом на Ци. Цзысюй ему сказал: "Нельзя. Цисцы и усцы отличаются воспитанием и нравом; речь и строй языка у них различны, и если мы захватим их земли, мы получим в подданные население, которым невозможно будет управлять. А вот сравнить У с Юэ — ландшафт однотипен, границы общие; почвы сходны, сообщение есть; воспитание и обычаи те же самые у них и у нас; речь и строй языка близки. Если завоюем их земли, можно будет на них расселиться; если захватим их народ, можно будет им управлять. И с точки зрения Юэ мы выглядим точно так же. Поэтому У и Юэ как державы не могут существовать одновременно. Юэ для У, как болезнь сердца или желудка: снаружи не видно, зато внутри постоянно болит. Что же касается Ци, то оно для усцев все равно что чесотка или прыщ — не трогай, так он и не болит. Если мы оставим Юэ в покое и нападем на Ци — это будет все равно как от страха перед тигром заколоть поросенка; даже если и победим, от будущих бед не избавимся". Но тайцзай Пи сказал: "Нельзя так рассуждать. Единственные из крупных царств, которые не подчиняются повелениям нашего вана, — это Ци и Цзинь. Если наш правитель покарает Ци и низложит его, то после этого ему достаточно будет приблизиться со своими войсками к пределам Цзинь, чтобы они покорились своей судьбе. Таким образом, одним походом наш правитель покорит себе сразу два царства, и тогда приказы нашего вана будут законом для всех крупных царств". Фучай с ним согласился и не стал слушать речей Цзысюя, а принял совет тайцзая Пи. Цзысюй тогда сказал: "Если небо захочет погубить У, то оно дарует нашему правителю победу в этой кампании; если же небо не захочет гибели нашего правителя, то оно не допустит его победы в этой безумной войне". Фучай его опять не послушал. Тогда Цзысюй поднял обеими руками полы и, высоко поднимая ноги, покинул зал совета, говоря при этом: "О горе! На этом месте уже растут тернии!" Фучай же поднял войско и пошел на Ци карательным походом, разгромив в битве при Айлине циское войско; после возвращения он приговорил Цзысюя к смерти. Перед смертью Цзысюй сказал: "Ох! Хоть бы одним глазом взглянуть на то, как юэсцы будут входить в ускую столицу!" После чего он покончил с собой. Тогда Фучай бросил его тело в реку Цзян, а глаза вырвал и прибил их на воротах Дунмэн со словами: "Где ты видишь юэсцев, входящих в наш город?"
Через несколько лет юэсцы отомстили усцам, разрушив их город, уничтожив династию, сровняв с землей алтари земли и посева, сровняли с землей и храм предков. Сам Фучай был захвачен в плен. Перед казнью он сказал: "Если после смерти остается сознание, с каким же лицом предстану я перед Цзысюем под землею?" Он взял платок, закрыл им лицо и так умер.
Когда горе еще не пришло, оно о себе не объявляет; когда оно уже разразилось, если его и узнаешь, не успеешь уберечься от него. Оттого что Фучай понял наконец, что ему нужно стыдиться перед Цзысюем, все равно уже толку быть не могло.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Сверх природного закона / Го ли
Властители погибших царств теряют их одним и тем же образом, хотя и в разных условиях — они в своих забавах не соблюдали принципа уместности. Поскольку они радовались не тому, чему надо, они и не смогли сохранить себя. Холмы из теста, винные пруды, рощи из мяса и казнь на медной штанге; резной столб, на котором, как на коромысле колодца-журавля, топил он чжухоу, — таковы были забавы [Чжоу-синя]. Отрубить руку дочери Гуй-хоу, чтобы взять ее браслет; отсечь ноги по бедра шедшим через воду, чтобы посмотреть, каков у них костный мозг; умертвить бо Мэя и отправить Вэнь-вану его изрубленное мясо — все это противно [морали]. Вэнь-ван как бы покорился, но тем самым он предостерег чжухоу.
Сделать комнату из драгоценных камней, построить огромный дворец Цингун, разрезать живот беременной женщине, чтобы посмотреть на ее плод, убить Би Ганя, чтобы посмотреть, что у него за сердце, — все это несообразно природе человека. Когда Конфуций узнал об этом, он сказал: "Если бы хоть одно отверстие в сердце Чжоу-синя было открыто, Би Гань не погиб бы. Вот отчего погибли Ся и Шан".
Цзиньский Лин-гун утратил путь — стрелял сверху из самострела в людей, чтобы посмотреть, как они прыгают под пулями; когда он велел своему повару приготовить медвежью лапу и когда ему показалось, что тот ее не дожарил, он его убил, а затем велел его жене тащить его труп через дворец, чтобы нагнать на людей страху. И это было неподобие. Чжаоский Дунь поспешил туда, чтобы убедить его отказаться от этих дел, но не был услышан — гун разгневался на него и послал за Цзу Ни, чтобы тот его убил. Но когда Цзу Ни его увидел, он не решился брать на себя это преступление и сказал: "Не могу забыть об уважении к властителю народа. Убивать властителя — неверность; не выполнить приказ правителя — не оправдать доверия. Чем совершить что-нибудь одно из этих двух, лучше умереть". И он разбил себе голову о колонну из софоры в центре зала и умер.
Циский Минь-ван потерял свои земли и поселился в Вэй. Он спросил у Гунван Даня: "Каков я был как правитель?" Дань сказал в ответ: "Ван был разумным властителем. Ваш слуга слышал, что в старину некоторые люди отказывались от Поднебесной, не выражая при этом внешне ни малейшего сожаления. Так вот, раньше ваш слуга только слышал рассказы об этом, а после того, как я встретил вас, я смог убедиться в том, что это реально, своими собственными глазами. Ваш титул был дунди — божество-дух востока. Этому на практике соответствовало ваше господство над Поднебесной. Но теперь ваше государство больше не существует — живете вы в Вэй, однако вид у вас довольный, выражение лица бодрое. Это означает, что вы относитесь к стране как к чему-то неважному". Ван сказал: "Отлично! Вы, Дань, поняли меня. С тех пор как я утратил царство и поселился здесь, в Вэй, мне трижды уже приходилось удлинять мой пояс".
Сунский ван [Кан] построил высокую башню, наполнил кровью до краев кожаный мешок и подвесил его наверху, а сам в каске и панцире стрелял снизу, так что кровь лилась сверху на землю. Окружение поздравляло его: "Разумом вы, Кан-ван, превзошли уже Тана и У. Тан и У одерживали победы над людьми, а вы, ван, одержали и победу над самим небом! Что может быть выше этой мудрости!" Когда Сун-ван бывал доволен и пил вино, в зале кто-нибудь выкрикивал "ваньсуй" — и все до одного отзывались; а когда наверху в зале все отзывались, отзывались и все, кто стоял внизу; а когда за воротами и во дворе слышали это, уже никто не смел не отозваться. Таково было это неподобие.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Препятствовать и сдерживать / Юн сэ
Властители гибнущих царств таковы, что к ним невозможно обращаться с прямыми речами. Поскольку они не допускают обращения к себе с прямыми речами, постольку у них нет дао-искусства, которое позволило бы им узнать о их собственных упущениях, и потому благу неоткуда к ним прийти. А раз благу к ним неоткуда притечь, они остаются глухи к нему.
Во времена циньского Му-гуна жуны были сильны и многочисленны, и Му-гун послал им две капеллы певиц по восемь каждая и искусного повара. Предводитель жунов очень обрадовался и по этому поводу стал постоянно предаваться выпивке и обжорству и готов был слушать певиц день и ночь. Когда же кто-то из его советников сказал, что циньцы могут напасть врасплох, он натянул лук и застрелил его. А когда циньцы действительно напали, жунский предводитель был пьян и лежал рядом с винным сосудом, так что его в конце концов связали и увели в плен. До того как он был пленен, ему и в голову не пришло, что это может случиться, и даже после того как его пленили, он так и не мог понять, что произошло. Тут и самый красноречивый советник ничего не смог бы поделать.
