Монсеньор, дописавший несколько строчек к посланию племянника, сообщал более серьезные вещи, рассказывая, с каким трудом ему удалось женить своего легкомысленного родственника: он заплатил все его долги и назначил содержание в двести луидоров госпоже д'Орвиль. Это было тем более необходимо, что несносная кокетка отличалась крайним легкомыслием и могла прогнать богатого покровителя ради какого-нибудь смазливого музыкантишки.
Какой холод сковал мое тело! Узы Гименея, неужели оцепенение ума — роковое последствие вашего воздействия? У меня больше нет мужества писать… вы зеваете, читатель, ну что же, пора завершать работу.
Маркиз очень любил меня, но, узнав о происходящем, он из осторожности, деликатности или по каким-то другим причинам сообщил, что ему необходимо отправиться в его владения, и уехал, предоставив меня горячке приключений и новых планов. Он часто писал мне, всегда с большой нежностью, и мы остались друзьями.
Вскоре во Францию вернулся Монроз, обуреваемый сыновней любовью и дружескими чувствами. Он возмужал и очень похорошел, и я в душе подосадовала, что этот красавец — мой брат. Легко себе представить, как приняла его моя нежная мать… Монроз, которому во всех подробностях рассказали о происшествии в Бордо, проявил много здравого смысла. Он захотел считать своим отцом человека, который проявил по отношению к нему так много любви и заботы. Милорд Сидни определил его в мушкетерский полк, теперь он капитан кавалерии и делает блестящую карьеру.
Сидни обвенчался со своей дорогой Зейлой, лорд Кинстон и лорд Бентли, Сильвина, Монроз и я были единственными свидетелями воссоединения счастливой пары.
Граф постепенно поправлялся. Мы поженились — конечно, совершенно формально, ни один из нас не желал большего.
Старый председатель и его зять, узнав о счастливых событиях в нашей семье, приехали с поздравлениями. Оба были в глубоком трауре по случаю смерти председательши (читатели понимают, от какой болезни скончалась несчастная).
Сильвина отдалилась и от нас, и от общества и превратилась в этакую квиетистку, полусвятошу-полукуртизанку. Она принимала у себя священников, дам, удалившихся от света, а главное — загадочных холостяков, которые так любят женщин без предрассудков.
Дела призывали мужа в провинцию, и мой отец захотел сопровождать его. Вместе они осуществили все, что задумали. После этого путешествия бедный граф отправился на воды, но лечение не помогло ему: он умер вскоре после возвращения, тысячу раз повторив на смертном одре имя госпожи де Керландек (маниакальная страсть, подавляемая рассудком, ожила в бреду).
В самом конце декабря миледи Сидни произвела на свет сына, увенчавшего счастье пары, достойной всех милостей судьбы.
Я последовала в Англию за своими дорогими родителями, а некоторое время спустя отправилась в путешествие, остановившись в Италии. Может быть, в один прекрасный день я опубликую историю моих приключений в этой прелестной стране. Я училась, потакая своему пристрастию к искусствам, бывала в обществе, а ночи были полны наслаждений и сладострастия. Постоянная в дружбе, но легкомысленная в любви, я могу похвалиться, что никого и никогда не сделала несчастным.
Если кто-нибудь из строгих читателей, любителей елейно-благообразных концов, заметит, что мне следовало измениться и начать честную жизнь, я отвечу, что никогда так не жила и не собираюсь делать ненужных усилий. Один гениальный человек,[27] большой знаток человеческого сердца, сказал для моего утешения:
Как я желала бы остаться честной,
Но трудно спорить с истиной известной,
Что смертному не победить судьбу.
ПРИЛОЖЕНИЕ
Е. Морозова. ГАЛАНТНЫЙ ГЕРОЙ ФРИВОЛЬНОГО РОМАНА
Восемнадцатое столетие, «век Просвещения» и «век галантный». Век разума и свободомыслия, сладострастия и наслаждения. Эпоха, когда властителями умов становятся великие философы и писатели — Вольтер, Дидро, д'Аламбер, Монтескье, Гельвеций, Руссо… Их труды будоражат разум, призывают изменить мир и… мирно соседствуют с галантной, гривуазной литературой, ироничной и потакающей гедонистическим вкусам аристократии. Эпоха, когда метко сказанное слово начинает цениться наравне с дворянским титулом, а молодые провинциалы, устремляющиеся, подобно д'Артаньяну, на завоевание Парижа, грезят о литературной славе. Век, когда любовное чувство становится игрой ума и честолюбия, любовь заменяется чувственностью, а влюбленный превращается в соблазнителя, просчитывающего, подобно игроку, свои действия на несколько ходов вперед; когда повсюду царят свобода нравов и аристократическая вседозволенность; когда женщина становится предметом роскоши и удовольствия, а опытный ловелас-сердцеед готов на пари разбить доспехи добродетели, а заодно и сердце любой неприступной красавицы; когда единственный возможный путь для женщины «выйти в люди» лежит через постель высокопоставленных особ, а добродетель почитается никчемной и провинциальной; когда город становится рассадником разврата, а сельская жизнь в окружении природы и вдали от светской суеты признается единственно пригодной для душ невинных, чувствительных и возвышенных.
Во Франции восьмилетнее правление герцога Филиппа Орлеанского, ставшего после смерти в 1715 г. Людовика XIV регентом при малолетнем Людовике XV, нередко называют «эпохой узаконенного распутства». В свободное от управления государством время регент предавался неслыханному доселе разврату. О скандальных ужинах в Люксембургском саду, устраиваемых дочерью регента, герцогиней Беррийской, знал весь Париж: к концу трапезы участники их, в числе которых бывал и сам регент, полностью обнажались и устраивали настоящие оргии. По части разврата Людовик XV стал достойным преемником своего дяди. Нередко, отложив государственные дела, он отправлялся в маленький домик в Оленьем парке, где его всегда ожидала юная красотка, готовая удовлетворить любую сексуальную прихоть монарха. Получить статус официальной любовницы, коих удостоились мадам де Помпадур и мадам Дюбарри, мечтали многие красавицы.
Французский роман XVIII столетия, и прежде всего лучшие его образцы — сочинения великих Монтескье, Руссо, Дидро, Вольтера — известны всем давно и хорошо. Глубокие, исполненные благородных мыслей и разоблачающие порок, они по праву занимали и продолжают занимать первые ряды на книжных полках. Рядом с ними стоят «Манон Леско» аббата Прево, «Опасные связи» Шодерло де Лакло, «Жизнь Марианны» Мариво, «Заблуждения сердца и ума» Кребийона-сына. Однако во все времена большую часть книжной продукции создавали так называемые «второстепенные» авторы, составлявшие ту интеллектуальную среду, из которой выходили писатели-классики. Сочинения Андреа де Нерсиа, Фужере де Монброна и Годара д'Окура, вошедшие в настоящий сборник, в свое время имели большой успех: полупристойные амурные похождения героев и живые, ироничные изображения нравов были рассчитаны непосредственно на современного авторам читателя и отвечали его вкусам и запросам. Сменилась мода, сменилась эпоха, и галантная литература, которую вполне можно назвать «массовой» литературой восемнадцатого столетия, оказалась забытой. Но постепенно интерес к писателями «второго ряда» и их героям совершенно обоснованно пробудился вновь, ибо без них нельзя в полной мере понять все дальше отстоящую от нас литературную эпоху, именуемую восемнадцатым столетием.
Галантный фривольный роман — порождение противоречивого века. Главным отличием героя этого романа является присутствие в нем двух начал — физического (чувственного, животного) и интеллектуального. Он ценит радости плоти, любовные похождения его направлены на завоевание не столько женской души, сколько женского тела, но ему не чужда наблюдательность, он преисполнен иронии, зачастую переходящей в цинизм, и исповедует свою собственную философию наслаждения. Он беспринципен, аморален, порочен и готов на все, дабы утолить вожделение. Однако он чтит свой кодекс чести и соблюдает его в отношениях с себе подобными, то есть с мужчинами; по отношению к женщине он ведет себя как захватчик и равной себе ее не считает. Когда животное начало героя берет верх, роман зачастую становится откровенно порнографическим; когда же верх берет интеллектуальное начало и живописание нравов начинает интересовать героя больше, чем собственно любовные похождения, читатель получает сатирический (поучительный) роман нравов. Мы сознательно избегаем здесь говорить об авторе, ибо в то время автор стремился дистанцироваться от своего героя (в крайнем случае он брал на себя роль издателя его записок). Исповедь, мемуары, письма, «моя история» — излюбленные жанры литературы восемнадцатого столетия, позволявшие писателю говорить с читателями от первого лица, но не от своего, а от лица героя.
