Всегда сообразуясь только с волей
Того, кому и телом и душой
Она принадлежит в земной юдоли.
Чтобы скорей рассказ продвинуть свой,
Скажу, что Вальтер собственной рукой
Письмо поспешно написал в Болонью
С ужасной просьбой, полной беззаконья.
Он графа Панико, что там женат
Был на сестре его все годы эти,
Просил прислать детей своих назад,
Но так, чтоб не узнал никто на свете
Никоим образом, чьи это дети.
Однако же прибыть они должны
Блестящей свитою окружены,
А девочка объявлена невестой
Салуццкого владыки. Граф тотчас
Для сбора время объявил и место,
И в тот же день, в румяный утра час,
Блестящая вся свита собралась.
Сверкала девочка своим нарядом,
А брат ее верхом скакал с ней рядом.
Все за невестой двинулись вперед.
На ней сияли ярко самоцветы;
Роскошно был и брат ее одет,
Хотя он жил всего восьмое лето.
И вся толпа ликующая эта
В Салуццо-город скачет день за днем.
А мы теперь к маркграфу перейдем,
Ужаснее всех прочих испытанье
Маркграф измыслил для жены своей,
Чтобы узнать, не вызвали ль страданья
Тень озлобления в душе у ней,
Не стала ли любовь ее слабей.
И вот однажды к ней такое слово
Он обратил, принявши вид суровый:
«Я признаю, Гризельда: много лет
Вы были мне супругою примерной;
Хоть нищенкой вы родились на свет,
Я нрав ценил ваш, ласковый и верный.
Но государям рок немилосердный
Порой о чувствах забывать велит:
В высоком сане рабский жребий скрыт.
Мне не дано как пахарю простому
Жизнь провести свою. Кричит народ,
Чтоб я жену другую ввел в хоромы,
И папа разрешенье мне дает
На то, чтоб с вами учинить развод.
А потому вам, не таясь, скажу я:
Решил я взять себе жену другую.
Прошу безропотно ей место дать,
А что вы принесли сюда с собою,
То разрешаю вам обратно взять.
На дом отца дворцовые покои
Должны сменить вы. В жизни никакое
Не вечно благоденствие, увы!
Послушной будете, надеюсь, вы».
В ответ Гризельда, полная смиренья,
Сказала так: «Считала я всегда,
Что между мной и вами нет сравненья.
Мой повелитель! Эти все года,
Поверьте, я не мнила никогда,
Что вам достойна быть простой прислугой,
Не только что законною супругой.
Свидетель мне предвечный судия,
Что в вашем доме с самого начала
Себя отнюдь не госпожою я,
А лишь служанкой скромной ощущала.
И — много ль мне осталось жить иль мало —
Мне на роду написано судьбой
Быть до могилы вашею рабой.
За то, что мне, безродной и убогой,
В чести прожить вы дали столько лет,
Я на коленях умоляю бога:
Да охранит он вас от всяких бед!
Вот все, что вам могу сказать в ответ.
К отцу вернусь я с радостью — с ним вместе
До смерти проживу в родимом месте.
Рассказ пристава церковного суда
Где я впервые взор открыла свой,
Там жизнь окончу и сойду в могилу
Душой и телом чистою вдовой.
Вам девственность свою я посвятила,
Вам верность, будучи женой, хранила,
И потому избави бог, чтоб вас
Я предала и с кем-нибудь сошлась.
Пошли вам небо от супруги новой
Дни счастья и покоя без числа!
Освободить ей место я готова,
Где столько лет в блаженстве прожила.
Коль вы хотите, чтобы я ушла
От вас, мой господин, моя отрада,
Желанье ваше я исполнить рада.
Вы мне велите взять добро свое.
Но как приказ ваш мне исполнить честно?
Я принесла с собою лишь тряпье.
И где оно теперь, мне неизвестно.
О боже мой! Как нежно, как чудесно
Звучала ваша речь, сиял ваш взгляд,
Когда венчальный нас вязал обряд!
Не лжет, увы, народное присловье —
Его правдивость горько на себе
Я испытала: с новою любовью
Соперничать, любовь, нельзя тебе.
Но не скорблю я о своей судьбе.
Я б лучше умерла, чем пожалела,
Что вам и душу отдала и тело.
Вы знаете: наряд презренный мой
Сменили вы на пышный и богатый,
Когда невестой увели с собой.
Лишь наготу и верность к вам в палаты,
Мой господин, я принесла когда-то.
Все, что на мне, с кольцом венчальным вам
Я, недостойная, сейчас отдам.
Все драгоценности и все каменья
Я в горнице оставила у вас.
Раздетая ушла я из селенья,
Раздетою вернусь туда сейчас:
Хочу исполнить точно ваш приказ.
Но чтоб никто не мог меня ославить,
Прошу одну рубашку мне оставить.
Вы не допустите, мой господин,
Чтобы то тело женское, в котором
Зачаты были ваши дочь и сын,
Нагим, как червь, предстало перед взором
Толпы сбежавшейся. Таким позором
Казнить жену не захотите вы,
Хотя и недостойную, увы!
За девственность мою, что вам когда-то
Я принесла и ныне взять с собой
Уж не могу, прошу мне дать в отплату
Одну рубашку, чтоб я тело той
Прикрыть могла, что вам была женой.
Итак, прощайте, мой супруг любимый,
Расстаться с вами навсегда должны мы».
«Рубашку можешь не снимать», — в ответ
Сказал маркграф, потом застыл в молчанье.
В его глазах вдруг помутился свет
От жалости и чувства состраданья,
И он ушел. С себя все одеянье
Сняла Гризельда и пошла босой,
В одной рубашке лишь, к отцу домой.
Толпа, кляня Гризельдин рок суровый,
За нею с горькими слезами шла.
Она в пути не проронила слова,
И глаз ее не замутила мгла.
Когда же до Яниколы дошла
Весть об ее печальном возвращенье,
Он проклял день и час ее рожденья.
Всегда питал в душе своей старик
В благополучье дочери сомненье;
Все годы ждал он, что наступит миг,
Когда маркграф, насытив вожделенье,
Почувствует невольно огорченье,
Что в жены взял безродную, и с ней
Расстаться постарается скорей.
Дочь встретить поспешил отец (шумела
Толпа людская пред его избой),
И, старым платьем ей накрывши тело,
Он слезы горькие стал лить рекой.
Но грубая дерюга ей плохой
Была защитою: вся ветхой стала
И новых дыр приобрела немало.
Так стала жить Гризельда у отца,
Цвет верности и женского смиренья,
Ни словом, ни движением лица —
То ль при народе, то ль в уединенье —
Не проявляя чувства оскорбленья
И позабыв как будто, что за сан
Ей в годы прошлые судьбой был дан.
Не удивляйтесь! В бытность маркграфиней
Была Гризельда скромности полна,
Чужда была ей всякая гордыня,
И не ценила роскоши она.
Но, мужу верная всегда жена,
Дни проводила тихо за работой
И не искала у людей почета.
Об Иове нам много говорят,
Его смирение хвалою лестной
Возносит до небес ученых ряд.
Но жен хвалить ученым, как известно,
Не по душе. Однако если честно
Нам рассудить, то вряд ли из мужчин
Тут с женщиной сравнится хоть один.
Молва в ломбардской разнеслась равнине,
Что прибыл из Болоньи граф, а с ним
Совместно молодая маркграфиня
И что их поезд окружен таким
Великолепным блеском неземным,
Какого обыватели доселе
В своем краю еще не лицезрели.
Все это подготовивший маркграф
Гризельду привести велел заране,
И та явилась, боль свою поправ,
Наперекор своей сердечной ране,
Готовая любым из приказаний
Покорствовать. Колени преклонив,
Она благодарила за призыв,
«Гризельда, — молвил он, — моей невесте,
Что завтра будет здесь, хочу прием
Я оказать заслуженный по чести.
К нему быть должен подготовлен дом
Так, чтобы всем гостям достались в нем
Места достойные и непременно
Чтоб были все обслужены отменно.
Но у меня нет женщины такой,
Которая б могла блюсти палаты.
Хочу поэтому, чтобы тобой
Бразды правленья были в доме взяты.
Ведь в нем хозяйничала ты когда-то
И знаешь все. Хоть жалок твой наряд,
Я, если мне поможешь, буду рад».
