И я готов хоть об заклад побиться,
Что предпочтете золота лишиться,
Чем дружбы с ним. Вот видите каков?
О нем рассказывать — не хватит слов».
«Вот как, — сказал трактирщик, — расскажи же,
Кто господин твой? Выше нас иль ниже,—
Но он, должно быть, человек ученый,
К тому ж священным саном облеченный».
«Он больше, чем ученый; в двух словах
Не рассказать вам о его делах.
В таких премудростях он преуспел,
Что, если бы я даже захотел
Вам их поведать, не нашел бы слов
(Хоть я свидетель всех его трудов).
Когда бы пожелал, он всю дорогу
До Кентербери вашего, ей-богу,
Устлать бы мог чистейшим серебром
Иль золотом. Не верите? Пусть гром
Меня настигнет, пусть накажет небо,
Пусть не вкушать мне ни вина, ни хлеба!»
«Хвала Христу, — трактирщик тут сказал,—
Но если господин твой путь узнал
К премудрости такой, к богатству, силе,
Что ж о себе, друзья, вы позабыли?
Грязна его одежда и ветха.
Конечно, может быть, и нет греха
В таком смирении, но все ж скупиться
Всесильному как будто не годится.
Что ж, он неряха, что ли, твой ученый,
Раз он дорогой, серебром мощенной,
Чуть ли не в рубище готов скакать?
Того причину нам прошу сказать».
«Увы, не спрашивайте вы меня!
Хотя бы вся прославила земля
Хозяина, богатым он не станет,
Коль мудрствовать и впредь не перестанет;
Лишь вам скажу, и строго по секрету,
Что ненавижу я всю мудрость эту.
Переборщишь — не выйдет ничего,
Сказал мудрец, милорда ж моего
Не убедишь; упрется на своем он,
Когда и я, на что уж темный йомен,
По смыслу здравому подвох пойму.
Но как мне это втолковать ему?
Пошли господь хозяину прозренье,
Одна надежда в том, одно спасенье.
Мне тяжело об этом говорить».
«Ну, полно, друг, скорбь надо разделить.
Уж если знаешь ты премудрость эту,
Так преступления большого нету,
Коль нам о ней поведаешь. Как знать,
Быть может, кто-нибудь из нас понять
Хозяину поможет заблужденье.
Скажи, живете где, в каком селенье?»
«В предместьях городских или в трущобах
Живем, как воры, как бродяги, оба.
Мы днем не смеем носу показать.
Вот как живем, коль правду вам сказать».
«Зачем ты словно вымочен весь в синьке,
Зачем в лице твоем нет ни кровинки?»
«Всю выжгло кровь, и сам я весь зачах,
Плавильный разжигаючи очаг;
А в зеркало мне некогда смотреться,—
Слежу весь день, чтоб горн мог разгореться
И сплавил нам неоценимый сплав.
В огне сжигаю жизнь свою дотла.
Вотще! Не думаю достигнуть цели,
Хотя бы без остатка мы сгорели.
И скольких соблазняем мы мечтой;
Тут крону мы займем, там золотой,
А то и сразу фунтов десять, двадцать.
И заставляем дурней дожидаться,
Покуда фунт не обратим мы в два.
У нас самих кружится голова:
Их обманув, себя надеждой тешим,
Свои ошибки повторяем те же.
Опять, как прежде, ускользает цель.
Похмелье тяжкое сменяет хмель.
А завтра простаков мы снова маним,
Пока и сами нищими не станем».
Рассказ слуги каноник услыхал,
Подъехал ближе; всех подозревал
В злом умысле он и всего боялся,
Поэтому и тут перепугался.
Катон сказал, что тот, кто виноват,
Все на свой счет принять готов; но рад
Свалить на ближнего свою вину.
Слуге каноник крикнул: «Прокляну!
Молчи, ни слова больше, плут коварный!
Меня порочишь ты, неблагодарный.
Кричишь о том, что должен был скрывать.
Смотри, заставлю я тебя молчать».
«Да что он в самом деле кипятится? —
Спросил трактирщик. — Пусть его позлится.
А ты, дружок, без страха продолжай».).
«Да я и не боюсь его; пускай
Грозится он», — сказал слуга, и сразу
Каноник понял, что его рассказу
Ничем теперь не сможет помешать,
И со стыда пустился прочь бежать.
«А, вот ты как! — вскричал слуга.—
Трусишка!
Тогда я обо всех твоих делишках
Всю правду выложу. Будь проклят час,
Когда судьба свела с тобою нас!
Клянусь, теперь уж больше не заставишь
Служить себе. Угрозой, что отравишь,
Меня пугаешь ты. Ну, нет, шалишь.
Ведь сколько раз, бывало, говоришь:
Уйду от черта! А уйти нет силы,
Хоть он тащил меня с собой в могилу.
Пускай господь меня бы вразумил
И рассказать о чарах научил.
Таиться нечего. Мне все равно,
Ведь душу погубил я с ним давно».
РАССКАЗ СЛУГИ КАНОНИКА[276]
(пер. И. Кашкина)
Почти семь лет с каноником я прожил,
А чтоб ума я нажил — непохоже.
Все, что имел я, — потерял напрасно,
И сколькие той участи ужасной
Со мной подверглись. Прежде свой наряд
Я в чистоте держал, и, говорят,
Видней меня средь слуг и не видали.
Теперь чулок, случалось, надевали
Мы с ним на голову; румянец щек,
Свинцом отравленных, совсем поблек.
Кто в том погряз, хлебнет, бедняк, он горя,
Увы, хоть я и понял это вскоре,
Но мне застлал глаза как бы туман —
Мультиплицирования дурман.
А скользки выгоды такой науки
И не даются человеку в руки.
И вот в кармане нет и медяков,
А за спиною всяческих долгов
Такая ноша, что до самой смерти
Нам с ними не разделаться, поверьте.
Моя судьба — неопытным урок.
Начать лишь стоит, а потом игрок
За ставкой ставку без конца теряет,
Пока дотла всего не проиграет.
Никто ему не восстановит разум,
Теряет кошелек и ум свой разом.
И не подняться уж ему вовек,
И конченый совсем он человек.
Когда ж свое богатство промотает,
К тому же и других он подстрекает,
Ведь злому человеку в утешенье
Чужие горести и разоренье.
Мне так один ученый объяснил,
И вот на что я жизнь свою убил!
К дурацкому занятью приступая,
Мы мудрецами кажемся, блистая
Ученейшими терминами; печь
Я раздуваю так, как будто сжечь
Себя самих в ней думаем. Напрасно
Вам объяснять все то, что все ж неясно
Останется: пропорции, и дозы,
И вещества, которых под угрозой
Жестокой мести не могу назвать.
Пять или шесть частей вам лучше брать
В сплав серебра, иль олова, иль ртути;
Какой осадок будет вязкой мути,
Как надо опермент,[277] кость и опилки
Стирать в мельчайший порошок, в бутылке
Настаивать определенный срок,
Потом ссыпать все в глиняный горшок,
Солить и перчить и листом стеклянным
Прикрыть, полив раствором окаянным.
Перевязать горшок кишкой ослиной
И наглухо кругом обмазать глиной,
Чтоб воздух доступа не находил
И чтоб горшка огонь не раскалил
Нагревом длительным и постепенным.
И вот трясешься над горшком бесценным,
А там до одуренья кальцинируй,[278]
Выпаривай, цеди, амальгамируй
Меркурий, в просторечье он же ртуть.
А дело не сдвигается ничуть.
Берем мы тот меркурий со свинцом
И в ступке трем порфировым пестом,
Примешиваем серу и мышьяк,
Отвешиваем части так и сяк —
И все напрасно, ни к чему наш труд.
Какие б газы ни вмещал сосуд,
Как ни сгущай на дне его осадок,
А результат по-прежнему не сладок.
И снова черт какой-то нам назло
Подстроит так, чтоб прахом все пошло:
И труд, и время, и затраты наши.
Да, смерть и то такой надежды краше.
Как на себя не наложил я рук!
Жаль, не силен я в тонкостях наук
И не умею толком объяснять,
Не то я мог бы много рассказать
Того, что вам вовеки не измыслить.
Попробую так просто перечислить
То, что само собой на ум придет,
А тот, кто ведает, пусть разберет.
Цветные земли, сера и зола,
Сосуды из графита и стекла,
Реторты, колбы, тигли и фиалы,
Сублиматории и уриналы,[279]
Куб перегонный, волоски к весам
И прочий никому не нужный хлам.
Орех красильный, мочевой пузырь,
Мышьяк и сера, ртуть и нашатырь,
Четыре элемента свойств летучих,
Непознанных, коварных и могучих.
А разных трав, так тех не перечесть,
Когда бы захотел я все привесть.
Но валерьян, репей и лунный корень[280]
Упомяну — они смягчают горе.
Мы тигель калим день и ночь, реторту,
А там, глядишь, опять наш сплав ни к черту.
И вот опять до света кальцинируй,
Подцвечивай, цеди и дистиллируй
