К. К. Павлова
«Как грустно ты главу склонил,
Эдвард! Эдвард!
Как грустно ты главу склонил,
И как твой меч красён! — О»
«Я сокола мечом убил,
Матерь! матерь!
Я сокола мечом убил;
Такого нет, как он! — О!»
«Не сокол меч окровенил,
Эдвард! Эдвард!
Не сокол меч окровенил,
Не тем ты сокрушен. — О!»
«Коня я своего убил,
Матерь! матерь!
Коня я своего убил,
А верный конь был он! — О!»
«Твой конь уже был стар и хил,
Эдвард! Эдвард!
Твой конь уже был стар и хил,
О чем бы так тужить? — О!»
«Отца я своего убил,
Матерь! матерь!
Отца я своего убил:
Мне горько, горько жить! — О»
«И чем теперь, скажи же мне,
Эдвард! Эдвард!
И чем теперь, скажи же мне,
Искупишь грех ты свой? — О!»
«Скитаться буду по земле,
Матерь! матерь!
Скитаться буду по земле,
Покину край родной! — О!»
«И кем же будет сохранен,
Эдвард! Эдвард!
И кем же будет сохранен
Здесь твой богатый дом? — О!»
«Опустевай и рушись он,
Матерь! матерь!
Опустевай и рушись он!
Уж не бывать мне в нем. — О!»
«И с кем же ты оставишь тут,
Эдвард! Эдвард!
И с кем же ты оставишь тут
Жену, детей своих? — О!»
«Пусть по миру они пойдут,
Матерь! матерь!
Пусть по миру они пойдут;
Навек покину их. — О!»
«А мне, в замену всех утрат,
Эдвард! Эдвард!
А мне, в замену всех утрат,
Что даст любовь твоя? — О!»
«Проклятие тебе и ад,
Матерь! матерь!
Проклятие тебе и ад!
Тебя послушал я! — О!»
Из ворот выезжают три витязя в ряд,
увы!
Из окна три красотки вослед им глядят:
прости!
Напрасно в боях они льют свою кровь,
увы!
Разлука пришла — и девичья любовь
прости!
Уж три витязя новых в ворота спешат,
увы!
И красотки печали своей говорят:
прости!
«Чьей кровию меч ты свой так обагрил,
Эдвард, Эдвард?
Чьей кровию меч ты свой так обагрил?
Зачем ты глядишь так сурово?»
«То сокола я, рассердяся, убил,
Мать моя, мать,
То сокола я, рассердяся, убил,
И негде добыть мне другого!»
«У сокола кровь так красна не бежит,
Эдвард, Эдвард!
У сокола кровь так красна не бежит,
Твой меч окровавлен краснее!»
«Мой конь красно-бурый был мною убит,
Мать моя, мать!
Мой конь красно-бурый был мною убит,
Тоскую по добром коне я!»
«Конь стар у тебя, эта кровь не его,
Эдвард, Эдвард!
Конь стар у тебя, эта кровь не его,
Не то в твоем сумрачном взоре!»
«Отца я сейчас заколол моего,
Мать моя, мать!
Отца я сейчас заколол моего,
И лютое жжет меня горе!»
«А грех чем тяжелый искупишь ты свой,
Эдвард, Эдвард?
А грех чем тяжелый искупишь ты свой?
Чем сымешь ты с совести ношу?»
«Я сяду в ладью непогодой морской,
Мать моя, мать!
Я сяду в ладью непогодой морской
И ветру все парусы брошу!»
«А с башней что будет и с домом твоим,
Эдвард, Эдвард?
А с башней что будет и с домом твоим,
Ладья когда в море отчалит?»
«Пусть ветер и буря гуляют по ним,
Мать моя, мать!
Пусть ветер и буря гуляют по ним,
Доколе их в прах не повалят!»
«Что ж будет с твоими с детьми и с женой,
Эдвард, Эдвард?
Что ж будет с твоими с детьми и с женой
В их горькой, беспомощной доле?»
«Пусть по миру ходят за хлебом с сумой,
Мать моя, мать!
Пусть по миру ходят за хлебом с сумой,
Я с ними не свижуся боле!»
«А матери что ты оставишь своей,
Эдвард, Эдвард?
А матери что ты оставишь своей,
Тебя что у груди качала?»
«Проклятье тебе до скончания дней,
Мать моя, мать!
Проклятье тебе до скончания дней,
Тебе, что мне грех нашептала!»
Пред замком шумная толпа
Цыган поет, играет…
Хозяйка замка вниз сошла
И песням их внимает…
«Пойдем, — сказал ей Джони Фа,
Красавица, со мною,
И мужу не сыскать тебя,
Ручаюсь головою!..»
И обнял правою рукой
Красавицу он смело,
Кольцо на палец Джони Фа
Она свое надела.
«Прощайте все — родные, муж!
Судьба моя такая!
Скорее плащ мне, чтоб идти
С цыганами могла я.
В постели пышной ночи я
Здесь с мужем проводила;
Теперь в лесу зеленом спать
Я буду рядом с милым!»
Вернулся лорд, и в тот же миг
Спросил он, где супруга.
«Она с цыганами ушла»,—
Ответила прислуга.
«Седлать коней! Недалеко
Еще они отсюда.
Пока я не найду ее,
Ни пить, ни есть не буду!»
И сорок всадников лихих
В погоню поскакали;
Но все они до одного
В лесу зеленом пали!
«Зигмунд, милый Зигмунд, вот ты кончил чем:
Молодую Гретхен погубил совсем!
Зигмунд, милый Зигмунд, мой конец идет:
Выведена буду скоро из ворот —
Из ворот тюремных на зеленый луг:
Там любви работу ты увидишь, друг!
Ах, палач мой милый, кончи поскорей:
Тороплюсь я очень к дочери моей!
Зигмунд, милый Зигмунд, дай мне руку: я
Все тебе простила — бог тебе судья!»
Быстро скачет всадник, флагом машет он:
«Не казните Гретхен: я везу пардон!»
«Всадник, милый всадник, поздно — умерла.
Доброй ночи, Гретхен! К богу ты ушла!»
Шла девица молодая с парнями плясать,
Раскрасавица такая, что не описать;
Шла — и что же на дороге встретила она?
Видит: яблонь молодая в зелень убрана.
«Здравствуй, яблонь, бог на помочь! Объясни мне ты,
Отчего твои так ярко зелены листы?»
«Здравствуй, бог тебе на помочь, девица-душа!
Объясни мне — отчего ты чудно хороша?»
«Отчего так хороша я, это без труда
Объясню тебе сейчас же: ем я завсегда
Белый хлеб, а запиваю свеженьким винцом —
Оттого-то я так чудно хороша лицом».
«Ну, коли от белых хлебов с свеженьким винцом
Ты, душа моя, так чудно хороша лицом,
То прохладною росою умываюсь я —
И от этого-то зелень так ярка моя».
«Тише, яблонь молодая, тише говори
И вокруг себя почаще пристально смотри:
У меня есть двое братьев — гордых молодцов,
На тебя у них готова пара топоров».
«Что ж! пускай меня зимою рубят, а весна
Как настанет — я ведь снова буду зелена;
Если ж девушка веночек с головы своей
Потеряет — он уж больше не вернется к ней».
