На Кардинала довольно часто находили столь сильные приступы меланхолии, что он посылал за Буаробером и другими, кто умел его развлекать, и просил: «Развеселите меня, если знаете, как это сделать». И тут каждый дурачился, как мог, и когда у Кардинала становилось легче на душе, он снова принимался за дела.
Было замечено, что кардинал де Ришелье весьма сурово усмирил мятеж «Босоногих»[194] в Нормандии потому, что эта провинция когда-то имела своих государей, что она кичится своей древностью более чем какая-либо другая провинция, что она соседствует с англичанами и, возможно, все еще склонна к тому, чтобы иметь своего герцога.
Было также замечено, что запрещение взвешивать пистоли оказалось большой ошибкой; ибо их стачивали до того, что стоимость их по весу упала до шести ливров, и, когда приходилось вывозить золото из Франции, Король много на этом терял; в конце концов у Кардинала открылись глаза. По правде говоря, он избрал верный путь, дабы пресечь это злоупотребление, — он сразу обесценил такие пистоли. Пришлось затем принять решение касательно тех, кто их стачивал. Монторон выдавал всех виновников Королю и убеждал присудить их к возможно более высокому денежному штрафу. Мошенников оказалось столько, что в Королевстве не хватило бы веревки, чтобы их всех повесить. Из-за некоторых членов Государственного Совета, у коих водилось неполновесное золото, был издан нелепый указ, запрещавший взвешивать пистоли. Это заставило начать чеканку луидоров.
Кардинал выступил в Парламенте в присутствии Короля, и речь его, довольно пространная, наделала большого шуму. Немало способствовал сему и сам оратор, ибо в сущности его речь была не бог весть что. (Талон старший, товарищ прокурора, человек недалекий, стал по глупости расхваливать в Парламенте, в присутствии Короля, кардинала де Ришелье сверх всякой меры. Выходя оттуда, Кардинал сказал ему: «Господин Талон, вы не сделали сегодня ничего ни для себя, ни для меня».) Пошли разговоры о том, что ее надобно напечатать. Ришелье попросил кардинала де Лавалетта созвать кое-кого из людей сведущих; собрались у Ботрю. Пришли г-н Годо, г-н Шаплен, г-н Гомбо, г-н Гийе и г-н Демаре, которого Ботрю привлек по собственному побуждению. Речь читали крайне внимательно, как того хотел Кардинал. Сидели с десяти часов утра до вечера и отметили только самое главное; узнав, что речь изучали столь долгое время, Кардинал тотчас же передумал и решил ее не публиковать. Ботрю был против того, чтобы показывать Кардиналу все пометки, сделанные собравшимися, ибо пометок было множество и это могло бы рассердить Ришелье. Речь была полна ошибок в языке, точно так же как составленный им Катехизис или Христианское поучение. Он хорошо умел судить о вещах, но плохо развивал свою мысль. Когда же говорил кратко, то излагал ее превосходно и очень тонко. Перу его принадлежит только «Наставление приходским священникам», да и то здесь он взял ото всех понемногу; в остальных же сочинениях содержание заимствовано у Леско, а французский язык у Демаре.
В дальнейшем он не был столь покорен; он считал, что пишет прозою лучше чем кто-либо на свете, но ценил только стихи. Он написал Катехизис, который был напечатан, где, между прочим, говорится: «Это все равно, как если бы кто-то пытался понять «Мавра» Теренция без комментариев». Это свидетельствует о том, что Теренция он все же читал. Катехизис его был исправлен впоследствии г-ном Демаре, который привел его в тот вид, какой он имеет ныне.
Есть еще две других книги, написанные Кардиналом; первая называется «Совершенство Христианина». В предисловии он сообщает, что составил эту книгу во время беспорядков в Корби[195]. Это нелепое чванство. Будь это даже так, что совершенно неправдоподобно, ибо ему недоставало досуга и голова его была занята совсем другим, говорить об этом не следовало. Г-н Демаре, по распоряжению г-жи д'Эгийон, а также г-н епископ Шартрский Леско, который был его духовником, немного исправили это сочинение.
Вторая книга озаглавлена: «Трактат, указующий на самый легкий и самый надежный способ обращения тех, кто отпал от церкви». (Многие полагали, что сие последнее сочинение принадлежит г-ну де Шартру, ибо стиль его достаточно сходен (насколько можно судить по имеющемуся образцу) с одобрительным отзывом, который этот прелат предпослал книге. Кардинал заставлял работать над различными темами многих лиц; после этого он отбирал из них нужные и выбирал довольно удачно.) Эту книгу проверили г-н де Шартр и аббат де Бурзе. После этого г-жа д'Эгийон попросила г-на де Шаплена переделать некую «Мольбу к Святой Деве Марии». Он это выполнил, но она ничего не изменила в тексте, то ли по совестливости, то ли из уважения к своему дяде.
В этом человеке меня поразило еще одно: он никогда не читал Мемуаров о царствовании Карла IX[196]. Вот убедительное тому доказательство. Кто-то упомянул в беседе с ним о «Добровольном рабстве» Этьена де Ла-Боэси; это один из трактатов, входящих в сии «Мемуары» (и такой трактат, если уж говорить все, что я о нем думаю, который представляет собою лишь расширенное ученическое сочинение и на долю которого выпала большая слава, нежели оно того заслуживает)[197]; Кардиналу захотелось увидеть сие произведение; он посылает одного из своих дворян, дабы тот прошел по всей улице Святого Иакова, спрашивая книгу «Добровольное рабство». Книготорговцы в один голос отвечали: «Мы не знаем, что это такое». Они позабыли, что сей Трактат содержится в Мемуарах о царствовании Карла IX. В конце концов сын некоего Блэза, довольно известного книготорговца, вспомнил это и сказал отцу; и когда тот дворянин снова зашел к ним, он сказал ему: «Сударь, есть тут один любитель редкостей, у которого найдется то, что вы разыскиваете, но без переплета; и просит он за эту книгу пять пистолей». — «Неважно», — отвечает Дворянин. Хитрец выходит в заднюю комнату, возвращается с тетрадями, которые он расшил, и получает свои пять пистолей.
Кардинал оставил также записки, дабы по ним написать потом историю своего времени. Г-жа д'Эгийон впоследствии справилась об этом у г-жи де Рамбуйе, услугами которой она могла воспользоваться. Г-жа де Рамбуйе спросила на сей счет мнение г-на де Вожла, который назвал ей г-на д'Абланкура и г-на Патрю. С первым она не захотела иметь дело из-за его веры, а что до Патрю, побеседовать с коим она поручила г-ну Демаре, то он ответил, что для лучшего составления этой истории надобно отказаться от всего остального; что он, стало быть, будет вынужден расстаться с жизнью при Дворе, пусть, мол, ему пожалуют бенефицию, приносящую тысячу экю ренты, или же единовременную сумму. Г-жа д'Эгийон предложила ему должность Наместника округи Ришелье. Он ответил, что даже за сто тысяч экю не согласен расстаться со своими парижскими друзьями и утратить их беседы. Впоследствии он мне клялся, будто был тогда в восторге, что его не поймали на слове, и что он пришел бы в ярость, ежели бы его заставили расхваливать тирана, который упразднил все законы и надел на Францию невыносимое ярмо. Всего каких-нибудь четыре года назад г-н де Монтозье полагал, что в какой-то мере способствовал назначению на вышеназванную должность г-на д'Абланкура, ибо г-жа де Вижан, с коей он и Шаплен имели случай говорить, ушла в твердом убеждении, что различие в вероисповедании не может здесь служить препятствием и что г-жа д'Эгийон не могла сделать лучшего выбора. Но это ни к чему не привело, хотя с ним и расстались, назначив ему две тысячи пенсии. Поговаривали, что епископ Санси в Сен-Мало работает над историей и над Записками Кардинала, но они так и не появились. Когда этот дворянин из Сен-Мало был послом в Оттоманской Порте, его секретарю, по имени Мартен, удалось устроить побег из Семибашенной Цитадели знатным полякам и некоей даме, которая обещала выйти за него замуж. Мартен спасся вместе с ними. Санси получил за это сто ударов палкой по пяткам. В ту пору он еще епископом не был.
После смерти Кардинала нашли то, что впоследствии было названо его «Дневником»[198]. «Дневник» этот был опубликован. Из него видно, что многие из тех, кого Кардинал считал своими врагами, давали ему советы против своих же друзей.
Касательно Академии, которую Сен-Жермен назвал довольно колко «Псафоновым птичником»[199], я не могу ничего добавить к тому, что сказал г-н Пелиссон в составленной им «Истории». Скажу только, что Кардинал бывал в восторге всякий раз, когда ему присылали решение какого-либо трудного вопроса. Он благодарил за это академиков и просил присылать ему такие решения почаще. Но разве его скупость при этом не была смехотворной? Ежели бы он назначил вознаграждение для Вожла, на которое тот мог бы безбедно существовать, (Он восстановил пенсию Вожла, равную тысяче двумстам экю; но Вожла так ничего и не получил.) не занимаясь ничем, кроме Словаря, этот Словарь был бы составлен, ибо потом можно было бы ограничиться назначением членов комиссии, которые просмотрели бы вместе с ним каждую букву. Пришлось бы, разумеется, оплачивать и членов комиссии; но разве Кардиналу это что-нибудь стоило бы? Разве он платил людям из собственных средств? Это принесло бы Франции пользу и почет. Кардинал не подумал о том, чтобы построить здание для этой несчастной Академии.
