Тирсо де Молина - Театр

Что ж вы, пентюхи, зевали?

Мы у них все отобрали…

Эти трое… Как-нибудь
Уж примусь за них я сам.

Сделай эту милость нам.

Господин, имей к нам жалость!

Эй, подвесить к дубу малость!

Господин…

Придется вам
Повисеть. Вот плод на славу
Для прилетных хищных птиц,
Посещающих дубраву.

Смотришь ты как на забаву
На жестокость.

Без границ
Стал теперь Педриско смелым.
Раз он видел, как по целым
Месяцам сеньор постился
И в молитве возносился
Духом к божеским пределам,

Да от бога благодать
Он получит провождать
Жизнь в молитве целокупной,
И затем пришлось видать
Мне его вождем преступной

Шайки, грабящим людей
И убийству предающим.
Что же больше? Ей же ей,
Стал теперь я злющим-злющим!
Не боюся и чертей.

В зверстве я хочу Энрико
Подражать и превзойти.
Грех мой, господи, прости!
Коль один конец нам, дико
Мерять разные пути.

Я таких речений много
От стоящих у перил,
Кто на лестницу всходил,
Слышал.

Обожал я бога.
Почитался за святого
Я в окрестности, и вот,
Раз, прорвав кристальный свод,
Ангел быстрый небо кинул
И, явившись мне, подвигнул
Бросить строгий жизни ход,

Мне открыв, что так ужасен
Мой конец! Смотрите вы,
Я Энрико сопричастен
В злодеяниях!

Увы!

Огнь очей моих опасен.
Знайте, звери, что в горах
Близ Неаполя по склонам
Мирно прячетесь в норáх,
Гордой дерзостью в делах
Я поспорю с Фаэтоном.[67]

Вам, деревьям, оперенью
Почвы серой, вам, с зеленой
Густолиственною сенью,
Гость прибавит разъяренный
Оскорбленье к оскорбленью:

Превзойду самой природы
Я дела в людской молве.
И отныне буду годы
Пригвождать под ваши своды
Каждый день по голове.

Вы привыкли плод созрелый
Уронять на землю сочный, —
Мой же плод, на ветках целый,
Будет кормом для полночной
Стаи птиц осиротелой.

И отныне круглый год
Красоваться будет плод
В вашей зелени. О, я бы
Сделал больше, мог когда бы!

Прямо в ад твой путь ведет.

Эй, немедля чтоб висели
На дубу!

Иду — лечу!

Господин мой…

Вы не мне ли
Говорите? Захотели
Казни хуже? — Поищу!

Марш, вы трое!

Мы…

Вот ловко!
Рок сулил мне катом быть.
Перейму я всю сноровку,
Чтобы, вздернут на веревку,
Мог я ката поучить.

Так, Энрико, мне закон
Быть с тобою дан судьбою:
Ты ли будешь осужден, —
И меня возьмешь с собою:
Я с тобой соединен.

Ах, душа не позабудет,
Что спасенье отнято.
И когда нас бог осудит
Аду, — так наверно будет
У обоих нас — за что.

Да никто не усомнится,
Как бы грешен ни был он,
В милосердии, которым
Горд и радостен господь.

Это чей я слышу голос?

Чаща эта не дает
Нам, сеньор, узнать, откуда
Раздается голос тот.

Кто раскаялся и твердо
Соблюдать решил закон,
Да приблизится с молитвой,
И простит его господь.

Подымитесь оба в гору,
Поищите-ка того,
Кто поет романс.[68]

Мы оба
Посмотреть пойдем его.

Власть господня для молитвы
Голос грешнику дает
Кто ни просит милосердья,
Не откажет в нем господь.

Пастушок, спустись пониже,
Ибо, право, видит бог,
Песнь твоя меня смутила,
Умилил твой голосок.
Кто тебя словам романса
Научил? Ему внемля,
Весь дрожу я — эта песня
Так звучит, как мысль моя.

Тот романс, что пел сейчас я,
Сообщил, сеньор, мне бог.

Бог?

Или его супруга —
Церковь: на земле облек
Он ее святою властью.

Ты сказал прекрасно.

Друг,
Верю в бога я смиренно,
И, хоть я простой пастух,
Десять божеских заветов[69]
Знаю все до одного.

Бог простит ли человека,
Оскорблявшего его
В жизни делом и словами,
Помышленьями?

О, да!
Пусть грехов имеет больше
Чем в себе лучей — луна,
Чем число частиц мельчайших
В солнце, чем на небе звезд,
Больше чем в соленом море
Серебристых рыб плывет.
Таково-то бога силы
Милосердье; кто к нему
Со словами: «грешен, грешен»
Обратится — никому
Не откажет он в прощеньи.
Ибо он — вселюбый бог,
Потому что человека
Плотью хрупкой он облек,
И царит над этой плотью
Разрушения закон.
Так-то, если человека
Сотворил из праха он,
Да явит его созданью
Славу вышнюю, — то в том
Нет пятна его величью,
Непогрешному ни в чем.
Дал ему свободный разум
Бог, а телом и душой
Сделал бренным человека,
Но способности святой
Не лишенным обращаться
С упованием к нему.
В милосердии ж отказа
Нет у бога никому.
Если б к грешному создатель
Справедливо был суров,
То, конечно, много б меньше
Божеский вместил чертог
Душ, в блаженном созерцаньи
Бога зрящих. Велика
Бренность плоти; так, единым
Помышлением греха
И единым только взглядом
С вожделеньем на жену
Бог бывает оскорбляем.
Мните вы, что потому,
Если грешник оскорбляет
Бога раз иль два, уж он
Осужден навеки богом.
Нет, сеньор, его закон —
Милосердье. Всякий грешник
Дорог господу, за всех
Одинаково свой подвиг
Совершил он; всякий грех,
Вам известно, кровью, щедро
Излитой, он искупил,
Ибо в море обратил он
Плоть свою и разделил
На пять рек его кровавых,
Ибо дух его пребыл
Девять месяцев во чреве
Той, которой он судил,
Бывши матерью, остаться
Девой, да в нее восход,
Как в прозрачное оконце,
Не круша, свой свет прольет.
Если вам нужны примеры,
То скажите: разве Петр,
Богом «пастырь душ» названный,
Не был грешником? Иль вот:
Не был грешником когда-то
И евангелист Матфей,
А затем — его апостол,
Благовестник для людей?
А Франциск? Он не был грешник?
Но, простив его, господь
Знаком высшего почета
Положил на старца плоть
Отпечаток ран священных,
Удостоивши раба
Стать носителем навеки
Столь блестящего герба.
Разве грешницей публичной
Палестина не звала
Магдалину? — А святою
В покаянии была.
Так до тысячи примеров
Я привел бы, будь досуг.
Но, сеньор, блуждает стадо,
И отсутствует пастух.