«Госпожа, – обратился он к ней, – прошу простить меня за вторжение. Я лишь исполняю приказ моего господина. Вы прекрасно знаете, что его повеления должны беспрекословно выполняться. Я понимаю, порой они могут принести горе и страдание, но оспорить их никому не позволено. Он – наш властелин. И с этим нужно считаться. – Он шагнул к ней и продолжил: – И он приказал мне забрать у вас ребенка».
Больше он ничего не говорил. Он схватил крошечную девочку и уже собирался вынести ее из комнаты, при этом лицо у него было такое зверское, словно он готов убить младенца на месте. Гризельде пришлось терпеливо вынести все это. Ей полагалось быть кроткой и смирной, как овечка. Она наблюдала за действиями слуги, не протестуя и не жалуясь.
Дурная слава этого человека всегда бежала впереди него самого. Его появление всегда пугало, слова его предвещали зло. Если он к кому-нибудь приходил, то ждали беды. Гризельда сразу же подумала, что злодей убьет ее дочку прямо у нее на глазах. Но она не закричала. Не заплакала. Она вынуждена была выполнять волю своего супруга.
Но потом она заговорила. Она принялась умолять слугу, как будто тот был добрым и благородным человеком, чтобы он позволил ей поцеловать дочку перед смертью. Она покачала и приласкала девочку, потом перекрестила ей лоб и снова поцеловала.
Она начала тихонько приговаривать, как будто напевая колыбельную: «Прощай, малышка. Я никогда тебя больше не увижу. Но я перекрестила тебя крестным знамением благословенного Господа Иисуса, который умер за нас на деревянном кресте, и я верю: Он возьмет твою душу в рай. Сегодня ты умрешь из-за меня».
Думаю, что ни одна нянька – не то что родная мать – не выдержала бы такого страшного удара. Какая женщина устояла бы перед таким горем и не разрыдалась бы? Но Гризельда оставалась твердой и решительной, как всегда. Она спокойным голосом сказала слуге:
«Вот, возьмите у меня девочку. Она ваша. – Вручив слуге ребенка, она велела ему ступать и выполнять приказ господина. – Об одном только прошу вас, – сказала она. – Из уважения ко мне и моему ребенку, пожалуйста – если только наш повелитель не запрещает этого, – похороните ее тельце в таком месте, где до него не доберутся хищные птицы и дикие звери».
Он ничего ей не ответил и вышел из комнаты с ребенком на руках.
Слуга отправился к маркизу и вручил ему дочь. Затем он рассказал ему о том, как вела себя Гризельда и что говорила. Он предоставил ему подробный отчет. Маркиз, выслушав все это, был готов сжалиться над женой. И, тем не менее, он решил выполнить свой первоначальный замысел. Так уж устроены владыки! Они всегда своевольны.
Маркиз велел своему приспешнику отнести дитя в тайное место, одеть в нежнейшие ткани из шелка и льна, а затем найти небольшой ящичек или льняной платок, чтобы спрятать младенца. Под страхом смерти маркиз велел ему молчать обо всем, что произошло, и не говорить никому, откуда и куда он идет.
А направился слуга в Болонью – графиней той области была сестра маркиза. Слуга должен был объяснить графине причину своего приезда и попросить ее воспитать девочку так, как и положено воспитывать дитя королевской крови. Графиня ни в коем случае не должна была никому раскрывать тайну происхождения этого ребенка. Слуга в точности выполнил приказание маркиза.
Вернемся теперь к самому маркизу. Вальтеру не терпелось узнать, не переменится ли отныне в чем-нибудь его жена. Он внимательно следил за ней, стараясь уловить перемену в ее манерах или разговоре. Но напрасно: она оставалась так же добра и терпелива, как и прежде.
Она была так же усердна и кротка, как всегда, так же охотно улыбалась и повиновалась. Она ни разу и словом не упомянула о дочери. Она ничем не выдавала ни печали, ни затаенной обиды. Даже во сне она не произносила имени дочери.
Прошло четыре года. Затем, хвала Господу, Гризельда родила сына – крепкого и красивого мальчика. Получив это известие, Вальтер возликовал. Вся страна праздновала рождение наследника колокольным звоном и церковными службами.
Когда ребенку исполнилось два года и его отлучили от груди, маркиз снова поддался искушению испытать жену. В этом совершенно не было нужды, но мужчины способны делаться беспощадными, когда им достаются терпеливые, покладистые жены. Гризельда находилась целиком во власти Вальтера.
«Жена, – сказал он ей, – ты и раньше слышала, что наш брак неугоден народу. Теперь, когда у нас родился сын, все еще громче сетуют и ропщут. Я смертельно устал от тревоги. Я чуть не заболел, слушая крики недовольных. Я так больше не могу. Знаешь, что они говорят? Что, когда я умру, на мой трон сядет отродье крестьянина Яникула! „Нами будет владеть этот худородный негодник!“ – вот что они нашептывают друг другу. И мне приходится выслушивать их жалобы, Гризельда. Я не могу отворачиваться от них, даже если они судачат только за моей спиной. А что, если они вздумают восстать против меня? Я хочу жить в мире со своими подданными, насколько это возможно. Поэтому вот как я хочу поступить. Я собираюсь поступить с сыном точно так же, как поступил с дочерью, – под покровом ночи и тайны. Я говорю тебе об этом сейчас, заранее, чтобы тебя не сразило внезапное горе или страстная печаль. Я хочу, чтобы ты снова проявила терпение».
«Я уже раньше говорила вам об этом, государь, – отвечала ему жена, – и повторю снова. Я сделаю все, чего вы желаете и требуете. Если мои дочь и сын должны быть убиты – что ж, я не стану скорбеть и жаловаться. Я принимаю ваши приказы – ведь вы мой господин и повелитель. Что принесли мне мои дети? Только болезни, боль и печаль. Вы – наш властелин. Вы должны поступать с нами, как вам угодно. Вам нет нужды совещаться со мной. Когда я покидала родной дом, то оставила там не только старую одежду. Я оставила там свою волю и свою свободу. Тогда я надела ту одежду, которую вы выбрали для меня. Так и во всем остальном ваш выбор – закон для меня. Поступайте, как пожелаете, государь. Я повинуюсь вам. Если бы я заранее знала, каково ваше желание, я бы сама поспешила выполнить его, не ожидая приказа. Теперь я знаю, чего вы от меня требуете. И я не буду колебаться. Если бы вы попросили меня умереть на ваших глазах, я бы охотно исполнила приказ. Это доставило бы мне удовольствие. Смерть менее сильна, чем моя любовь к вам».
Маркиз слушал жену, отведя глаза. Он дивился ее стойкости и постоянству и поражался, откуда у нее берутся силы выносить все страдания, которые он причинял ей. В душе он ликовал, но сохранял непреклонный и строгий вид.
И вот в опочивальню Гризельды снова явился тайный подручный маркиза и с еще более зверским видом (если только такое возможно) схватил ее маленького сына, как раньше схватил дочь. Гризельда являла образец терпения. Она не плакала и не рыдала. Она поцеловала сыночка и перекрестила ему лоб.
Она обратилась к слуге с той же просьбой. Она умоляла его похоронить мальчика в глубокой могиле, чтобы до него не добрались звери и птицы. Злодей ничего ей не ответил. Он сохранял равнодушный вид. А потом, взяв ребенка, он поскакал в Болонью.
Маркиз Вальтер все больше и больше изумлялся бесконечному терпению жены. Если бы он сам не знал о ее сильной любви к детям, то мог бы подумать, что с ней что-то неладное. Он мог бы обвинить ее в злодействе, или в холодности, или в лицемерии: с таким невозмутимым видом сносила она столь несказанное горе.
Но он-то отлично знал, что Гризельда очень любила детей – хотя, конечно, не так горячо, как его самого, – и всегда относилась к ним нежно. Я хотел бы спросить всех присутствующих женщин: не слишком ли далеко он зашел, испытывая ее? Что еще мог придумать какой-нибудь муж, чтобы проверить на прочность ее терпение и стойкость? До какой еще жестокости можно было дойти?
Но есть такие люди, которых ничем не проймешь. Уж если они втемяшили что-то себе в голову, то должны довести все до конца. Маркиз сам попался в оковы своих замыслов. Попался в них, как в капкан. И теперь ему приходилось все сильнее истязать жену, чтобы проверить, не сломится ли она.
Итак, он выжидал и наблюдал. Он желал увидеть, не переменится ли в чем-нибудь Гризельда. Но он опять не видел в ее настроении и манерах ни малейшей перемены. Она оставалась такой же терпеливой и любящей, как и прежде. Шли годы, а она становилась лишь еще более преданной мужу, если только такое было возможно, и более внимательной к нему.
Казалось, они вдвоем составляют одного человека, с единой волей и единым разумом. У них была как бы единая сущность. Если Вальтер желал чего-либо, его жена желала того же. Вот так, с Божьей помощью, все как будто бы шло хорошо. Гризельда оказалась образцовой женой, которая почитала за счастье беспрекословное подчинение мужу.
Но теперь по всей округе про Вальтера ходили недобрые слухи. Повсюду люди шептались, что он – злодей, который втихаря убил двух своих детей за единственное преступление – за то, что они родились от худородной жены. Так думал народ – да и что еще ему оставалось думать? Если это не так, тогда куда же подевались его дети?
