арене, поднялся на задние лапы, нетерпеливо потянул воздух, потом вдруг прянул вперед, но не на афинянина. Рысью стал он кружить по амфитеатру, поворачивая в разные стороны свою огромную голову с беспокойными, встревоженными глазами, словно отыскивая выход, чтобы бежать. Раза два он пытался перескочить через парапет, отделявший его от публики, и когда это ему не удавалось, он испускал глухой вой, не похожий на обыкновенный его потрясающий, царственный рев. Он не проявлял, однако, никаких признаков ярости или голода. Опущенный хвост его разметал песок, вместо того чтобы ударять по бокам, а взгляд его хотя и останавливался по временам на Главке, но тотчас же бесстрастно скользил куда-то в пространство. Наконец, как будто устав искать выход, он со стоном забился снова в клетку и прилег.
Первое изумление зрителей при виде апатии льва скоро перешло в негодование на его трусость. И мгновенное сострадание черни к Главку обратилось в досаду по поводу ее собственного разочарования.
Эдил позвал сторожа:
– Что это значит? Возьми копье, постарайся выгнать его, а потом запри дверь клетки.
В то время как сторож с некоторым страхом, а больше с изумлением, собирался исполнить это приказание, у одного из входов в арену раздался крик. Произошло замешательство, послышались восклицания, которые вдруг замолкли при чьем-то возражении. Все взоры обратились в ту сторону с удивлением. Толпа расступилась, и Саллюстий вдруг появился на сенаторских скамьях, с растрепанными волосами, запыхавшийся, измученный, весь в поту. Он поспешно оглянул арену.
– Уведите афинянина, – воскликнул он. – Скорее! Он невиновен! Арестуйте Арбака египтянина – это он… убийца Апекидеса!
– С ума ты сошел, Саллюстий! – возразил претор, вскакивая. – Что это за вздор?
– Удалите афинянина! Поскорее! Или кровь его падет на ваши головы. Претор, останови казнь, или ты ответишь императору своей головой! Я привел с собой очевидца убийства жреца Апекидеса. Расступись, народ Помпеи, устреми свои взоры на Арбака – вон он сидит! Дорогу жрецу Калению.
Бледный, страшный, только что вырвавшийся из пасти голодной смерти, с осунувшимся лицом, с мутными глазами, с исхудавшим, как у скелета, телом, Калений был отнесен в тот самый ряд, где сидел Арбак. Ему дали немного пищи, но главное, что поддерживало его слабые члены, была жажда мести!
– Жрец? Калений! Калений! – подхватила чернь. – Да неужели это он? Нет, это мертвец!
– Это, действительно, жрец Калений, – с важностью проговорил претор. – Что ты имеешь сказать, Калений?
– Арбак египтянин – убийца Апекидеса, жреца Исиды. Я собственными глазами видел, как он нанес удар. Из мрака темницы, куда он бросил меня, от ужасов голодной смерти боги спасли меня, чтобы я объявил о преступлении! Освободите афинянина, он невиновен!
– Так вот почему пощадил его лев! Какое чудо, какое чудо! – воскликнул Панса.
– Чудо, чудо! – кричал народ. – Удалить афинянина, а Арбака бросить льву!
И крик этот разнесся эхом по долам, холмам и по всему берегу моря: «Арбака бросить льву!»
– Слуги, уведите обвиняемого Главка, но все же держите его под стражей, – распорядился претор. – Сегодня боги творят чудеса!
Когда претор произнес приказание об удалении Главка, раздался чей-то крик восторга, крик женщины, почти ребенка. Он прозвучал в сердцах всего собрания с электрической силой, так трогателен, так свят был этот детский голос! И чернь отвечала на него сочувственными восклицаниями.
– Молчать! – крикнул претор. – Что это такое?
– Слепая девочка Нидия, – отвечал Саллюстий. – Благодаря ей одной Калений освобожден из темницы, а Главк спасен из львиной пасти.
– Об этом после, – молвил претор. – А теперь, Калений, жрец Исиды, ты обвиняешь Арбака в убийстве Апекидеса?
– Обвиняю.
– Ты сам видел, как совершилось преступление?
– Видел, претор, собственными глазами.
– Пока довольно, подробности следует оставить для более удобного времени и места. Арбак, ты слышишь, какое обвинение возведено на тебя, ты еще не говорил ни слова, – что ты имеешь сказать?
Взоры толпы давно уже были устремлены на Арбака. Как только появились Саллюстий с Калением, он, правда, слегка смутился, при криках: «Бросить Арбака льву!» он даже задрожал, и темно-бронзовый оттенок щек чуть-чуть побелел. Но вскоре к нему опять вернулось обычное самообладание и надменность. Он гордо встретил гневные взгляды бесчисленных глаз окружающей толпы и теперь на вопрос претора он отвечал тем особенным, спокойным и властным тоном, каким всегда отличались его речи.
– Претор, это обвинение так нелепо, что едва ли заслуживает ответа. Мой первый обвинитель – благородный Саллюстий, закадычный друг Главка. Второй мой обвинитель – жрец. Я уважаю его сан и одежду, но, о народ Помпеи! Вам несколько знаком характер Каления – его алчность и сребролюбие вошли в пословицу. Свидетельство подобных людей можно купить за деньги! Претор, я невиновен!
– Саллюстий, – спросил претор, – где ты нашел Каления?
– В подвалах Арбака.
– Египтянин, – продолжал претор, нахмурив брови, – значит, ты осмелился заточить жреца богов, а почему?
– Выслушай меня, – отвечал Арбак, спокойно подымаясь, но с видным волнением на лице. – Этот человек пришел ко мне с угрозой, что он возведет на меня именно такое обвинение, если я не куплю его молчания половиной моего состояния. Напрасно старался я отклонить его от этого умысла. Не позволяй жрецу перебивать меня, благородный претор, и ты, о народ! Я чужеземец в вашей стране. Я сознаю свою невиновность в преступлении, тем не менее свидетельство жреца могло погубить меня. В своем затруднении я завел Каления в темницу, откуда его освободили, завел под предлогом, что это моя сокровищница. Я намеревался держать его там, покуда не решится судьба настоящего преступника и покуда угрозы жреца потеряют всякое значение, но я не имел никакого дурного умысла. Быть может, я виноват, но кто из вас не признает за собой права самосохранения? Если б я был преступен, отчего этот жрец молчал на судебном разбирательстве, ведь тогда я никуда не запирал и не скрывал его. Почему он не заявил о моем преступлении, как я заявил о преступлении Главка? Претор, на это не нужно и ответа. В остальном полагаюсь на ваши законы. Я требую их охраны. Удалите отсюда и обвинителя и обвиняемого. Я охотно согласен отдать себя законному суду. Но здесь не место для пререканий.
– Он говорит дело, – заметил претор. – Эй, стража, уведите Арбака и караульте Каления! Саллюстий, ты отвечаешь за твое обвинение. Пусть продолжаются состязания…
– Как! – воскликнул Калений, оборачиваясь к народу. – Неужели вы так презрительно относитесь к жрецу Исиды? Неужели кровь Апекидеса будет напрасно вопиять о мщении? Неужели отложат теперь выполнение правосудия, чтобы не дать ему хода и впоследствии? А льва лишат его законной добычи? Боги! Боги! Я чувствую, что сами боги говорят моими устами:
