с ним вниз, то кабан, который очутился тут же, слопал сокола вместе с аистом. Священник, увидев это, подбежал и пронзил кабана копьем. Когда же дома он захотел его разделать и разрезал спину кабана ножом, оттуда невредимым вылетел сокол, еще державший в клюве аиста.
Вот как заманчиво врут наперебой, состязаясь друг с другом, этот священник и Кузнец — редкостные сочинители.
117. О НЕМ ЖЕ
Тот же священник однажды, когда крестьяне, сидящие вместе с ним в бане, спросили — не знает ли он, куда улетают или откуда прилетают аисты, ответил им очень забавной шуткой. Он сказал: «Навострите уши, я расскажу вам удивительную историю. Когда мой отец отправил меня в чужие страны для учения в обычной школе, я случайно попал на отдаленный остров. Однажды, когда я там учился, я пришел в баню, и жители острова, сидевшие вокруг, очень дружелюбно приветствовали меня. Я спросил их, откуда они знают меня, незнакомца и чужака. Один из них ответил: „Мы знаем вас очень хорошо от ваших родителей, милый Иоганн, а они и мне, и моему народу оказали большую услугу“. Когда я попросил, чтобы он рассказал, что хорошего сделали ему мои родители, он выложил все по порядку: „В пору моей молодости,— сказал он,— когда наш остров коченел от холода, мы превращались в аистов и улетали в Европу, где тогда начинало теплеть. Там, на крыше дома ваших родителей свил я себе гнездышко из веток и прутьев тридцать лет тому назад и жил там, покуда на нашем острове не прекращалась зимняя стужа. Я всегда знал, что мой прилет вашим родителям приятен, потому что они никогда не допускали, чтобы наше гнездо хоть сколько-нибудь разрушалось. Но когда ваша страна надевает зимний наряд, мы расстаемся, возвращаясь на наш тогда уже очень теплый остров, перестаем быть птицами и принимаем прежний вид“».
Этой повестушкой он настолько убедил простодушных крестьян, что они после этого все его заверили, что станут чрезвычайно чтить аистов.
118. ФАЦЕТИЯ О ПРОСТОТЕ ОДНОЙ НЕВЕСТЫ
Однажды крестьянин просватал свою дочь за крестьянина. Когда тот в первую ночь пожелал развязать ей пояс (для этого люди и вступают в брак), он захотел вскочить с постели. Невеста спросила его, куда это он собрался, а он ответил, что хочет принести клин, с помощью которого он легче проникнет в священное и нехоженное место. Обняв жениха за плечи, она удержала его и по чрезмерной своей простоте необдуманно призналась в грехе. «Не ходи,— сказала она,— не нужен тебе никакой клин. Ведь работник моего отца три года назад обошелся при этом без всякого клина».
119. О КРЕСТЬЯНКЕ, ЖЕНЕ СТАРОСТЫ
Один крестьянин, когда его выбрали старостой, купил своей жене новую овчинную шубу. В воскресенье она, гордая как обновкой, так и почетной мужниной должностью, с гордо поднятой головой вошла в церковь в шубе, вывернув ее мехом наружу. В это время все поднялись, потому что читалось Евангелие. Она же решила, что это в ее честь и, вспомнив свое прежнее положение, сказала: «Sitzet still, ich denck wol, das ich auch arm war». Это значит: «Сидите, я ведь помню, что когда-то тоже была бедной».
120. ОБ ОДНОМ ЧЕЛОВЕКЕ, КОТОРЫЙ СОВЕРШИЛ НЕ ПОСТУПОК, А ПРОСТУПОК [234]
Эгольф Ритхеймский [235], рыцарь, прославленный и на войне и в мирное время, живя в деревне Валь, затратил много денег и построил прекрасную церковь трудом и старанием отменного зодчего Буркхардта Аугсбургского [236]. Однажды к нему пришел какой-то поэт, по его собственному мнению, неплохой, и среди прочих стихов во славу рыцаря и зодчего, воспламенившись великим Аполлоновым жаром, он написал, состязаясь с Вергилием и со всей античностью:
Храм сей создал славный известный ЭгольфРитхеймский в этом шестом году.Кто бы ты ни был, смотри на делаЗодчего Буркхардта и помолись богу за них.
121. О КРЕСТЬЯНИНЕ, КОТОРЫЙ ИСПОВЕДОВАЛСЯ, И О ДРУГИХ КРЕСТЬЯНАХ
Один крестьянин очень нескладно и глупо перечислял священнику свои грехи. Когда тот пробрал его за небрежность в столь душеполезной исповеди, крестьянин ответил, что он не придает ей большого значения главным образом по той причине, что ею (он говорил об исповеди) он не может и не хочет ни жить, ни кормиться.
Другой крестьянин, выходя из святой церкви, встретил какого-то еще крестьянина. Тот спросил его, кончилось ли причастие, а он сказал: «Не знаю, меня не заботят такие ничтожные, чепуховые вещи!»
Другой (мой знакомый), собираясь причаститься, случайно увидел дударя, который играл для танцев в дурацкие дни вакханалий, и, подходя к алтарю, сказал: «Ох, Конрад, и устроим же мы себе после пасхи разгульную, беспутную жизнь!» Так он показал свое благочестие.
122. ОБ ОДНОМ ЖИТЕЛЕ ХЕХИНГЕНА
Один житель Хехингена отправился с какими-то господами в святую землю. Когда они пристали к Родосу [237], то монахи — христиане, уроженцы разных стран — сбежались, как это бывает, посмотреть, что нового, кто приехал. Тогда приезжий вышел и сказал: «Нет ли среди вас какого-нибудь доброго приятеля из Хехингена?»
Это весьма забавная история. Но теперь говорят: «В Марбахе есть добрые приятели» [238], я не знаю, откуда эта поговорка.
123. ВОЛЬФГАНГ АВСТРИЙСКИЙ — ПОПРОШАЙКА И ВЕРТОПРАХ
Когда Вольфганг Австрийский ночевал как-то у одного крестьянина на жесткой скамье и, встав утром, нашел у себя в волосах гусиное перо или пух, то он сказал: «Ох, как жестко и скверно спалось мне в эту ночь на одном пере! Как же приходится спать тем, кто отдыхает на целой тысяче перьев!»
Он же, когда один дворянин как-то очень бранил его за то, что он продал штаны, которые тот ему подарил, ответил: «Как же я мог их сохранить, если ты, когда они были твои собственные, не смог их сохранить?»
Он же часто говорил, что он — повсюду придворный: «Wan man sech in lieber im hoff wan im haus» [239]. Это значит, что люди охотней видят его в сенях, чем в самом доме (сени же и двор называются на нашем языке одним словом).
Он же утверждал, что он гораздо богаче своего отца: «Wann sein vatter het wol funftzig gülden verzinst, die heter all abgelost» [240]. Это значит, что его отец ежегодно дает в рост из своих денег пятьдесят гульденов, которые он и тратит. (Он хотел сказать, что проматывает и проедает отцовское добро).
Он же, когда одна крестьянка попросила его вылечить больную корову, дал ей записку, сделав вид, что написал на ней что-то важное, велел повесить записку корове на шею, взял семь пфеннигов и был таков. Женщина, поняв, что ее одурачили (ведь корова не выздоровела), дала какому-то священнику прочитать записку, в которой
