Как хозяин Фортуната в Константинополе пробрался ночью в их покои, дабы учинить кражу, а Люпольд заколол его насмерть
Хозяин, однако, не спал, а помышлял осуществить свой замысел, и едва он увидал, что свет потух, как вновь проскользнул сквозь лаз в стене, подкрался к Люпольду и принялся шарить у него в изголовье. Но Люпольд не спал, и лежал у него поверх одеяла остро отточенный кинжал, к тому же обнаженный, он поспешно схватил его и вонзил в вора. Вор согнулся по пояс, и Люпольд нанес ему столь жестокую рану в шею, что он не мог ни охнуть ни вздохнуть и повалился замертво.
Люпольд в сильном гневе кликнул кнехтов и спросил: «Зачем вы потушили светильники?». Отвечали они все вместе и каждый порознь, что светильников не тушили. Люпольд сказал: «Быстро ступай кто-нибудь и зажги свечи, прочие станьте у двери с обнаженными мечами и никого не выпускайте. В наших покоях вор». Один из слуг сей же миг кинулся и принес свечу и сказал: «Заприте хорошенько двери, дабы вор не ускользнул от нас». И стали они искать вора, и вскоре оказались у того места, где спал Люпольд. Тут они нашли хозяина, лежащего бездыханным, с зияющей на шее раной. Когда Фортунат услыхал об этом, можете себе представить, он испугался так сильно, как никогда в жизни, но сказал: «О господи, чтобы я когда-нибудь еще раз собрался в Константинополь! Лишиться всем нам имущества – невелика потеря, но теперь мы лишимся и имущества, и жизни. О боже всемогущий, приди нам, несчастным, на помощь, ибо никто другой не сможет и не захочет нам помочь. Мы – чужеземцы, даже если мы представим дело в истинном свете, никто нам не поверит. Если мы предложим тогда большие деньги, рассудят те, прежде пусть они поплатятся жизнью, ибо, взяв их деньги, мы разбогатеем, но ведь эти деньги все равно достанутся нам».
Господин и слуги стояли и взирали на бездыханное тело и от страха и отчаяния содрогались так, что никто из них не мог вымолвить ни слова, и сильнее всех Фортунат, ибо он-то знал, что однажды приключилось с ним в Лондоне, когда в некоем доме убили дворянина, чему он не был свидетелем, никоим образом не был в том повинен и о чем пребывал в совершенном неведении. Фортунат сказал Люпольду: «О, горе, какое ты учинил нам зло, насмерть поразив хозяина! Если бы ты смертельно ранил его, а не заколол насмерть, то мы с помощью господа и наличных денег выручили бы наши жизни!». Люпольд ответствовал: «Это приключилось ночью, и я не видел, в кого попал. Я метил в вора, рывшегося у меня в изголовье и накануне обокравшего нас. Его я и поразил, и будь на то божья воля, мы бы знали в чьем обличье вор будет заколот насмерть и не опасались бы ни за свою жизнь, ни за добро». Фортунат сказал: «О, никогда нам не добиться, чтобы хозяина признали вором. Друзья его воспрепятствуют этому, и не помогут нам ни речи, ни деньги».
Фортунат в страхе подумал: «Будь у меня верный друг, коему я осмелился бы доверить кошель и открыть его силу! И когда мы были бы схвачены и поведали, как обернулось дело, и когда нашли бы у нас малую толику денег, явился бы тут верный друг и предложил бы за нас судье великие деньги, я не сомневаюсь, судья взял бы четыре-пять тысяч дукатов и оставил бы нас в живых». Но покуда размышлял он о том, пришло ему далее в голову: «Кому я дам кошель, тому он станет так мил, что он не вернет его мне и преподнесет судье богатый дар, дабы тот не медлил и скорее колесовал нас, чтобы злодейское убийство не осталось неотмщенным, и скажет, стыд и позор, если пойдет молва, что постояльцы убили хозяина, а их не колесовали». И решил в душе, что не следует того делать – расставаться с кошельком, но в отчаянии воззвал к господу искренне и от всего сердца.
Когда Люпольд увидал, что и господин и слуги столь сильно удручены и напуганы, сказал он: «Что вы так сокрушаетесь? Печаль тут не помощник. Содеянного не воротить, и вора нам никогда не воскресить. Надобно нам пораскинуть умом, как из сего дела выпутаться». Фортунат ответствовал, не видит он никакого выхода, в душе сожалея лишь о том, что не предпочел мудрость богатству, хотя и мог свершить это, и сказал Люпольду, коли он знает, как помочь горю, пусть сделает это, ибо он превосходно видит, сколь сильна в том нужда. Люпольд ответствовал: «Тогда вверьтесь мне и делайте то, что я прикажу вам, в этом случае я, с божьей помощью, выведу вас отсюда живыми и невредимыми безо всяческих препятствий». И возрадовались они утешительным речам.
Как Люпольд бросил ночью мертвое тело в колодец и спаслись они бегством оттуда
Люпольд сказал: «Ну-ка, умолкните все, не говорите ни слова и укройте свет!». И он взвалил тело хозяина себе на спину, и снес его вниз к конюшне постоялого двора. Там был глубокий колодец. В него Люпольд и бросил труп хозяина головой вниз, воды было столь много, что никто его не мог узреть. Приключилось это около полуночи, так что никто ничего не увидел и не услышал. С тем он возвратился к Фортунату и сказал: «Я избавил нас от вора таким образом, что еще долгое время не дознаются, куда он подевался. Я всецело уверен, что он никому не сказал о том, что направится сюда, чтобы обокрасть нас, стало быть, никто не ведает, что погибель ему учинили мы. А посему возрадуйтесь!».
И сказал слугам: «Пойдите к коням, седлайте их, и следом запевайте песни и болтайте о прекрасных женщинах, и глядите, чтобы ни у кого не вырвалось ни единого печального жеста. Так же поступим и мы. И едва начнет светать, как мы двинемся в путь и проскачем шесть часов кряду, и тогда, заколи мы и старого и молодого императоров Константинополя, мы выберемся отсюда».
Фортунат с охотой внял его речам и повеселел более, нежели помышлял. И когда кнехты развеселились и оседлали коней, то созвали они слуг и служанок хозяина и послали за мальвазией,[83] что слыла там доброй, всяк напился допьяна, и Фортунат оставил слугам по дукату, а также и служанкам по одному, и все сошло превосходно. Люпольд сказал: «Я надеюсь, спустя месяц мы возвратимся сюда вновь, вот тогда мы повеселимся как следует».
Фортунат сказал слугам и служанкам: «Кланяйтесь от нас хозяину и хозяйке и передайте, я хотел было послать им в постель мальвазию, но рассудил, что покой им желаннее». И с такими шутливыми намеками вскочили они на коней и что было сил поскакали прочь, в Турцию. Страшились они, не снарядят ли за ними погоню, но никто не скакал им вслед. А о том, что приключилось далее с– хозяином, они не расспрашивали.
И прибыли, стало быть, в земли турецкого императора, в город, прозывающийся Карофой.[84] В городе турецкий император посадил наместника, коему было велено давать купцам-христианам или паломникам, что скачут к нему либо вообще через его земли, охранную грамоту. Люпольд хорошо знал о том, и как скоро он туда прибыл, то пошел к наместнику и сказал, что их пятеро паломников и надобна им охранная грамота и толмач,[85] что поскачет с ними. Тот сказал: «Я дам вам охранную грамоту. Но каждый из вас даст мне четыре дуката, вдобавок вы будете давать слуге всякий день по дукату и обеспечите ему пропитание». Люпольд для виду поторговался и, не тратя слов понапрасну, уплатил ему деньги. Наместник дал ему загодя исполненную грамоту и послал его к некоему сведущему мужу, чего, как полагал он, для них вполне достаточно, и с тем они поскакали через Турцию.
Когда Фортунат увидал, что ему нечего более опасаться, и ужас, каковой он претерпел в Константинополе, также сошел с него, он исполнился веселья и принялся балагурить со слугами, и так поскакали они ко двору турецкого императора, дивясь на несметное богатство и великое число подданных, коих собирал тот, выступая в поход. Взяло Фортуната удивление, что человек единолично может собрать такое скопище народа, а также что меж его слуг столь много христиан, отрекшихся от веры, что ему донельзя не понравилось. Пробыв недолго при дворе императора, двинулись они через Валахию,[86] через малые и великие города, где главенствует Траколе Вайда,[87] и прибыли в королевство Боссен,[88] что в милях 160 оттуда. Из Боссена направился он в королевство Кроацию,[89] до коей 60 миль. От Кроации до королевства Далмации[90] 30 миль. От Далмации до Офена,[91] столицы венгерского королевства, 60 миль. От Офена до Гракка,[92] столицы короля польского, 100 миль. От Гракка до Копенгагена, столицы королевства Дании, около 200 миль. От Копенгагена до Стаксхалина,[93] столицы королевства шведского, миль 80. От Стаксхалина до Пергона,[94] что в королевстве Норвегия, 70 миль. Из Норвегии через Швецию и Данию 200 миль до Праги, столицы королевства Богемской земли.[95]
А когда странствовал он через все эти земли и королевства, то наблюдал и тотчас замечал их обычаи и привычки и их веру, завел сам книжицу, куда вписывал всех королей и герцогов, графов, свободные державы и владения оных, а также кто там князья веры, епископы, аббаты, прелаты, и про людей и земли, кои он пересек и увидал, и что у всякого есть и каково всякому живется, употребив великое старание с помощью и по совету Люпольда, ибо тот ранее побывал во всех этих землях. Он добился также дружбы королей и драгоценностей, коими те награждают, он дорожил ими не по причине их стоимости, но потому, что всех их он добыл и заслужил сам, своею собственной персоной, всех их он привез домой и чтил, подобно фамильным сокровищам.
