По небосводу свой свершая бег,
Им всем даруешь ты цветенья век,
Зависимый от твоего вращенья.
Взгляни, владыка, на мои мученья.
Пришел конец моих печальных дней!
Из уст жестоких госпожи моей
Услышал я свой смертный приговор.
Ко мне направь твой милостивый взор!
Ведь, кроме госпожи моей, лишь ты
Меня бы мог спасти от маеты.
О, разреши мне указать тебе,
Как можешь ты помочь моей судьбе.
Твоей сестры, божественной Люцины,
Власть признают морские все глубины;
Хотя Нептун их божество, но он
Ее верховной власти подчинен.
Ты знаешь, Феб, что так же, как она,
Желая быть тобой озарена,
Всегда стремится за тобой вослед
И убегающий твой ловит свет,
Так все моря бегут вослед за ней,
Верховною владычицей своей.
Услышь, владыка, крик моей души,
Мне во спасенье чудо соверши:
В свиданья вашего ближайший час -
Оно случится в знаке Льва как раз -
Уговори сестру поднять такой
У берега Арморики прибой,
Чтоб самая высокая скала
Два года скрыта под водой была.
Тогда скажу я госпоже: «Обет
Исполни свой, – гляди: утесов нет».
Уговори сестру, владыка дня,
Тебя не обгонять. Из-за меня
Заставь ее держать с тобою шаг
И двигаться два целых года так.
Тогда, сильна своею полнотой,
Она сумеет удержать прибой.
А если не угодно будет ей
Над тяжкой мукой сжалиться моей,
То этих черных скал унылый ряд
Пусть погрузит она в свой мрачный ад, [238]
Где царствует Плутон. Иначе – ах! -
Моя мечта развеется, как прах.
Босой пойду я в твой дельфийский храм,
О Феб! Гляди, как по моим щекам
Струятся слезы. Сжалься надо мной!»
И с этими словами, сам не свой
От муки, вдруг упал без чувств Аврелий.
Потом, больной, метался он в постели,
Куда был братом отнесен (тот знал,
Как он безмерно от любви страдал).
Аврелия оставлю я в бреду
И вам рассказ свой дальше поведу.
Здоров и славой рыцарской богат,
Вернулся юный Арвираг назад,
С ним вместе рыцарей отважных цвет.
Предела счастью Доригены нет:
В ее объятьях – славою венчанный
Супруг возлюбленный и долгожданный
Которому она милей, чем свет.
У Арвирага даже мысли нет,
Что кто-нибудь за эти годы с ней
Смел о любви беседовать своей.
Душой спокоен, он проводит дни
В турнирах, в танцах. Пусть теперь они
Блаженству предаются и веселью,
А я вернусь к несчастному Аврелью.
Два года с лишним он лежал больной,
Томимый неизбывною тоской,
Прикованный и день и ночь к кровати;
Он утешенье находил лишь в брате,
Который ведал тайну братних мук
И, кстати, сведущ был насчет наук.
Да, поверял Аврелий лишь ему
Свои страданья, больше никому, -
Памфила молчаливей и скромнее,
Пылавшего к прекрасной Галатее.
Была снаружи грудь его цела,
Но в ней засела глубоко стрела,
А раны нет, как всем известно, хуже,
Чем та, что подлечил ты лишь снаружи,
Стрелы же смертоносной не извлек.
Брат плакал, но ничем помочь не мог.
И вдруг ему одно воспоминанье
Пришло на ум: то было в Орлеане,
Где он учился и всегда готов
Был, по примеру прочих школяров,
Увлечься всем, что странно, незнакомо,
Как, например, волшебных чар приемы.
Он вспомнил, что однажды там зашел
К товарищу и, посмотрев на стол,
Тотчас увидел, что на нем, раскрыт,
Учебник белой магии лежит:
(Товарищ книгу эту, знать, читал,
Хоть вообще он право изучал.)
В ней автор объяснял луны значенье,
К ней двадцати восьми жилищ влеченье,
И мало ли еще что было там,
Что кажется лишь болтовнёю нам:
Святая вера ограждает нас
От наважденья и обмана глаз.
Когда об этой книге вспомнил он,
В нем дух взыграл, надеждой окрылен,
И он подумал: «К брату исцеленье
Теперь придет, – не может быть сомненья,
Что с помощью таинственных наук
Возможно зренье одурачить вдруг,
Как делают волшебники. Слыхал
На праздниках нередко я, что в зал
Они обильно воду напускали,
И, как по озеру, в обширной зале
Скользили лодки тихо взад-вперед.
Иль вдруг казалось, грозный лев идет,
Иль расцветает благовонный сад,
Иль со стены свисает виноград,
Иль замок высится, как исполин, -
И вдруг все исчезает в миг один.
Так был искусен зрения обман.
Отправиться нам надо в Орлеан,
Где школяра, быть может, мы найдем,
Что с лунными жилищами знаком
И сведущ в магии. Он, безусловно,
Избавит брата от тоски любовной.
Уверен я, что может волшебство
Утесы эти, все до одного,
От зрения людского отвести
И все преграды кораблям смести.
Коль берег будет чистым год-другой,
То брат от мук своих найдет покой.
Придется ей исполнить свой обет
Иль срам принять, – пути другого нет».
Что много говорить, – к постели брата
Он поспешил, надеждою объятый,
И тот, послушавши его рассказ,
Вскочил с постели и решил тотчас
Отправиться в далекий Орлеан
Искать лекарство от любовных ран.
Когда пред городом они уж были, -
До стен осталось меньше трети мили, -
Школяр им повстречался средних лет.
К ним по-латыни обратив привет,
Он вдруг сказал: «Я знаю, господа,
Причину, вас приведшую сюда».
И тут же им на месте показал,
Что и беду их и надежды знал.
Бретонец про товарищей спросил,
С которыми когда-то он дружил,
И тот сказал, что все уже в могиле;
Бретонца эти вести огорчили.
С коня Аврелий слез, и все втроем
К всеведущему орлеанцу в дом
Отправились, где этот чудодей
Их принял, как любимейших друзей.
Все в преизбытке там они имели;
Дивился этой роскоши Аврелий.
Пред тем как ужин подан был на стол,
Хозяин пред глазами их возвел
Чудесный парк, где под зеленой сенью
Паслись рогатые стада оленьи;
От псов охотничьих и острых стрел
Немало полегло оленьих тел.
Когда же дичь убитую убрали,
На берегу прелестном – там, подале, -
Затравлен кречетами аист был.
Потом турнир им зрение пленил.
И наконец, всем зрелищам на смену,
На луг волшебник вывел Доригену
Танцующей с Аврелием. И вдруг
В ладони хлопнул он, и все вокруг
Вмиг побледнело и совсем пропало,
Всей роскоши как будто не бывало.
Меж тем они не покидали дом
И точно так же и теперь втроем
Сидели, как и прежде, в кабинете,
Покуда зрелища сменялись эти.
Хозяин пажу своему сказал:
«А как же с ужином? Я приказал
Его подать уж час тому назад.
Час целый эти господа сидят
Со мною тут за письменным столом.
Когда ж мы к ужину их поведем?»
«Когда угодно вам, – ответил паж, -
Все подано, приказ исполнен ваш».
«Пойдемте же, – воскликнул он любезно, -
Влюбленным людям отдохнуть полезно».
Когда убрали со стола приборы,
Тотчас пошли о мзде переговоры
За то, чтоб маг гряду бретонских скал
От устья Сены до Гаронны снял.
Он дорожился, ссылкою на бога,
Что тысячу за это взять немного;
За тысячу и то охоты нет.
Аврелий радостно ему в ответ
Сказал: «Что тысяча? Весь шар земной,
Будь он моим, – клянусь вам головой, -
Охотно отдал бы тотчас же я.
Готова сделка. Вот рука моя
В том, что я честно оплачу ваш труд.
Но вы нас не задерживайте тут,
На родину нам надо поскорей».
«С зарею в путь», – ответил чародей.
Аврелий, приготовившись в поход,
Проспал спокойно ночь всю напролет.
Усталость вместе с милою надеждой
Ему смыкали до рассвета вежды.
Свет на востоке лишь успел блеснуть,
Тотчас в Бретань направили свой путь
Аврелий с чародеем, по ночам
Привалы делая то там, то сям.
Из книг я вычитал, что шли они
В морозные рождественские дни.
Бог Феб, который летнею порой
Сверкал на небе чашей золотой,
Стал ныне стар и головой поник;
Светился, как латунь, увядший лик.
Стоял он низко в знаке Козерога, [239]
И наземь посылал лучей немного.
Дождями смыло зелень всю долой,
И Янус, бог с двойною бородой,
Близ очага из рога тянет хмель,
Закусывая ветчиной. «Ноэль!» [240] -
Веселый по округе клич идет.
Аврелий уваженье и почет
Оказывал волшебнику все время
И умолял с него мучений бремя
Скорее снять, иль он себя убьет.
И жалостью такой проникся тот,
Что день и ночь спешил, как только мог,
Своих искусных чар приблизить срок -
Путем отвода глаз иль наважденья
(Астрологические выраженья
Мне незнакомы) сделать поскорей,
Чтоб всем казалось, в том числе и ей,
Что убрана прибрежная гряда
Бретонских скал иль, может быть, вода
Ее своей покрыла пеленой.
В конце концов он выбрал час такой,
Когда, решил он, применить возможно
Все изощренье мудрости безбожной.
Исправленных таблиц толедских том, [241]
