Сеньор, великое удовольствие получил я от знакомства с вашей милостью, хотя до сей поры вашего имени не слыхивал; как я полагаю, вам следует явить свой талант достославной сей столице; я же, со своей стороны, берусь помочь тем, что готов вместе со всей моей труппой послушать чтение комедии, наиболее вами ценимой, и эту комедию вы как поэт-новичок должны мне предоставить бесплатно — таков обычай; за другие же, которые мне понравятся, я заплачу, как договоримся; может статься, они настолько придутся мне по вкусу, что я ими обеспечу пашу труппу на весь год, хотя бы и себе в ущерб; нынче вечером чтение можно устроить у меня в гостинице; приходите, ваша милость, как стемнеет, и доставьте нам удовольствие комедией по вашему выбору.
— Первой я буду читать комедию «Бискайская сеньоресса», — отвечал Хайме, — она должна стать фундаментом моей славы.
— Я заметил, — сказал автор, — что ваша милость назвали ее «сеньоресса» вместо «сеньоры», слова более употребительного.
— Совершенно верно, — сказал мнимый поэт, — но так как «сеньоресса» отлично рифмуется со словами «принцесса», «баронесса», «догаресса» и так далее, я назвал ее «сеньоресса», и это, разумеется, новшество, но ваша милость знаете, что в наше время все жаждут нового, а обычное и привычное не желают слушать даже простолюдины.
Автор от души веселился, слушая поддельного поэта, а тот весьма искусно разыгрывал свою роль. Попросив не опаздывать, автор распрощался с новым знакомым. Хайме тотчас известил свою шайку, что договорился о чтении комедии, и обнадежил своих дружков, что сумеет отвлечь автора на то время, пока они управятся; хорьки эти, лазающие по чужим сундукам, запаслись и ключами и отмычками. С наступлением вечера в гостиницу к автору явился ряженый поэт читать свое творение. Автор уже рассказал всей труппе, какого он ждет чудака и как славно они в этот вечер позабавятся; собрались все актеры до одного и, рассевшись в зале для репетиций, стали ждать поэта. Тот вошел очень скромно и был встречен любезными приветствиями, затем его усадили в кресло, перед которым стоял поставец с двумя свечами; вытащив из кармана красиво переплетенную рукопись, он выждал, пока в зале воцарится тишина, и начал чтение:
«Знаменитая комедия «Бискайская сеньоресса», сочиненная бакалавром Доминго Хоанчо, бискайским поэтом.
Участвуют следующие лица:
Дон О ч о а, кабальеро.
Дон Г а р н и к а, кабальеро.
Г о й е н е ч е Уполовник, слуга».
— Простите, ваша милость, — сказал автор, — а не довольно ли слуге иметь одно имя.
— Нет, сеньор, — сказал Хайме, — первое — это и есть его имя, а второе указывает на изображаемый им характер; как уполовником перемешивают варево, так и он перемешивает всю интригу комедии.
— Продолжайте, ваша милость, — сказал автор.
Хайме продолжил чтение.
«О с т р о х е л и н д а, Бискайская сеньоресса (имя ее указывает на то, что она любит острить).
Лордуй, старик эскудеро.
Арансибия, майордом.
Кузница».
— Бога ради, остановитесь, — сказал автор. — Эта кузница тоже будет говорить?
— Нет, сеньор, — сказал поэт, — но она в комедии необходима на тот случай, коль стихи захромают и надо будет их подковать.
— Не вставляйте ее хотя бы среди действующих лиц, — сказал автор.
— Будет исполнено, — сказал бакалавр и прочитал далее: — «Тринадцать вассалов сеньорессы».
— Тринадцать? — удивился автор. — А нельзя ли их число уменьшить?
— Никак нет, сеньор, — сказал поэт. — Ведь они родом из тринадцати семей тамошних землевладельцев, и каждый дал обет жениться на сеньоре, и ежели я уберу хоть одного, это будет обида для его почтенной семьи; нет-нет, я очень точно придерживаюсь истории Бискайи, и ни на атом не погрешу против того, что в ней сказано.
— Да, но для меня нелегкая задача набрать для комедии столько народу, — сказал автор, — пожалуй, актеров не хватит.
— Наймите на стороне, ваша милость, — сказал поэт, — для такой комедии, как моя, стоит и раскошелиться.
— Есть там еще люди? — спросил автор.
— Да, есть, — отвечал мнимый поэт. — «Item[41], семь девиц, которые устраивают встречу с плясками своей сеньоре, при ее приезде в Бискайю».
— В комедии вашей милости, — сказал автор, — полно всяких диковин! Как ваша милость полагаете, где мы найдем семерых девиц, в нашей-то столице!
— Сеньор, без расхода нет дохода, — сказал поэт. — Коль не будет подлинных девиц, наймите поддельных, пусть сыграют роль настоящих; но, разумеется, ежели бы удалось сыскать невинных девиц, комедия удалась бы лучше.
— Вы меня немного утешили, ваша милость, — сказал автор. — Такое количество актеров я найду, хотя бы пришлось напимать женщин, которые еще не ступали на подмостки. Что ж, ваша милость, начинайте читать стихи.
— Слушаюсь, — отвечал поэт и прочитал: — «В первой сцене появляются дон Очоа, первый любовник, и Гойенече Уполовник, его слуга; оба в дорожной одежде, в сапогах со шпорами, в шляпах и с зонтами».
— Но если на них шляпы, к чему тогда зонты? — сказал автор.
— Ваша милость плохо знает, какие погоды бывают у нас в Бискайе летом; боже мой, такие ливни, что кажется, разверзлись хляби небесные, сил нет терпеть, а потом выглянет солнце да как начнет жарить — прямо мозги плавятся.
— Вполне вам верю, — сказал автор, — читайте, ваша милость, дальше.
Поэт приосанился и с изящным жестом начал читать:
— Очоа
Вот Бискайя — отчий край,
Уполовник Гойенече!
От столба до стройных рей
Край простерт — в нем все иначе,
Видишь — бука ствол кривой?
Из любых краев и градин
Я сюда влекусь, храня
Страсть (ей дух чужбины вреден)…
Уполовник
Дали имечко стране
Из-за буковых уродин!
Очоа
Ах, Острохелинда-свет,
Ты Бискайи сеньоресса,
Лишь тобой край отчий свят,
Ты…
Уполовник
Очоа
Будь свидетель небосвод:
Пусть соперника Гарнику
Кони резвые несут —
Я пойду на хитрость, ну-ка!
Он грехом не будет сыт,
Пусть рыдает одиноко…
Зло меня терзала страсть,
Ведь ее нещадна буря,
И легко ли выдрать кость
Из клыков такого зверя?
Нет, не жалуюсь я, пусть —
Чуть живое, тело радо
Вновь любови крест нести…
Уполовник
Приготовься же к награде.
Очоа
Уполовник
К мукам ревности,
А не то — к забвенья аду!
Очоа
Ох, как долго жизнь влеклась,
Отвоевывая милость
Наконец отведать вкус
Этой рыбки…
Уполовник
Эка малость!
Лопай, братец, вкривь и вкось.
Очоа
Этот замок безупречно
Цвет любви хранит.
Покличь Стража.
Уполовник
Что за юмор мрачный?
Для тебя, я вижу, ключ —
Слаще скважины замочной!
Тут появляется один из тринадцати, по имени Чаварриа, со свечой на голове и со стены замка, который должен быть сооружен на подмостках, говорит
Чаварриа
Оглашенный! Дома все ль?
Воет, словно кошка в марте
Или всех чертей посол.
Чтоб сгореть тебе до смерти!
Ты крючок ли? Альгвасил?
Очоа
Не петля и не крючок я,
Но могу — в секунду хоть! —
Сжить со свету человека…
Чаварриа
А на это мне чихать
От рассвета и до мрака.
Уполовник
Усмири-ка злобы прыть,
Не ори на пол-Европы…
Очоа
Ах, орлом сейчас бы стать,
Чтобы выдрать враз из брюха
Дурня пакостную плоть!
Вскоре слушатели поняли, что коль стихи и дальше таковы, то после чтения длинной комедии в пятнадцать листов их кондрашка хватит, и в зале поднялся глухой ропот. Мнимому бакалавру только этого и надо было; ударив рукой по поставцу так, что свечи затряслись, он возгласил:
— Сеньоры, tacete, tacete![42]
Непросвещенная публика не разумела латыни, волнение в зале еще усилилось, кто-то погасил свет, и откуда ни возьмись полетели в поэта дорожные сапоги да мешки с песком — словом, устроили ему, по тюремному обычаю, «темную». Крепко досталось бедняге, и комедия его пропала; впоследствии Хайме весьма сожалел, что затеял эту проделку, — тут он на своей шкуре испытал, каким опасностям подвергают себя дрянные поэты, которые решаются читать свои стихи людям злобным и насмешливым и взывают к вниманию публики, надеясь завоевать их сердце учтивостью. «Темную» он, однако, отведал не напрасно: славный его отряд из трех отважных воинов не зевал и за это время успел обчистить автора, не оставив и монетки из полученных вперед за праздничные представления денег. Добычу отнесли к Хайме на дом, там ее разделили, и ему, по уговору да за участие в деле его супруги, досталось на двести эскудо больше, нежели прочим.
