Мать крепко держала Ленку за руку на перроне, не вырвешься, и та поскуливала так, больше для проформы. Мамаша не спала целую ночь и прокурила всю их крошечную кухню. Спозаранку покидала в дерматиновый чемоданчик Ленкины пожитки и отперла вместе с ней на вокзал.
Верхняя полка плацкарта. Разбитая колымага – мать сторговалась с хмурым дядькой в кепке на двести – прыгала на всех кочках, Ленка насчитала сто двадцать три кочки, а потом ей стало скучно. И наконец – деревенская глухомань.
Около деревянного домика с резными наличниками мамашина решительность поубавилась, и мать несколько минут переминалась на пороге. Ленка успела за это время подергать толстого полосатого кота за хвост и получить когтистой лапой по руке, оторвать голову мохнатой гусенице и подбросить ее жирному воробью, заприметить зеленую муху, увязшую в кружевной паутине и почти освободить ее. Но тут дверь распахнулась сама.
– Что на пороге стоишь – беду в дом напустишь, – раздалось сухое карканье из темноты. – Заходи.
Ленка услышала глубокий материнский вздох, и они вошли в низкий дверной проем. В сумрачном коридоре она скинула промокшие в утренней росе кроссовки и направилась по коридору вслед за матерью:
– А ну, стой, – скрипучий голос нападал откуда-то слева. – Разуйся как следует!
Ленка таращилась в темноту, все же чин чинарем: на резиновом коврике демиксы ее валяются. А тапки ей никто и не предложил.
– Нельзя ботинки носами к выходу! Переверни!
Ленка повиновалась и потрусила за матерью. Та уже сидела в светлой комнатке за круглым столом с белоснежной скатертью и вытаскивала сигарету из пачки.
– Не курят здесь, али забыла? Что надо?
Бойкая мать непривычно мялась и напоминала ей саму себя, когда строгая завучиха Наф-нафыч (Никонова Анна Федоровна) отчитывала ее за сломанный стул. А она что, виновата разве? Кондрашова-Кондрашка назвала ее алкашкиной дочкой, пришлось вмазать как следует, чтоб не забывалась, а дура эта жирная на стул грохнулась – и все, хана стулу. Ленка повернулась к хозяйке и обомлела: настоящая Баба-яга из сказки. С косматой седой косой, с жирной бородавкой на щеке и в черном балахоне. И еще она была старая, ну, лет пятьдесят!
– Проведать тебя решили, Леночку тебе показать, гостинцы привезли вот…
Леночку? Девочка мигом насторожилась, намечался какой-то кипиш, то Ленка, зараза, тварь неблагодарная, а тут – Леночка. И какие гостинцы, чего мать несла? Это ее протертые колготки или недоеденный батончик «Марса» в поезде – гостинцы?
Старуха потянула носом воздух:
– Не юли, говори, что надо. С утра в доме мятой пахнет – к обману, примета верная.
Ленка втянула воздух, правда, травой воняло, но всяко лучше, чем последнего мамкиного хахаля цигарки – от тех так перло, аж глаза чесались.
– Пойдем на кухню, – и они вышли.
Вот теперь и оглядеться можно. В комнате было что-то такое, из старых мультиков. Железная кровать с кучей расшитых подушек и лоскутным одеялом. Ленка плюхнулась на нее, и пружины жалобно заскрипели. Вот бы посигать на ней, но старая услышит и точно отчешет, нельзя. Ковры – над кроватью с оленями и на полу с завитками. Допотопный шкаф с посудой и фигурками на стеклянных полках. Ленка хотела вытащить статуэтку сутулой собаки, но, покосившись на дверь, передумала. На бревенчатых стенах фотографии незнакомых людей с грозными лицами и сухие веники, повязанные цветастыми ленточками. Девочка отломала от одного былиночку, понюхала и пожевала – дрянь дрянью.
– … обстоятельства… – доносилось из-за закрытой двери.
На одной фотке была красавица в белом платье с длиннющими, как у Рапунцель, волосами. И еще она напоминала русалку с венком цветочным на голове. И чего она здесь висит – среди дядек с мохнатыми усами и теток с мертвыми взглядами?
–… нищету плодить? Это не грех? – взвизгнула мать, ее перебил размеренно-спокойный бубнеж бабки.
Вдруг Яга эту Рапунцель съела? Ленка боязливо зыркнула на печку в углу. А себе на память фотку оставила? Девочка залезла на шаткий стул с жестким сиденьем, сняла рамочку с фотографией с гвоздика.
–… конец четверти, со школой договорюсь, они рады только будут избавиться…
Вблизи незнакомка показалась еще прекрасней. Вот бы ей хоть чуток на эту походить, тогда бы Валерка не дразнил ее лягухой-квакухой. И все из-за здоровенского рта. Может, у старухи попросить заколдовать ее? Чуть-чуть?
Вдруг по ровной бревенчатой стене прошла рябь. Два соседних бревна раздвинулись, и оттуда вылезла мохнатая рука с толстыми сарделичными пальцами. Одна сарделька с зеленюшным ногтем погрозила ей и нырнула обратно в стену. Это ж надо! Ленка полезла в карман за телефоном, пристроив рамку с фоткой под мышку. В следующий раз она не оплошала и сделала пару снимков. Ну вот, теперь и на своей страничке можно что-то стоящее разместить, не все ж облезлых дворовых котов постить – тут много лайков не насобираешь. Но никакой волосатой лапищи на экране не было! Че за дела? Тут ее слегка ущипнули за шею, потом ощутимо дернули за волосы. Ща кто-то огребет! Она поудобнее схватила тяжеленную сковородку, забралась на стул и притаилась. Через несколько секунд по-животному взвыл весь дом – Ленка шарахнула со всей силы по появившейся в щели пятерне.
– Верни вещь на место! – грозный окрик, как ураган, сдул ее на дощатый пол, прямо к ногам матери.
– Ну все, доча, давай прощаться! – мать привлекла ее к себе, вмяла в пропитанную приторными духами кофту. – Веди себя прилично. Слушайся Алевтину Петровну!
Оттолкнула и быстро пошла к выходу.
Стопэ! Чегой-то она должна с этой бабкой оставаться? Да она ее сожрет, как ту красавицу с фотографии. Зажарит, как Ивашку, в печи, а косточки коту дикошарому скормит. Замурует, как того, волосатого, в стену. Она прям так и выпалила матери. Та грустно улыбнулась на пороге и сказала:
– Не сожрет. Лена, это твоя бабушка.
И пока у Ленки отвисала челюсть, быстро захлопнула за собой дверь.
Бабушка?! Так это в корне меняло дело! Бабушка! Хорошо бы, конечно, как у Аньки Петровой, бабушку. Вся на стиле, ногти здоровенские с бабочками, стрижка, как у Марго Робби из «Соседей», на красной тачке Аньку из школы забирает. Или у Любки Глухаревой – бабушка бутик со шмотками в ТЦ держит, Любке всегда заграничное к праздникам перепадает. И вообще замуж собралась летом, так что скоро Любка еще и дедушкой обзаведется, а тот пиццерию в центре держит. Будет Любка всегда пиццу пожирать, бесплатно. Ленка огляделась по сторонам – может, к бабушке еще и дедушка какой захудаленький прилагается?
– Ты, значит, Лена. На меня похожа, – Алевтина Петровна забрала из ее рук русалочью фотографию и вернула на место.
Это что же – она на эту сушеную вобл… старушку похожа? Ленка украдкой взглянула в зеркало, нет, все на месте: и здоровый рот, и оттопыренные уши. Шутит,
