Антонин Либерал - МЕТАМОРФОЗЫ

Собрание «Метаморфозы» Антонина Либерала принадлежит к числу немногих дошедших до нас мифографических компендиумов времен Римской империи, когда не знать мифов (и в том числе — достаточно редких) было неприлично, а прочитать 12 книг «Энеиды» или около 27 тысяч стихов Гомера, не говоря уже об обширной мифологической продукции эллинистических поэтов не у всякого хватало времени и желания. Компендии эти могли носить систематизирующий характер, как, например, «Библиотека», приписываемая Аполлодору, или более пострадавшие от времени «Мифологические рассказы», известные под именем Гигина, но могли быть составлены избирательно, как знакомый читателям ВДИ сборник «О любовных страстях» Парфения (1992, № 1–2). Правда, Парфений подбирал мифы не для широкой публики, а для своего друга поэта Корнелия Галла, но уже по прошествии нескольких десятков лет его сборник объективно стал для читающих кругов «путеводителем» по любовным страстям, описанным ранее в литературе.

Сборник Антонина Либерала составлен под другим углом зрения — его интересуют всевозможные превращения, но читатель без труда найдет общие черты между трудами обоих составителей. Оба свода примерно одинаковы по объему: у Парфения 36 глав, у Антонина Либерала — 41, причем каждая посвящена какому-нибудь одному персонажу или событию. Источником для обоих была преимущественно эллинистическая поэзия, причем Антонин Либерал отличается большим постоянством, поскольку перед ним были уже готовые образцы: поэмы Никандра (II в. до н. э.) «Превращения» (именно так, а не «Метаморфозы») в 4-х или 5-и книгах и другого эллинистического поэта — Бея (Βοῖος) «Происхождения птиц» (вероятно, в 2-х книгах). Об этом авторе мы почти ничего не знаем, кроме того, что его использовали также Овидий и один раз — Плиний Старший в «Естественной истории» (X. 7). Если «ремарки», сделанные почти ко всем главам «Метаморфоз» Антонина Либерала, как и к Парфению, неизвестным, но вполне добросовестным и эрудированным читателем, не содержат ошибок, то у Никандра наш автор заимствовал сюжеты 22 раза, у Бея — 10. Из остальных 12 авторов Коринна упоминается два раза, все оставшиеся — по одному, при том, что под заглавием гл. XXIII дается отсылка сразу к пяти источникам. Любопытно, что ни разу не назван Овидий, хотя имеется множество случаев совпадения сюжетов; видимо, наш схолиаст либо не был слишком начитан в римской литературе, либо избегал сравнения двух изложений, если они различаются в каких-то деталях. (Отсылки к Овидию и другим параллельным местам читатель найдет в комментариях к соответствующим главам.)

Сопоставление сборников Парфения и Антонина Либерала можно завершить сообщением, что оба они сохранились в единственной рукописи Palatinus Graecias № 398 и восходят к одному переписчику, собравшему их вместе еще задолго до составления всего кодекса (во второй половине IX в.), включающего в себя также выдержки из античных географов (в том числе — хрестоматию по Страбону), парадоксографов и эпистолографов (в том числе — письма Гиппократа). Рукопись эта была привезена из Константинополя около 1437 г., примерно сто лет спустя (в 1531 г.) использована для первого издания Парфения, и только почти через 40 лет (в 1568 г.), уже попав в Палатинскую библиотеку в Гейдельберге, — для editio princeps Антонина Либерала. Его осуществил в Базеле Вильгельм Хольцманн, более известный под именем Ксиландра, снабдивший свое издание латинским переводом. С тех пор «Метаморфозы» издавались еще 10 раз, не считая сводов Т. Гэйла (1675 г.) и А. Вестерманна (1843 г.). На живые языки «Метаморфозы» переводились не часто: в 1837 г. вышел немецкий перевод Ф. Якобса, в 1963 г. — тоже немецкий — Л. Мадера, и в 1968 г., вместе с новым изданием оригинала, — французский перевод М. Папатомопулоса.[1]

К сожалению, в отличие от Парфения, сам Антонин Либерал остается для нас личностью неизвестной. Исходя из того, что родовое имя «Антонин» было достаточно широко распространено в Риме в эпоху Антонинов и Северов, и присоединяя сюда сделанные его исследователями наблюдения над языком и стилем «Метаморфоз», разумнее всего датировать его жизнь концом II в. н. э. Может быть, он был образованным вольноотпущенником императора Антонина Пия, но это лишь предположение. Поэтому целесообразно сосредоточить наше внимание не на личности автора, а на его сочинении, которое по содержанию и использованным в нем мотивам допускает достаточно четкую классификацию сюжетов.

Во-первых, это — причины превращений. Здесь на первое место выступает такая архаическая категория, как гнев богов и нимф, спровоцированный преступным поведением или гордыней смертных, посмевших оспаривать искусство богов: I, II, III, IV, VIII, IX, X, XI, XV, XVI, XX, XXII, XXIII, XXIV, XXIX, XXXI, XXXII, XXXV, XXXVIII, XXXIX.

Особый случай, когда чудовище Тифон, угрожающее власти Зевса, заключается в своем первоначальном виде под землю, но предварительно чуть ли не все боги, спасаясь от него, принимают вид различных животных (XXVIII).

Иногда, впрочем, боги проявляют свою милость, позволяя другим богам смягчить их гнев или останавливая попытку смертного покончить жизнь самоубийством и заменяя смерть превращением: VI, XII, XIX, XXII, XXX, XXXII, XXXVI, XXXIX, XL. Еще одна причина — особое расположение богов или нимф: XXVI (нимфы превращают в эхо Гила, чтобы спрятать его от Геракла), XXVII (Артемида подменяет Ифигению на алтаре телкой, сама же царевна остается жива и здорова, только переносится в Тавриду, а затем на Острова Блаженных), XXXIII (также на Острова Блаженных переносит Гермес по воле Зевса после смерти Алкмену). В двух последних случаях нет, собственно, превращения (люди сохраняют свой облик), а есть подмена умершего. В другой раз превращение служит как бы наградой за подвиг (XXV).

Поводом для превращения может быть и собственная беспечность человека, но само превращение, конечно, не обходится без вмешательства богов (VII). На таком же бытовом уровне происходит превращение, когда обнаруживается инцест и его участники сами просят Зевса о своем исчезновении из мира людей (V, XXXIV). Также по воле матери, боящейся своего мужа, Лето изменяет пол ее дочери (XVII), а Аполлон превращает в птицу сына погорячившегося Евмела (XVIII). Дорийцы превратились в птиц вовсе без вины с их стороны, а став жертвой нападения врагов (XXXVII). Аналогичный случай — спасение Муниха и его детей от разбойников (XIV).

Наконец, в гл. XLI превращение лисы и пса в камни объясняется столкновением двух, заранее заданных условий: от пса никто не может скрыться, а лису никому не дано догнать.

В отношении «техники» превращения несколько раз сообщается, что бог прикасается к объекту метаморфозы рукой или жезлом (II. 6; IV. 7; VI. 3; X, 4; XXIII. 6; в XXIV. 3 Деметра выливает на оскорбившего ее Аскалаба остатки кикеона). В остальных случаях превращение происходит само собой.

Теперь мы можем перейти ко второму разряду классификации: во что превращаются люди, подвергшиеся этой процедуре? Чаще всего — в птиц, что не удивительно, поскольку одним из главных источников Антонина Либерала был Бей с его «Происхождением птиц». Итак: I (здесь голубка появляется после исчезновения Ктесиллы), II, III, V, VI, VII, IX, X, XI, XII (появление лебедей после того, как Кикн и его мать утопились в озере), XIV, XV, XVI, XVIII, XIX, XX, XXI, XXXVII (здесь любопытно противопоставление: тела убитых дорийцев исчезли, а души превратились в птиц). Сюда же можно присоединить превращение Керамба в жука (XXII), т. е. в существо, тоже способное летать.

Второе по частоте превращение — в скалы или камни: IV, XXIII, XXXIII (собственно, замена камнем умершей Алкмены), XXXVI, XXXVIII, XXXIX, XLI.

Затем — по убывающей частоте — следует превращение в животных (XXIV, XXVIII, XXIX, XXXV), в растения (XXXI, XXXII, XXXIV), в звезды (XXV, XXXVI — Амалфея), в эхо (XXVI). Особо следует выделить превращение смертных в бессмертных (XXVII, XXX, XXXII, XXXIII), исчезновение (VIII — на месте, где Ламия получила рану, забил источник, XIII, XL — вместо исчезнувших Аспалиды и Бритомартис появляются статуи) и перемену пола (XVII — в пределах главы приводятся еще 4 примера того же рода).

Что касается логики превращения, т. е. соответствия превращенного человека своему новому образу, то она соблюдается не часто. Так, Перифант превратился в орла, птицу Зевса, ибо при жизни был справедлив и благочестив, и люди чтили его, как Зевса (VI). Гипериппа превратилась в гагару, так как, спасаясь от огня, бросилась в воду (XIV); сыновья Полифонты, свирепые Агрий и Орей, закономерно стали стервятником и лагом (см. прим. 113), но служанка, не виновная в их злодеяниях, по собственной просьбе превратилась в безобидного зеленого дятла (XXI). Метморфозы богов, спасающихся от Тифона и принимающих облик различных зверей и птиц (XXVIII), можно отчасти объяснить, находясь на почве Греции (например, отождествление Аполлона с коршуном, Диониса — с козлом), отчасти, как это делают современные исследователи, — их синкретизмом с египетскими богами и их тотемами. Сознавал ли сам Антонин Либерал это сходство, сказать трудно. Во всяком случае, этими примерами логическая связь превращаемого с его новым видом, по-видимому, исчерпывается.