но понимали, что объяснять такое странное движение надо: это называлось задачей «спасения явлений, представляемых планетами», то есть задачей нахождения комбинации таких равномерных правильных движений, которые объясняли бы данные явления. Сама постановка этой задачи, а также ее первое решение принадлежали Евдоксу Книдскому (IV в.), который предложил так называемую «теорию гомоцентрических сфер». Он предположил, что движение пяти известных планет описывается четырьмя взаимосвязанными и взаимовлияющими хрустальными сферами, имеющими один центр, центр Земли, но вращающимися с разными скоростями и вокруг разных осей. На движение Солнца и Луны отводилось потри сферы, и последняя, 27-я сфера, объясняла движение звезд. Эта теория была усовершенствована Калиппом, учеником Евдокса, а также философом Аристотелем, который ввел так называемые «ретроградные сферы» для компенсаций движений основных несущих. Получившаяся система состояла уже из 55 сфер (см. Arist., Met., XII, 8). Следующий шаг в объяснении сложного движения планет был сделан Аполлонием, предложившим иной способ разложения движения планет на несколько простых равномерных круговых движений: это были хорошо известные эксцентрическая и эпициклическая модели, то есть модели, согласно которым планета двигалась равномерно по окружности (эпициклу), центр которой сам равномерно двигался по другой большой окружности (деференту), центр которой был смещен на некоторое расстояние (эксцентр) от центра мира. Эти модели были использованы Аристархом при построении гелиоцентрической системы мира, а также Гиппархом; но модель мира Аристарха, основывавшаяся на круговых движениях планет вокруг Солнца, имела недостаточную точность и, в основном, критиковалась. Их же взял за основу Птолемей, который усложнил систему тем, что ввел в нее так называемые экванты. То есть он впервые нарушил аксиому движения Платона, так как движение центров эпициклов по деферентам у него происходит не равномерно, а таким образом, что линия, соединяющая планету с некоторой точкой — эквантом, описывает за равные интервалы времени равные углы. Экспериментируя, Птолемей обнаружил, что проще всего поместить эквант в точку, удаленную от центра деферента на то же расстояние, что и Земля. То есть центр деферента делил пополам отрезок, соединяющий эквант с Землей (Ptol., Alm., III, 3; IX, 5–6; XII, 1–2). Так была пройдена половина пути, отделявшая античные кольцевые орбиты от кеплеровских эллипсов. Вся эта система изумительна с математической точки зрения, так как предвосхищала Фурье-спектроскопию, то есть она являлась геометрической интерпретацией разложения сложной функции в тригонометрический ряд Фурье. С помощью такого метода, увеличивая количество эпициклов (у Птолемея их было 40, а ко времени Коперника, точнее, у его ученика Фракасторо — 79), можно было рассчитать положение светил на небе с любой заданной точностью. Однако эта же система совершенно неудовлетворительна с точки зрения физической, так как дает совершенно неправдоподобные расстояния между светилами. Эти неувязки резко расходятся с экспериментальными данными, например, они дают невероятно большие изменения видимого диаметра Луны, чего не мог не заметить Птолемей. Такое несоответствие геометрии и физики породило гипотезу, споры о которой не прекращаются и сегодня. Согласно этой гипотезе, поддерживаемой школой Нейгебауэра, Аполлонию, Гиппарху и Птолемею было математически безразлично, является ли система мира геоцентрической или гелиоцентрической и каковы реальные пространственные движения Солнца и планет. Их теория была принципиально предназначена для вычисления эфемерид (т. е. положения планет на небе) в рамках той точности, которая была накоплена наблюдениями своего времени. Мы считаем возможным отчасти присоединиться к этой позиции по двум причинам. Во-первых, в своих «Планетарных гипотезах» сам Птолемей развивает как раз физическую, точнее гидромеханическую, модель геоцетрического космоса в духе Аристотеля, но с заменой хрустальных сфер на вращающиеся жидкие тела. Во-вторых, представление о нескольких небесных сфер в духе теории Евдокса и гармонии движения этих сфер в духе пифагорейцев бытовало все средние века; у нашего автора оно тоже встречается (см. гл. 32). И с этим совмещалась птолемеевская картина мира из «Альмагеста» (который перевели с арабского), хотя такое совмещение физически невозможно. В птолемеевской геометрии круги планет пересекаются и уже поэтому не могут быть сферами: такие «сферы» просто переломали бы друг друга. Остается предположить, что средневековые ученые, следуя Птолемею, использовали его систему для расчета эфемерид, тогда как реальная физическая картина мира строилась на основе наиболее прогрессивной для своего времени перипатетической физики, которая исходила из теории гомоцентрических сфер. Но, конечно, совершенно невозможно, чтобы Птолемей был «тайным» гелиоцентристом или чтобы он был безразличен к выбору точки центра мира. В «Альмагесте» он убийственно точно критикует гелиоцентрическую систему Аристарха (Ptol., Alm., I, 5–7), а в «Планетарных гипотезах» недвусмысленно высказывается в пользу Земли как мирового центра.
Светило находится в собственном движении и чему-то против обыкновения предшествует. Здесь у Исидора путаница: термином «предшествование» (προήγησις) применительно к планетам в греческой астрономии обозначалось как раз попятное движение светил, так как в последнем случае движение светила происходит в направлении суточного движения небесной сферы (то есть с востока на запад), обгоняя звезды (ср.: Ptol., Alm., XII, 1). Если «предшествование» применяется для обозначения прямого движения планет (с запада на восток), то это таинственное «что-то», что им предшествует, — это какие-нибудь звезды, от движения которых планеты отстают. Вообще про одно светило говорят, что оно предшествует другому, если оно раньше восходит из-за горизонта, то есть попросту расположено западнее. См., например, определение Цицерона: «Венера, когда она предшествует Солнцу, называется Люцифером».
Падающие звезды. Здесь упрощенно излагается перипатетическая метеорология. Она основывалась, во-первых, на космологическом представлении, что воздушная земная атмосфера простирается до орбиты Луны, а за Луной мир состоит из эфира, «пятого элемента», который был изобретен Аристотелем. Во-вторых, метеорологические, то есть атмосферные, или подлунные, явления объяснялись теорией двух испарений. То есть философ предположил, что под действием солнечного тепла из воды выделяется возносящееся вверх влажное испарение (водяной пар), а из земли — сухое (огненная пневма). Последнее испарение поднимается выше первого и занимает «естественное место» вблизи лунной орбиты, то есть вблизи эфира, частично смешиваясь с его нижними слоями. Эта пневма, собственно, и есть огонь, а те языки пламени, которые мы в быту называем огнем, — это как бы вскипевшая пневма. Соответственно, взаимными влияниями и движениями верхних слоев воздуха, пневмы и эфира Аристотель объясняет такие явления, как метеоры (метеорные потоки, болиды), северные сияния и даже кометы (Arist., Meteor., I, 4–5).
Аркт (Медведица), Септентрион (Трион), Возок (Колесница) — это названия созвездий Большой и Малой Медведиц или только Большой. Медведицей оно названо в честь Каллисто (Гелики), дочери Ликаона, нимфы из окружения Артемиды, которая стала возлюбленной Зевса, была превращена в медведицу и убита
