— Вот так, так, хозяин! — сказал Сипион, рассматривая меня с удивленным видом. — Вы что-то очень интересуетесь сестрицей дона Хуана! Не заразила ли она вас любовью?
— Да, друг мой, — отвечал я ему, — и это заставляет меня краснеть от стыда. О, боже, неужели мне, который после смерти Антонии смотрел на тысячи пригожих особ совершенно равнодушно, суждено в мои годы встретить такую, которая неотразимо зажгла мое сердце!
— Ну, что же, сеньор, — подхватил сын Косколины, — вам следует поздравить себя с таким происшествием, а не жаловаться на него. Вы в таких летах, когда еще можно пылать любовным огнем, не будучи смешным, а время еще не на столько сморщило ваше чело, чтобы лишить вас надежды нравиться женщинам. Поверьте мне, когда вы вновь увидитесь с доном Хуаном, смело сватайтесь к его сестре: он не сможет отказать такому человеку, как вы. А кроме того, если во что бы то ни стало надо быть дворянином, чтобы жениться на Доротее, так разве вы не дворянин? У вас есть дворянский патент, и этого достаточно для вашего потомства. После того как время подернет эту грамоту густою фатой, прикрывающей происхождение всех благородных семейств, то есть через четыре или пять поколений, род Сантильяна будет одним из знатнейших.
О двойной свадьбе, сыгранной в замке Лириас, которой завершается, наконец, история Жиль Бласа из СантильяныЭтой речью Сипион побудил меня открыто признаться в своей любви к Доротее, не подумав о том, что подвергает меня опасности получить отказ. Все же я решился на это не без трепета. Хотя я казался моложе своих лет и мог свободно сбавить себе годов десять, однако же считал, что имею достаточно оснований сомневаться в том, понравлюсь ли я юной красавице. Тем не менее я решил отважиться на предложение, как только увижусь с ее братом, который, со своей стороны, не будучи уверен, что получит мою крестницу, сильно тревожился.
Он снова пришел в мой замок на следующий день, в то время когда я завершал свой туалет.
— Сеньор де Сантильяна, — сказал он мне, — я сегодня являюсь в Лириас, чтобы побеседовать с вами о серьезном деле.
Я провел его к себе в кабинет, и он продолжал, прямо приступая к делу:
— Я полагаю, что вам небезызвестна цель моего посещения. Я люблю Серафину. Вы же имеете большое влияние на ее отца; я прошу вас склонить его в мою пользу. Помогите мне овладеть предметом моей любви, и пусть я буду обязан вам счастьем всей своей жизни.
— Сеньор дон Хуан, — отвечал я ему, — так как вы прямо приступаете к делу, то, вероятно, не примете во зло, если и я последую вашему примеру и, обещав вам свое заступничество перед отцом моей крестницы, попрошу у вас того же в отношении вашей сестры.
При сих последних словах дон Хуан проявил приятное удивление, которое я принял за доброе предзнаменование.
— Возможно ли, — воскликнул он, — чтобы Доротея вчера покорила ваше сердце?
— Она обворожила меня, — сказал я ему, — и я почитал бы себя счастливейшим из смертных, если бы мое домогательство было приятно ей и вам.
— В этом вы можете быть уверены, — отвечал он. — Хоть мы и дворяне, но не вздумаем пренебречь союзом с вами.
— Мне очень отрадно, — ответил я, — что вы не видите никаких препятствий к тому, чтоб породниться с разночинцем. От этого я вас еще больше уважаю, ибо вы таким образом проявляете свой здравый смысл. Но если бы вы были даже настолько суетны, что пожелали бы отдать руку своей сестры только дворянину, то и тогда у меня нашлось бы чем удовлетворить ваше тщеславие: знайте, что я двадцать лет проработал в канцеляриях министерства и король в награду за услуги, оказанные государству, пожаловал меня дворянской грамотой, которую я сейчас вам покажу.
Произнося эти слова, я вынул свой патент из ящика, куда я его запрятал, и предъявил его этому идальго, который внимательно прочитал его от доски до доски с чрезвычайным удовлетворением.
— Вот это хорошо, — ответил он, возвращая мне бумагу. — Доротея ваша.
— А вы, — воскликнул я, — рассчитывайте на Серафину.
Таким образом, эти две свадьбы были решены между нами. Оставалось только узнать, с охотой ли согласятся на это обе невесты, ибо дон Хуан и я, равно деликатные, не хотели получить их путем принуждения. Итак, дон Хуан вернулся в замок Хутелья, чтобы передать мое предложение своей сестре, а я созвал Сипиона, Беатрис и свою крестницу, чтобы сообщить о разговоре, происшедшем у меня с этим кавалером. Беатрис высказалась за то, что следует принять его в родню без колебаний, а Серафина своим безмолвием показала, что согласна с решением матери. Что касается отца, то и он, конечно, не держался обратного мнения, но выразил некоторое беспокойство относительно приданого, которое придется дать дворянину, чей замок так настоятельно требовал ремонта. Я заткнул рот Сипиону, сказав, что дело касается только меня и что я даю своей крестнице в приданое четыре тысячи пистолей.
Я свиделся с доном Хуаном в тот же вечер.
— Ваши дела, — сказал я ему, — идут отлично. Я хотел бы, чтобы мои не были в худшем положении.
— Они тоже обстоят как нельзя лучше, — отвечал он, — мне не пришлось воспользоваться своим авторитетом, чтобы добиться согласия Доротеи. Ваша внешность ей по душе и ваше обхождение ей нравится. Вы боялись, что окажетесь не в ее вкусе, а она с большим основанием опасается, что, не будучи в состоянии предложить вам ничего, кроме своей руки и сердца…
— А чего мне еще нужно! — прервал я его, не помня себя от радости. — Если прелестной Доротее не противно связать свою судьбу с моей, то я ничего большего и не требую: я достаточно богат, чтобы жениться на ней без приданого, и обладание ею составит предел всех моих желаний.
Дон Хуан и я, весьма довольные тем, что довели дело до такого результата, порешили, дабы ускорить свадьбу, устранить все излишние церемонии. Я свел его с родителями Серафины, и, после того как они сговорились об условиях брачного контракта, он откланялся, пообещав нам вернуться на следующий день с Доротеей. Желание понравиться этой даме заставило меня потратить не менее трех битых часов на то, чтобы одеться и прифрантиться, и все же я еще не был доволен своей внешностью. Для юнца, готовящегося увидеться со своей милой, это удовольствие, но для человека начинающего стареть, это работа. Однако же я оказался счастливее, чем заслуживал: я вновь встретился с сестрою дона Хуана, которая взглянула на меня таким благожелательным взором, что я вообразил, будто еще кое-чего стою. У меня с нею завязался длительный разговор. Я был очарован ее образом мыслей и пришел к выводу, что с помощью хорошего обхождения и большой предупредительности смогу стать любимым супругом. Преисполненный столь сладостной надежды, я послал в Валенсию за двумя нотариусами, которые, составили брачный контракт. Затем мы прибегли к услугам священника из Патерны, который приехал в Лириас и обвенчал дона Хуана и меня с нашими возлюбленными.
Итак, я вторично возжег факел Гименея и не имел повода в этом раскаяться. Доротея как женщина добродетельная нашла удовольствие в исполнении своего долга и, чувствительная к моим попыткам идти навстречу ее желаниям, вскоре привязалась ко мне так, как если бы я был молодым. С другой стороны, дон Хуан и моя крестница воспылали огнем взаимной любви, и, что всего удивительнее, обе невестки прониклись друг к другу живой и искренней дружбой. Я же нашел в своем шурине столько достоинств, что почувствовал к нему подлинное расположение, на которое и он не ответил неблагодарностью. Словом, между нами воцарилось такое единение душ, что когда по вечерам приходилось расставаться, чтобы наутро встретиться, разлука всякий раз доставляла нам огорчение. Это послужило причиной тому, что мы порешили превратить два семейства в одно, которое будет жить то в замке Лириас, то в замке Хутелья, каковой для этой цели был подвергнут основательному ремонту на деньги его светлости графа-герцога.
Вот уже три года, друг-читатель, как я веду усладительную жизнь в кругу дорогих мне людей. В довершение блаженства небо соизволило наградить меня двумя детьми, чье воспитание станет развлечением моей старости и чьим отцом я доверчиво себя почитаю.
Федр Юлий (около 15 до н. э. — около 70 н. э.), римский баснописец, автор 5 книг «Эзоповских басен».
«Он глупо обнажит свою душевную сущность» — цитата из эпилога книги 2-й «Эзоповских басен», 41, стих 21–23.
Сюжет притчи заимствован из Пролога к роману Висенте Эспинеля (1550–1624) «Жизнь стремянного Маркоса де Обрегона» (1618).
Гораций Флакк Квинт (65–8 до н. э.) римский поэт. Цитата из трактата «Наука поэзии»: «…мешает приятное с полезным, одновременно услаждая и поучая читателя».
