Оба упомянутых каталонских автора ощущают кризисное состояние жанра, но каждый из них реагирует на него по-разному, намечая две дальнейшие линии в развитии рыцарского романа на Пиренейском полуострове. Автор «Бландина Корнуальского» идет по наиболее простому пути и стремится развить занимательную сторону повествования. В его романе представлен полный набор фантастических и сказочных атрибутов (сражения рыцарей с многочисленными великанами, драконами, змеями, заколдованным сарацином, освобождение околдованных и плененных девиц и т. д.) и наблюдается, по словам одного из исследователей, «преобладание внешнего действия в ущерб характеристике персонажей, чувств и символическому значению»[813]. Именно эта черта была характерна и для переводных испанских рыцарских романов. «Бландин Корнуальский» также являлся своеобразным «вольным переводом» с художественного языка французского средневекового рыцарского романа. Его автор, утрируя утопичность, фантастику, сказочность, усугублял, по выражению М.М. Бахтина, разрыв между языком и материалом. «Бландин» представлял собой тот тип романа, который способствовал в лучшем случае выработке «излагающего стиля» и позднее — категории «облагороженное™» и «литературности» языка, а в худшем — созданию множества похожих как две капли воды произведений, блистательно спародированных и высмеянных Сервантесом.
«Сказка» Туруэльи намечает более перспективную линию развития рыцарского романа, хотя сама по себе не относится к данному жанру. На «Сказке» стоит остановиться поподробнее, хотя бы уже потому, что на нее непосредственно ориентирован важнейший для понимания романа Мартуреля эпизод — появление короля Артура и феи Морганы на устроенном в честь Тиранта празднестве в Константинополе.
Фабула «Сказки» достаточно проста и сводится к истории о том, как ее автор, прогуливаясь неподалеку от собственного дома, то есть в Каталонии, по берегу моря, принял за скалу огромного кита, влез на него и в конце концов был доставлен на какую-то неизвестную землю. Земля оказалась Волшебным островом, где находились король Артур и фея Моргана. Здесь автор удостаивается беседы с королем и столь же необычным способом возвращается домой.
Однако, несмотря на кажущуюся простоту, «Сказка» наполнена глубоким смыслом. Прежде всего Туруэлья усиливает ирреальность артуровского мира. На это обращает внимание уже само название произведения. А то, что автор-герой попадает на остров, то есть преодолевает водное пространство, явно свидетельствует о его перенесении в иной, «запредельный» мир. Неслучайно король Артур весьма удивлен при виде автора «Сказки», ибо, по его замечанию, ни один смертный еще не удостаивался чести посетить его королевство. Таким образом, в «Сказке» используются элементы видения, жанра, основанного на мифологических и религиозных представлениях об устройстве мира. Характерно, кстати, что самого Артура автор видит лишь глядя сквозь волшебный перстень феи Морганы, так что остается непроясненным, на самом ли деле произошла их встреча или она тоже некий мираж.
Примечательно, что у Туруэльи артуровский мир особым образом сакрализируется и косвенным образом сопоставляется с христианским. Это подкреплено и образом самого Артура.
«Сказка» создана в эпоху оживления древней валлийской легенды о том, что король Артур не умер и лишь выжидает момента, чтобы прийти на помощь своему покоренному народу. Герой «Сказки» попадает, судя по всему, на остров Авалон, где, по преданию, пребывает король Артур после смерти. И действительно, герой видит перед собой покрытое стеклянным куполом ложе, на котором лежит рыцарь могучего вида, лет тридцати, одетый во все черное, грустный и больной с виду. Таким образом, Туруэлья дает свой вариант «одного из целой плеяды тех уснувших долгим снов героев, чьего пробуждения ждет народ», причем «в конечном счете выявляется связь этой идеи с иудейско-христиан- скими представлениями о царстве Божием на земле»[814].
Иллюзорность артуровского универсума усилена и благодаря прямому столкновению с реальным миром, который вводится в «Сказку». Туруэлья использует для этого, в частности, повествование от первого лица, часто присущее рассказчикам-«очевидцам» в видениях. Это столкновение определяет основной внутренний конфликт произведения: весь смысл встречи героя с Артуром заключается в том, что обнаруживается непоправимый разлад между идеальным королевством и миром, из которого прибыл автор. Такой поворот не может не привести Туруэлью к включению этической, а отчасти и социальной проблематики. Реальный мир, как объясняет король Артур, состоит из скупцов, ничего не замечающих вокруг себя, кроме денег', и людей порядочных и честных, но бессильных что-либо изменить. Люди забыли об идеальном королевстве. Характерно, что король Артур у Туруэльи вовсе не спит мертвым сном, а болен. Причина же его болезни — не что иное, как ужасное положение дел в реальном мире.
Аллегорические фигуры в «Сказке» также определены идеей разлада мира идеального и реального. Сидящие у ног Артура прекрасные дамы — Любовь и Честь — необычайно грустны и одеты в траур. Свой знаменитый меч Артур показывает автору также лишь для того, чтобы тот увидел истинное положение дел на земле.
Следует отметить, что основной конфликт «Сказки» полностью исключает из нее любовную проблематику. Туруэлья понимает любовь в широком социально-этическом плане — именно потому, что Артур любит людей, он так глубоко страдает. Это объясняет и концовку произведения: автор, удостоенный избранности, обязан поведать людям об истинном положении дел на земле, напомнить об идеале, к которому они должны стремиться.
Таким образом, Туруэлья стоял на пороге гибели артуровской утопии, коль скоро заявлял о том, что все про нее забыли. Предпринятое им смелое столкновение идеального и реального мира могло привести к гибели рыцарского романа как жанра (именно с перевесом в сторону «реальности» и с постепенным вытеснением идеала стало возможно создание и развитие плутовского варианта романа). Но сам же Туруэлья наметил и новый путь к «спасению» жанра, путь, по которому пойдет век спустя Мартурель.
Дело в том, что в «Сказке», вероятно впервые, артуровская утопия представлена как художественная. Это связано с тем, что Туруэлья — как позднее и Мартурель — осмыслял опыт не собственной, а французской рыцарской литературы. Для него мир короля Артура оказывался не только легендарной сказочной утопией, основанной на преданиях бриттов и кельтской мифологии, но и современной романной утопией, связанной с французскими образцами. В связи с этим закономерно, что язык посвященных — неотъемлемый атрибут идеального, запредельного мира — это тоже язык французских романов: не случайно, что хотя все повествование идет по-каталански, змея, которая первой встречает героя на Волшебном острове, заговаривает с ним по-французски. «Литературный» характер идеального мира подчеркивается Туруэльей неоднократно. В частности, очень важно то, что автор видит на острове только фею Моргану и короля Артура (его, правда, не совсем обычным способом), тогда как все остальные герои цикла предстают лишь изображенными на витражах королевского дворца, то есть как художественные образы.
«Сказка» во многом подготовила появление «Тиранта Белого», ибо подвела итог тому этапу в истории рыцарского романа, когда он мог развиваться в системе координат, заданных французским романом XII—XIII веков. К середине XV века в Каталонии выявились
тенденции, качественно изменившие понимание и функционирование артуровского комплекса. Дополнительная сакрализация артуровского мифа; начало осмысления артуровской утопии как художественной и, более того, романной; перенесение акцента на несоответствие утопического идеала и реальности и резкое выявление социально-этической проблематики; эстетизация реального образа жизни, вызванная тем, что впервые допускается возможность гибели артуровской утопии; усложнение взаимодействия ориентированных на литературу норм поведения и самой литературы — таковы важнейшие явления, подготавливавшие принципиально новый этап в развитии рыцарского романа.
Качественно новый характер всей совокупности этих явлений смог проявиться благодаря их взаимодействию с проторенессансными тенденциями, которые оформились в Каталонии к концу XIV века. Зарождению каталонского Проторенессанса — культурного явления, при котором в еще устойчивую средневековую художественную систему включаются некоторые ренессансные черты, — способствовал подъем городов (в первую очередь приморских, многими чертами напоминавших итальянские города-республики) и, соответственно, расцвет городской культуры и многих искусств в целом — архитектуры, живописи, книжной миниатюры. Черезвычайно важными оказались постоянные контакты с Италией, не только политические и военные, но и культурные. В частности, появилось большое количество переводов произведений итальянского Проторенессанса и Ренессанса, в первую очередь — Данте, Петрарки и Боккаччо. Наконец, значительные последствия имела деятельность таких каталонских монархов, как Петр Церемонный (1336—1387 гг.) и Иоанн I (1387—1395 гг.), направленная на покровительство знанию и просвещению, на изучение античных книг. В это время большое значение приобрела и деятельность Королевской канцелярии. Надо сказать, что и прежде духовная жизнь страны концентрировалась вокруг королевского двора. Теперь же, благодаря покровительству просвещенных монархов, в деятельности Королевской канцелярии появились новые тенденции. Многие писатели оказались связанными с Канцелярией. Хорошо зная латинский язык, на котором велась вся деловая переписка, они, ввиду начавшегося увлечения античностью, стали совершенствоваться в классической латыни и перевели многие античные произведения на каталанский язык. Кроме того, служители Канцелярии, творчески воспринимая латинские образцы, выработали особый «канцелярский стиль» в каталанском языке, отличавшийся развернутыми периодами, ясностью и логичностью. Этот стиль, свидетельствовавший о стремлении писателей к развитию собственного языка, благоприятно повлиял на развитие каталонской прозы XV века. Все эти факторы способствовали возникновению и развитию проторенессансных тенденций в каталонской литературе, которые наиболее ярко проявились в творчестве Б. Метже, А. Марка, в «Тиранте Белом» и современном ему анонимном рыцарском романе «Куриал и Гуэлфа» («Curial i Guelfa»).
