Автор неизвестен - Поэзия трубадуров. Поэзия миннезингеров. Поэзия вагантов

Что случилось со мной? Помутился мой взор,
По земле я брожу очумело.
Этот рот — он пылает, что в поле костер!
Не сравнимо ни с чем ее тело!
Мне себя не унять, страсти не побороть.
Нет таких совершенств, что ей не дал господь:
Он на розах вскормил ее жаркую плоть!

Отчего ж недостойнейншй плут и дурак
Смеет с нею вкушать наслажденья,
А до гроба ей преданный рыцарь никак
Не добьется ее снисхожденья?
Справедливость загублена в нашем краю.
Побеждает бесчестный в любовном бою.
Как сумел этот черт оказаться в раю?!

О господь, твоя воля превыше всего!
Перед нею и сильные — слабы.
Сделай так, чтоб она разлюбила его
И меня — не его! — предпочла бы!
Лишь тогда, под твоей благодатной рукой,
На горючей земле обрету я покой
И поверю, что род не погибнет людской. 

Славься, денечек, когда мой дружочек —
Ах, вспоминаю опять и опять! —
Ротиком жгущим, к играм зовущим,
Пролепетал сокровенное: «В пять!»

Алые губки верной голубки
Я целовал, целовал без конца.
Так отчего же, праведный боже,
Разъединились наши сердца?

Вспомню и млею: снега белее
Шейка лебяжья и ручка ее.
Мучусь тоскою... Нет мне покою...
И на земле без нее — не житье! 

«Я за полночь слышу, как тянет прохладной травой
И ветер шуршит из предутренней мглы луговой,
Который, как я понимаю, зовется норд-остом.
Я, стражник, — послушайте! — я говорю вам: грядет
Рассвет из клубящейся чащи лесов и вот-вот
Заря разольется по кронам деревьев и гнездам.
Разносятся трели певцов из зеленых кустов —
Чижей, соловьев, долгоносиков, черных дроздов,
Долины и горы внимают их громкому пению.
И ежели кто-то в местечке укромном лежит,
Кто ночь удовольствию отдал, пускай поспешит —
Не время, не время любовному уединению!»

А дева спала непробудно в постели,
И юноша спал, не внимая совету,
И если бы птицы в листве не запели,
Они бы едва ли проснулись к рассвету.
И дева пустилась рассвет упрекать:
«Не можете ль вы, господни, подождать
И честь соблюдать, как положено по этикету!»

Накидочку белую быстро она подала
Возлюбленному и капризно рукой повела.
«Взгляни-ка на небо,— сказала,— не скоро ль светает?»
И юноша встал, и окно широко распахнул,
И только на небо, как дева просила, взглянул:
«О боже,— воскликнул,— и вправду рассвет наступает!»
Рассвет пробивался сквозь толщи невидимых сфер,
И в зареве ярком свой блеск потушил Люцифер,
Со светом теряя и чары свои, и заклятья.
И юноша деву привлек и вздохнул тяжело:
«Ах, душенька, и получаса еще не прошло,
Как мы неразлучно, казалось, смыкали объятья».

И вновь они стали стенать и молить,
Минуты вымаливать, млея от страсти,—
Как будто их хочет рассвет разлучить,—
И солнца боялись, и ждали напасти.
Она говорила: «Возлюбленный мой,
Останься минуту-другую со мной,
Пусть будет что будет, любимый, я вся в твоей власти!»

И в то же мгновенье пронзительно рог затрубил —
Увы, это стражник, очнувшись, приход возвестил
Восточного гостя в слепящем глаза одеянье.
И дева, увидев, как сделалось всюду светло:
«Ах, солнце,— воскликнула,— как ты некстати взошло,
Куда бы приятней ты было в закатном сиянье!
К чему, в самом деле, мне блеск ослепительный твой?
Достаточно было б мерцанья звезды голубой
На небе ночном, чтоб исполнилось неисполнимое!»
А юноша лишь рассмеялся: «Ах, радость моя,
И рад бы — да солнцу не властен приказывать я,
Любовью томясь, я тебя покидаю, любимая».

«Постой же,— взмолилась она,— подожди!
Ты видишь, и я, как в горячке, пылаю.
Ты душу мне вынул — так не уходи.
Побудь, я о большем уже но мечтаю!»
II разом прильнули... II что тут сказать?
И рук не могли... не могли оторвать.
«Прощай, моя радость, прощай... я тебя покидаю...» 

Оттаяло и сердце от тоски.
Как только побежали ручейки
И снег слежалый облаком навис
Над Зейзеральпом брезжущим и Флакком.
Проснулись испарения земли,
И русло все потоки обрели,
Из Кастельругта в Эйзак, вниз и вниз,
По склонам ниспадая и оврагам.
Я слышу, как пичуги по лесам
Вокруг Гауенштейна, там и сям,
Уже, прочистив горла, издают
Какие-то немыслимые трели
От «до» и вверх — все выше, выше — к «ля»,
II так ноют, как будто вся земля,
Все голоса ее, весь гам и гуд,
По капельке слились в одной капелле.

Оттаяло и сердце от тоски,
Как только соловей из-за реки
С неделю после пахотных работ
У Матцена защелкал над лугами.
Четырежды я видел их обряд,
Где пара с парой, распушив наряд,
Как кошки, затевали хоровод
И пробовали землю коготками.
А вы, кто зиму просидел в норе,
Возрадуйтесь и вы своей поре,
Которую несет нам месяц май,
Оставьте ваши логова и норы!
Ищите каждый пастбище свое —
Ты, подъяремный скот, и ты, зверье,—
Для каждой твари сыщется свой край,
Где луг не мят и свет не застят горы! 

«Ату их!»—Лионгарт фон Волькенштейн,
И Освальд, и Георг фон Волькенштейн
Так сорвались, оставив Грёйфенштейн,
Что смельчаки от страха дали деру.

Мы не дали опомниться врагам
И по горам прошли, как ураган.
К чему мечи и шлемы дуракам?
Что им в обузу, нам придется впору!

А их лачуги, утварь и зерно
С полями мы спалили заодно,
Ты, герцог Фридрих, наш должник давно,—
Так расплатись сполна по уговору!

От перестрелки звон стоял в ушах.
Вблизи Раубенштейна в камышах
Схватился кое-кто на бердышах
И был пробит болтом из арбалета.

Крестьяне из Сент-Йоргенской земли —
Канальи! — нас едва не обошли,
Но нам раубенштейнцы помогли —
Да будет верной выручка соседа!

Метание и гром, пальба и гам.
Мышиный треск пошел по чердакам.
А ну, на корм их красным петухам,
Живее, рыцарь, смерть или победа!

Уже зарнтальцы, йенцы, всякий сброд,
Спешили с гор, а мельтенцы в обход,
Но мы их силу в слабость обратили:
Коней поворотили — и вперед! 

Ну ладно, разойдемся спать!
Слуга, свечу! Да проводи нас,
Чтоб не споткнуться где неловко.
Еще мы можем постоять,
Как нас ни валит ночь-бесовка!
И если поп какой иль тать
Жен захотел бы испытать —
Вот началась бы потасовка!

Бокалы выше! Решено,
В бутылях капли не оставим,
Допьем, друзья, что не успели,
И над собой увидим дно!
Иль не мужи мы, в самом деле?
Иль в руки отдает вино?
А в ноги вступит — все равно:
Тычками, а пойдем к постели.

Куда спешить? Идем тишком.
Уж коли прямо в дверь не выйдем,
Так выйдем косо, как рубаки.
О, черт! Что тут? Ведро с песком.
Хозяин, где тебя собаки?..
Да мы свои. К чему тайком?
Два пальца в рот — и языком,
Как это делают поляки.

Пусть первый — головой вперед
Его тихонечко внесите —
Почиет, как на поле воин.
Кто богу славу воздает,
Тому и бог — так мир устроен!
А нас нелегкая несет.
Хозяин, осторожно: лед!
Держись, хозяин, пол неровен.

Теперь, пожалуй, вкусим сна.
Увидим, вправду ли, служанка,
Ты по перинам мастерица.
Солянка вышла солона,
Да соль не сор, как говорится.
Была и каша не жирна,
Да не оставлено вина,
Так что не следует браниться!